Медный король - Дяченко Марина и Сергей - Страница 40
- Предыдущая
- 40/113
- Следующая
– Ну и воняет в этой их тюрьме, – сказал Лукс вместо приветствия. – У меня даже аппетит пропал.
Они молча вышли за город – за так называемую стену, хлипкую, кое-где кирпичную, а местами плетеную из лозы.
– Садись, – сказал Лукс.
Развияр взобрался ему на спину, ухватился за плечи, и Лукс рванул по пыльной дороге, в дикой скачке закидывая вбок задние лапы, оставляя смазанные, широко разбросанные следы. Он гнал по равнине так, что у обоих свистел в ушах ветер, и кричал на бегу, и Развияр вторил ему охрипшим за ночь голосом:
– А-а-а-а-а!
Они неслись, слившись в единое четвероногое существо, празднующее новый день жизни.
– У твоего брата были жены?
Они все-таки убили кормуху, убедившись, что вокруг нет стражи, зажарили птицу костре и съели вместе с мягкими костями.
– Нет, – Лукс встопорщил растопыренными пальцами шерсть на боку. – У него была одна невеста. Она мне совсем не нравилась. Я думал, может быть, он хоть вторую возьмет, какую я захочу.
Развияр потер кончик носа:
– Я не понимаю, как это. Две жены на двоих.
– Это только так говорится, что на двоих, – Лукс вздохнул. – С моим-то братцем, с Танцором, мне не досталось бы ничего. У всадника право первой ночи.
Развияр лег на спину. Ему ни с того ни с сего вспомнилась Джаль: что было бы, согласись она бежать с ним из замка? А ничего хорошего. Поймали бы обоих.
– А что стало с его невестой, когда его… когда он погиб?
– Вышла за другого, – равнодушно ответил Лукс.
– Она его любила?
– Откуда я знаю? – Лукс, кажется, немного обиделся.
Заканчивался день. Вечер был прохладнее вчерашнего, а тот был холоднее позавчерашнего: близилась осень, а за ней зима.
– Я знал одну девчонку, – помолчав, начал Лукс. – Из нашего клана. По-моему, она любила меня.
Развияр приподнялся на локте:
– Слушай, Лукс… А как у вас? У тебя? С женщинами? У тебя кто-то был?
Лукс принялся чистить когти на передних лапах – он всегда так делал, когда смущался. Странно было смотреть, как он ковыряет острой палочкой, добывая песчинки из-под загнутых костяных лезвий.
– У меня могло быть, только когда брат мой женится. И уступит мне вторую ночь.
– Странно. Я вот ни на ком не женился, а…
– Так ты же дикий! – вырвалось у Лукса. – То есть, я хотел сказать, что ваши обычаи дикие. Ну… не такие, как наши.
Развияр не обиделся. Он делил своих женщин с толпой стражников, и всем это казалось простым и естественным. А кому-то могло показаться диким. Мир широк.
– Как же ты теперь? – спросил он у Лукса.
Тот покраснел – смуглая кожа сделалась еще темнее.
– Если я женюсь, – вслух подумал Развияр, – получается, я должен отдать свою жену тебе?
– Ничего ты не должен.
– Нет, ну почему, – Развияр улыбнулся от осознания собственной щедрости. – Пожалуйста… Если увидишь девушку, которая тебе понравится, – скажи мне.
Лукс засмеялся. Развияр не понял, чего было больше в его смехе – смущения или благодарности.
Изголодавшись, зато насмотревшись вдоволь на повседневную жизнь имперских дорог и селений, они прибыли в первый по-настоящему значительный город на их пути. У городских ворот стояла не просто застава – каменное строение, не то казарма, не то тюрьма, не то контора. Выстояв длинную очередь, Лукс с Развияром вошли в прохладное сыроватое помещение и предстали перед старым, морщинистым, одноруким чиновником.
– Кто такие?
– Нагоры, – привычно сообщил Развияр. – Я всадник. А это мой брат. Идем из наших земель, смотрим Империю, набираемся ума…
Чиновник коротко взглянул на него из-под лысых надбровных дуг:
– Набираться ума – это правильно, это хорошо, маленький гекса… Ты правду говоришь, эта зверушка – твой родной брат?
– Я не зве… – начал Лукс и замолчал. В каменном помещении сделалось тихо, только слышно было, как гудит ожидающая допуска очередь.
– Документов у вас нет, конечно, – сказал чиновник. Его единственная рука перебирала бумаги на столе.
– Мы идем с земель нагоров, – сказал Развияр, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно. – Там ни у кого нет…
– Патруль, – негромко сказал стражник.
Появилась троица молодцов при оружии. Развияр вспомнил, как переходили мост на границе: так легко перешли, что совсем потеряли бдительность…
– Отведите этих двоих для разбирательства, – велел однорукий стражникам. – Только в разные камеры. В разные.
Ночью ворота не закрылись, как можно было ожидать. В настоящем имперском городе жизнь кипела при свете солнца и при свете звезд. Сидя в вонючей клетушке, наполовину под землей, Развияр слышал, как гудит очередь, резко трубят сигнальные трубы, грохочут колеса и кричат вьючные животные. От скуки – и чтобы успокоиться – он стал вспоминать всех ездовых тварей, каких увидел за последние дни на дороге. Рогачи с горбами – это раз, их запрягают в повозки. Ракушники – животные с роговым панцирем на спине, вроде неровной чаши, куда так удобно грузить тюки – это два. Ездовые саможорки… На них ездят, кажется, только старшие чиновники, и только те, кому спешить некуда. Под днищем такой повозки прячутся черные панцирные гусеницы, втягиваются сами в себя и сами из себя выходят, вот гадость-то. Потому и называются саможорки. А со стороны кажется, что повозка едет сама…
Он лежал на каменном полу, забросив руки за голову. Страха почти не было. Он видывал в жизни многое, и скрипучий трюм «Чешуи», и рабский караван, и Восточную темницу в замке. И яму, куда его бросили после разбитого яйца огневухи, после первых смертей зверуинов. Там, в темноте, он отдал единственную свечку в жертву Медному королю и получил взамен… что он получил?
Развияр сел. Помотал головой, будто вытряхивая лишнюю мысль. Опять это смутное чувство; ему что-то очень нужно, и только Медный король может подать необходимое. Только нет под рукой ничего ценного, чтобы принести в жертву. И главное – не он ли, Развияр, обещал себе, что больше никогда не скажет эти слова – «Медный король, Медный король»?
Без скрипа открылась дверь. Вошел однорукий чиновник, следом двое стражников внесли стол и высокий бочонок. Однорукий уселся на бочонок, положил локоть на изрезанный, залитый чернилами стол. Прошмыгнув в закрывающуюся дверь, устроился на полу в уголке писарь – болезненно-тощий, блестяще-лысый, то и дело громко вздыхающий. Развернул свиток белой древесной коры и взял наизготовку перо.
Развияр, подумав, встал.
– Гекса? – негромко спросил чиновник.
– Наполовину. По матери.
Писарь вздохнул. Допросчик ухмыльнулся:
– Где же такие водятся?
– Селение в лесу. Народ называется «пригорки», – сказал Развияр, и перед глазами у него встала стена леса с мерцающими в кронах огоньками. – Выжигают в лесу поляны… сеют, жнут. Там я вырос.
Писарь снова вздохнул. Его перо было самопишущим – с чернильным жучком, насаженным на железный стержень. Развияр уже видел такие перья, но не держал в руках; жучок вяло шевелил лапами. Скоро засохнет.
– А настоящих гекса я никогда не видел, – Развияр глядел на жучка. – Даже не знаю, где они живут.
– Интересно, – сказал допросчик. – Дружок твой хвостатый рассказывает совсем другое.
У Развияра заныло сердце. Что успел выболтать Лукс? Мог ли он солгать «для пользы дела»?
– Он не может рассказывать другое, – сообщил Развияр медленно. – Он не знает… мы с ним познакомились совсем недавно.
Допросчик удовлетворенно кивнул:
– Значит, ты признаешь, что предоставил ложные сведения на заставе при въезде в город?
Развияр молчал. Писарь поднял голову и снова вздохнул – длинно, душераздирающе, так что ветер прошелся по камере.
– Если ты солгал тогда, как я могу знать, что сейчас ты говоришь правду? – допросчик прищурился. – Может, ты шпион гекса в Империи? Они специально отыскали полукровку? Специально нос тебе сломали, морду на солнышке поджарили, чтобы чернее был? И зверуина приставили, чтобы ты и сам сошел за нагорского всадника… Ловко, да. И ведь сколько застав ты прошел – никто не пригляделся. Забывать стали гекса в Империи, а есть такие, что и вовсе о вас не слышали.
- Предыдущая
- 40/113
- Следующая