Медный король - Дяченко Марина и Сергей - Страница 100

• Предыдущая
• 100/113
• Следующая

– Все мужчины так говорят, – Развияр поперхнулся фальшивой фразой.

Яска помотала головой, сразу напомнив себя-девчонку:

– Я маг, если ты заметил. Мне кое-что открыто… Лукс меня любит всю жизнь. А я люблю тебя, – Яска подняла голову, в небо, перепачканное дымами из труб над котлованом. – Который не пропускает ни одной хорошенькой юбки. Который никогда, ни разу в жизни не сделал так, как я просила. А всегда поступал по-своему… И когда же поход, Развияр?

Послы от Императора прибыли на огромной белой крыламе. Их встречали сдержанно, но учтиво.

Послов было двое – разодетый чиновник, несущий себя, как хрустальную вазу, и маг – относительно молодой, молчаливый мужчина. Чиновник не снизошел до приветствия. Маг обежал глазами зал приема, и взгляд его остановился на Яске.

Женщина чуть заметно ухмыльнулась.

В присутствии магов оба переговорщика – чиновник и Развияр – говорили только правду. Чиновник выразил скорбь, Развияр выразил сожаление; чиновник выразил озабоченность, Развияр выразил уверенность. Маги стояли лицом к лицу, сверля друг друга взглядами. Оба перстня – бирюзовый и ярко-желтый – горели в полную силу.

– Мирте? – переспросил чиновник. – Однако…

И подумал: проклятый гекса разобьется о мощь Золотых, как глиняная чашка о мраморную стену.

Глядя на него, Развияр подумал, в свою очередь: некоторое время можно не ждать неприятностей со стороны Империи.

Маги подтвердили искренность намерений обеих сторон. Был подписан договор, многословный, на атласной бумаге. После сокрушительного поражения в Нагорье, после гибели мага, армии и крылам Император вынужден был считаться с новым соседом – опасным, непредсказуемым, заполучившим в союзники несговорчивых нагоров, захвативший власть над Фер.

– Мирте, – сказал чиновник, будто раздумывая вслух. И подумал: после того, как тебя разобьют, Император унаследует все твои владения.

Глядя на него, Развияр подумал: жди, счастливец.

На другой день крылама улетела; кроме чиновника и мага, на ней убыл сотник Бран, отряженный послом в Империю. Сотника должны были принимать с роскошью и честью, как императорского родича; он же призван был служить заложником на случай, если Развияр нарушит данное слово и потревожит границы Империи.

Прощаясь, Бран долго не решался обнять Развияра, а потом все-таки обнял.

– Будь осторожен, повелитель.

– До свидания, Бран. Ты простил меня?

– Я не смею прощать тебя или не прощать… Но будь осторожен! Не приноси больше жертвы ему!

Развияр усмехнулся:

– Обещаю тебе… что буду осторожен.

В день отъезда властелина в его великий поход Сонна, экономка, отпустила молоденьких горничных поглазеть на процессию.

Карьеру Сонны ставили в пример деревенским девушкам, только что взятым в замок: глянь-ка, еще вчера стояла в толпе у ворот, а сегодня уже и выслужилась. Двойню повелителю родила, но ее не отправили с детьми в деревню, как прочих: бывшая служанка показала себя женщиной работящей, хозяйственной и понятливой, поэтому интендант Шлоп оставил ее при себе.

Сонна была добра с горничными, но при ней все должно было сверкать: и посуда, и стекло, и полы. Лентяев на службе не терпели; малолетние дети Сонны, мальчики-близнецы, в свои четыре года уже были приставлены к делу: сметали пыль, смывали с оконных решеток помет черкунов, бегали с мелкими поручениями. Сейчас оба, встав на цыпочки, смотрели вниз с балкона на торжественный выезд властелина из замка.

Малышам казалось, что замок затопило. Человеческое море подступило к самым стенам, разноцветное, шумное, похожее на праздничный суп. Ленточками развевались флаги. Горели под солнцем железные шлемы, отполированные до блеска, и на шлемах играли перья. Кто-то в задних рядах стал подбрасывать шляпы, толпа визжала и кричала, но войска стояли неподвижно, и между стальными рядами тянулась дорожка пустого пространства: булыжник был чист и блестел, как тысяча лысин.

Что-то выкрикивали глашатаи. Кажется, они повторяли все время одно и то же; мальчишки-близнецы, белокожие и черноволосые, глазели, затаив дыхание. Вот-вот властелин выйдет из ворот и предстанет перед толпой. Сейчас.

Подарок-После-Бедствий, бледный после бессонной ночи, старался держаться очень прямо. Он был полностью снаряжен, опоясан своими подростковыми мечами, к седлу крепились сумки, колчан и арбалет. Оставаться спокойным было невозможно: прямо перед ним стояли, молча глядя друг на друга, его мать – и Развияр.

– Я хочу говорить с тобой, – пророкотала женщина, и звук ее голоса напугал Подарка до холодного пота. – Мальчик, выйди. Лукс! Сюда!

Подарок не тронулся с места. Вопросительно – и умоляюще – глянул на Развияра.

– Выйди и будь готов, – тихо сказал властелин.

Подарок попятился к выходу из комнаты; двери толчком распахнулись. Вошел его отец. Окинул Подарка удивленным взглядом:

– Куда ты собрался?

– Выйди! – рявкнула мать.

Подарок не успел опомниться, как оказался снаружи, и двери захлопнулись снова. У него подгибались лапы. Никогда прежде он не слышал и не видел, как мать ссорится с Развияром. Еще вчера он не поверил бы, что такое возможно.

Снаружи ревела толпа и кричали глашатаи. Выезд властелина задерживался; войска маршировали на месте, чтобы размять ноги, и скала под замком сотрясалась от мерного грохота.

Он поглядел на закрытые двери. Повернулся и пошел, куда глаза глядят, желая быть подальше от комнаты, где они спорят; впрочем, с Развияром нельзя спорить. Он всадник.

Слуги и работники либо выбрались наружу, поглядеть на шествие, либо высыпали на балконы и прилипли к окнам. Опустевший замок, который мальчик покидал, может быть, навсегда, казался чужим и неправильным: Подарка пугала разрушенная обыденность. Они идут на большую войну, в великий поход, не время думать о мелочах вроде рассыпавшихся по коридору орехов или брошенной на видном месте кочерги…

Подарок остановился у источника в нише стены. Там уже кто-то был; склонившись над водой, молча стоял Имиль.

За последние несколько лет он очень вырос. Он сделался почти настоящий мужчина, только узкоплечий и слишком тонкий. Белая куртка повара сидела на нем мешковато.

– Я иду в поход, – сказал Подарок вместо приветствия.

Имиль поглядел исподлобья:

– Тебя берут?

Подарок вдруг испугался, что мама победит. Она ведь маг; может быть, она околдует Развияра, сейчас они выйдут из закрытой комнаты, и Подарку велят оставаться?!

– Прощай, – сказал он, надменно вскинув подбородок. – Может быть, после похода свидимся.

– Пока я жива, он не поедет, – прорычала Яска. – Лукс! Почему ты молчишь?!

Лукс глядел за ее плечо, туда, где в стрельчатой арке окна зеленели и белели горы.

– Ах, он твой всадник, – Яска резко отбросила с лица волосы. – Поэтому ты молча смотришь, как твоего сына, ребенка, тащат в поход, который неизвестно чем закончится?!

– Почему это решилось только сегодня? – тихо спросил Лукс.

Яска отвернулась от него, кусая губы. Встав на цыпочки, приблизила свои глаза к глубоко запавшим глазам Развияра:

– Я не допущу. Он мой ребенок. Я не допущу!

Развияр молчал. Яска вглядывалась в его лицо, бесстрастное, бледное, и все больше бледнела сама. Развияр молчал; женщина могла бы обратить свою боль и ярость на каменную стену – стена бы проявила большее сочувствие.

Когда в ее лице не осталось ни кровинки, Развияр сказал размеренно и тихо:

– Я хочу, чтобы все, что мне дорого, и все, кто мне дорог, были рядом. Тот, в чьих руках Подарок, имеет надо мной власть. Я хочу, чтобы Подарок был в моих руках.

Яска молчала. Черное платье у нее на груди прыгало, будто вместо сердца у груди у женщины помещался маленький кузнечный молот.

– Ни единого волоса не упадет с головы твоего сына, – так же тихо добавил Развияр.

• Предыдущая
• 100/113
• Следующая