Кто придет меня убить? - Малышева Анна Витальевна - Страница 85
- Предыдущая
- 85/106
- Следующая
– Простите, что не предупредила, но я только что прилетела из Москвы, – вдохновенно врала Олеся. – И сразу к вам. Это мое задание.
– Вы из Москвы… – На этих словах дверь распахнулась, и перед Олесей оказалась сморщенная маленькая старушка в бархатном халате с кистями у пояса, очень похожая на гнома…
Старушка смотрела на Олесю со жгучим детским любопытством, и у нее вдруг перехватило горло. Ей подумалось, что будет очень трудно сделать это. Очень.
– Проходите, – взволнованно говорила старушка, запирая за нею дверь. – Ах, ма шер, я так рада вас видеть… Ко мне никогда-никогда не приезжали из Москвы… Я так страдала…
Она медленно пошаркала в комнату, Олеся прошла за нею. Увидела почтенную старую мебель, разобранную постель, лекарства на столике с гнутыми ножками, спущенные малиновые шторы… Старушка хлопотала, не зная, куда посадить гостью, чего ей предложить… :
– Ах, милая, я совсем не знаю, где у меня что… – простонала она в конце концов. – Жермен, ма фам де шамбр, моя горничная… Она ушла, у нее свободный день. Я хотела предложить вам чего-нибудь… Ах, ма шер! Как трудно быть старой… Я так рада, что могу говорить по-русски…
– Мадам Бодо, – начала Олеся, чувствуя, как бешено колотится у нее сердце. Старушка нравилась ей все больше и больше, надо было уходить, но зачем она в таком случае сидела здесь? Ведь старушка потом опишет ее… Надо или уходить, или действовать быстро. – Мадам Бодо, я хотела бы задать вам несколько вопросов.
– Ах, конечно, конечно… Только вот я ничего не могу найти… – плачущим голосом отвечала старушка, которая в этот миг рылась в секретере. Ее смешной маленький затылочек, обмотанный цветастым платком, был такой удобной мишенью… Но Олеся сидела неподвижно, сложив руки на голых коленях, не могла заставить себя сдвинуться с места.
– Мадам Бодо…
– Ах, нашла! – как маленькая девочка, вскрикнула старушка, выпрямилась и с торжеством показала Олесе что-то крохотное и блестящее. – Нашла! Ах, ма шер, я дала себе слово, что если кто-то приедет ко мне в гости из России, то я подарю ему вот это! Это образ Казанской Божьей Матери, я его всегда носила на груди, когда била маленькая… Мама вывезла его из России на мне, и с тех пор он меня хранил. Мама всегда говорила, что мы выбрались оттуда чудом…
Старушка просеменила к Олесе, знаком попросила ее пригнуться и повесила ей на шею образок. Отошла немного, полюбовалась.
– Ах, милая, как хорошо, что это вы ко мне приехали! Вам так идет образок!
Олеся склонила голову, потрогала пальцем маленький золотой овал, в котором на эмали был изображен образ, потом потерянным взглядом посмотрела на мадам Бодо. Так ничего и не решив, сказала:
– Спасибо… Это очень дорого, может быть…
– Ах нет! – Старушка опустилась на постель, стала потирать свои сухонькие ручки. – Я давно так решила, ма шер, уж вы меня не обижайте… Я так рада!
– Но это ваша семейная реликвия…
– Я уже старая… – прошептала старушка. – А моему сыну этот образок не нужен. И моим внукам тоже.
Ах, вы меня должны понять… Мне так трудно с ними…
Они такие жестокие! Думаете, они меня любят? Они считают, что я выжила из ума. А он, мой сын, даже хочет отправить меня подальше, в пригород. Конечно, тут очень шумно. Но я люблю этот бульвар. С него для меня начинался Париж… Я была совсем маленькая, мне было пять лет, когда я впервые увидела Распай. А вот Москву я совсем не помню! Я была младенцем. Меня унесли оттуда на руках. Вы не поверите, моя дорогая, как можно тосковать по городу, которого даже не помнишь? А я тоскую… Мне уже никогда не увидеть его, ко мне никто не приезжает…
– Мадам Бодо… – решилась Олеся. – Я хотела бы спросить вас вот о чем. Пошли слухи, что в Москве, на углу Покровского бульвара, в том доме, где вы раньше жили…
– Вы, милая, наверное, про драгоценности говорите? – радостно подхватила старушка. – Их нашли?
– Пока нет, – растерялась Олеся. – Но… Скажите, это правда?
– Конечно, милая! – улыбнулась старушка. – Это чистая правда, хотя мой сын не очень-то мне верит…
Эти слова подбодрили Олесю. «Хотя бы не зря я это сделала! – подумала она, вспомнив про Бориса. – Но как быть с нею? Рука не поднимется…» И она сказала:
– Мадам Бодо, вы многим рассказывали про этот тайник?
– Нет, – вздохнула старушка – Не так уж много у меня знакомых… И потом, мама и папа, они велели мне молчать. Я молчала всю жизнь. И вот только недавно рассказала сыну. А он мне не поверил.
– Значит, только он знает про тайник?
– Да, только он… Но теперь, значит, в Москве ходят про него слухи? Может быть, это к лучшему…
Мне уже ничего не надо, только бы умереть спокойно…
А сыну… Сыну эти драгоценности не нужны. Они слишком хороши для него. И для его жены. – Старушка говорила обиженно и суховато. – Никогда мне не нравилась его жена, ма шер, никогда эта надутая лавочница…
У ее отца самая обыкновенная лавка одежды.
– Видите ли, мадам, – заторопилась Олеся. – Пока о тайнике знают в узких кругах… – Она пользовалась теми выражениями, которые, по ее мнению, могла бы использовать журналистка. – Но раз вы подтверждаете, что тайник есть, им займутся. Это надо будет делать втайне. Нельзя допустить, чтобы начался ажиотаж и квартиру ограбили.
– Понимаю, понимаю… – закивала старушка. – Я удивляюсь, как его до сих пор не нашли… А куда вы денете наши драгоценности?
– Если вы не возражаете, мадам, то мы передадим их в музей.
– В музей! – обрадовалась та. – Как это хорошо!
Только не отдавайте их моей снохе! Ирен не заслужила их носить!
– Не беспокойтесь, – уверила ее Олеся. – И вот еще что… Это тайна, и пока их не достали, вы должны молчать. Понимаете? Никому не говорите, что я к вам приходила.
В этот миг она уже приняла решение. Мадам Бодо останется жива – Я никому не скажу, деточка, – радостно согласилась та. – Можете на меня положиться. Но как жаль, как жаль, что я ничем не могу вас угостить..
– Прошу вас, не беспокойтесь. Ну, мне, наверное, пора. – Олеся попыталась подняться с места, но старушка умоляюще сложила руки:
– Как же так?! Вы уже уходите? Я вас прошу, останьтесь! Расскажите мне что-нибудь о Москве!
– О Москве? – Олеся сидела как на иголках – Москва сейчас очень изменилась.. – А Покровский бульвар?
– Бульвар? Бульвар все такой же, наверное… Только там сейчас такое движение…
– В Париже тоже такое движение, – вздохнула старушка. – Я совсем не узнаю Париж. Впрочем, я и Москвы совсем не знаю… Только смутно помню бульвар. Моя мама гуляла там со мной. Помню деревья, и все. Вы на самом деле очень спешите?
– Да, знаете… Работа…
– Вы совсем молоденькая… – сказала старуха, внимательно разглядывая ее. – Я когда-то тоже была такой худенькой, это было модно… А сейчас?
– Сейчас тоже… – тепло улыбнулась Олеся. – Как жаль, что мне надо уходить… Вы бы мне рассказали про Париж, правда?
– Конечно, милая… Но может быть, вы еще зайдете? Вы надолго приехали?
– Я завтра уезжаю.
– Ах, как жаль, как жаль… – Старушка поднялась и направилась к двери. – Я вас провожу немножко. До лифта. Сейчас стало так опасно… И знаете, ма шер, эти крысы… В Москве тоже крысы?
– Но не такие огромные…
Старушка провела ее по длинному коридору, мимо закрытых дверей. Когда-то, видимо, она занимала все комнаты, сейчас ей было достаточно одной. Она отперла дверь парадного, выглянула наружу, показала Олесе двери лифта:
– Сюда. И будьте осторожны.
Когда Олеся уже вошла в лифт и двери стали закрываться, старушка крикнула ей вслед:
– Ах, ма шер! А как же ваше имя?! Я совсем забыла…
Но Олеся уже ехала вниз. Консьержка одарила ее цепким изумленным взглядом и снова уткнулась в свой журнал. На задней странице Олеся увидела свое лицо – лицо нового шампуня… Ей стало дурно, она бросилась вон.
Саше она позвонила не из своей квартирки, а с почты. Он поднял трубку сам, она радостно закричала:
– Это я! Саша! Милый! Говори скорей, ты что-нибудь предпринял?!
- Предыдущая
- 85/106
- Следующая
