Кафка на пляже - Мураками Харуки - Страница 35

• Предыдущая
• 35/117
• Следующая

Перед ужином я решил размяться. Сделал «походный» комплекс упражнений для поддержания формы (для него ни места много не надо, ни тренажеров) – покачал пресс, сделал отжимания, приседания, стойку на руках, разные растяжки. Упражнения простенькие и скучноватые, однако нагрузку дают порядочную и эффект достигается, если делать на совесть. Меня им научил инструктор тренажерного зала. «Упражнения специально для одиночек. Ничего подобного в мире больше нет, – рассказывал он. – Особенно популярны среди заключенных, которых засадили в одиночные камеры». Я сосредоточенно, раз за разом, повторял упражнения, пока майка не промокла от пота.

После легкого ужина я вышел на крыльцо. Над головой сияли бесчисленные звезды. Их разбросали по небесному своду хаотично, без всякой системы. Такого обилия звезд я даже в планетарии не видел. Некоторые выглядели такими огромными и живыми… Казалось, протяни руку – и достанешь. От красоты дух захватывало.

Но дело было не только в красоте. «Точно!» – подумал я. Они же – как деревья в лесу, живут и дышат. И смотрят на меня. Им известно, что я делал до сих пор и что собираюсь делать дальше. Ничто не может от них укрыться. И под этим сияющим ночным небом меня охватил настоящий ужас. Я еле дышал, сердце билось, как в лихорадке. Как же так? Жил все это время под кошмарным скопищем звезд и не обращал на них внимания? Ни разу всерьез не задумывался о звездах. Да и не только о звездах. Разве мало на свете вещей, которых я не замечаю и не знаю? При этой мысли меня сковало полное бессилие, от которого не скроешься никуда.

Вернувшись в дом, я аккуратно заложил в печку дрова. Свернул старую газету, которая нашлась в выдвижном ящике, чиркнул спичкой и стал ждать, когда огонь разгорится. В младших классах меня отправили в летний лагерь, там я и научился разводить костер. Все-таки польза, хотя лагерь оказался – полная туфта. Я открыл заслонку на трубе, чтобы дать ход воздуху. Дрова не хотели разгораться, но в конце концов занялось одно полено, а за ним остальные. Я закрыл дверцу, поставил напротив стул, перенес поближе лампу и стал читать про Эйхмана дальше. Огонь в печке бушевал вовсю, можно было поставить на нее чайник. Крышка чайника время от времени уютно посвистывала.

Разумеется, в полном объеме план Эйхмана осуществить не удалось. Он то и дело нарушался по разным причинам. И тогда в Эйхмане просыпались какие-то человеческие чувства. Он выходил из себя. Его бесило, что неопределенные обстоятельства наглым образом нарушают его стройные расчеты, рожденные за письменным столом. Опаздывали поезда. Мешали бюрократические проволочки. Менялись воинские начальники, дела передавались плохо. Охрану концлагерей после прорыва Восточного фронта бросали затыкать дыры. Валил снег, возникали перебои с электричеством, не хватало газа, бомбили железные дорога. Дошло до того, что Эйхман возненавидел войну, стал смотреть на нее как на «фактор неопределенности», срывающий его планы.

Все это Эйхман бесстрастно, бесцветным голосом излагал в суде. У него была великолепная память. Почти вся его жизнь складывалась из практических деталей и мелочей.

На часах было уже десять. Я отложил книгу, почистил зубы и умылся. Прикрыл заслонку, чтобы огонь в печке погас ночью сам собой. Оранжевые блики от тлевших головешек освещали комнату. Стало тепло и уютно, напряжение и страх, свалившиеся на меня, отступили. Я залез в спальник в одной майке и трусах и уснул довольно быстро – не то что прошлой ночью. Лишь успел немного подумать о Сакуре.

«Вот был бы номер, если бы я оказалась твоей сестрой», – сказала она.

Но я решил пока не думать больше о ней. Надо спать. Дрова в печке прогорели. Закричала сова. Невнятный, зыбкий сон окутал меня.

Следующий день стал почти полным повторением предыдущего. Утром в то же время меня разбудили веселые птичьи разговоры. Я вскипятил воду, выпил чаю, позавтракал. Почитал на крыльце, послушал плейер, сходил к ручью за водой. Снова прошелся по лесной дороге, на этот раз прихватив с собой компас. Поглядывал на него, сверяя направление к дому. Делал на деревьях отметки топориком, который отыскал в сарае с инструментом. Расчищал траву, забившую дорогу.

Лес был такой же, как день назад, – густой, мрачный. Деревья выстроились вокруг плотной стеной, за которой скрывалось и, как зверь с картинки, наблюдало за мной нечто темное. Но вчерашнего леденящего страха уже не было. Я придумал для себя правила игры и строго им следовал. Эти правила не дадут сбиться с пути. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

Дойдя до того места, где накануне повернул назад, я двинулся дальше. Дорожка совсем утонула в море папоротника, но, сделав еще несколько шагов, я снова ощутил твердую почву под ногами. Лес опять обступил меня со всех сторон. Я продолжал делать зарубки – на случай экстренного отступления. Где-то наверху захлопала крыльями большая птица, отпугивая чужака. Однако, подняв голову, я никого в ветвях не заметил. Время от времени приходилось громко сглатывать слюну, чтобы смочить пересохший рот.

Скоро я вышел на круглую поляну, плотно окруженную высокими деревьями. Словно дно глубокого колодца. Лучи солнца, вертикально падавшие на землю сквозь кроны деревьев, высвечивали землю под ногами. Возникло ощущение, что это не простая поляна; здесь присутствовало что-то особенное. Место под солнцем… Я сел на землю, отдавая себя во власть мягкого тепла. Достал из кармана плитку шоколада, откусил, во рту растаяла приятная сладость. Я в очередной раз убедился, что такое для человека солнце. Все мое тело наслаждалось драгоценными мгновениями. Отчаянное одиночество и бессилие, охватившие меня прошлой ночью при виде бессчетного скопища звезд, испарились. Но прошло какое-то время, солнце ушло, а вместе с ним и свет. Поднявшись, я направился по дорожке обратно к дому.

После полудня вдруг наползли свинцовые тучи, и все вокруг стало таинственным и загадочным. Сразу же хлынул проливной дождь, под струями которого жалобно застонали крыша и стекла моей хижины. Я сбросил одежду и голым выскочил под обрушившиеся с неба потоки. Схватил кусок мыла, принялся намыливать голову, тело. Какое чудо! Я во все горло орал что-то нечленораздельное. Крупные, жесткие дождевые капли, как мелкие камешки, с силой барабанили по коже, отзываясь вспышками боли, словно я выполнял некий обряд. Капли лупили по щекам, по векам, груди, животу, били в пах – по самым чувствительным местам. По спине, ногам, заду. Глаз не откроешь. Но в этой боли я словно сближался с чем-то, становился ему сопричастным. Казалось, мир вокруг меня наполняется справедливостью. Я был счастлив и вдруг – ощутил себя свободным. Вскинув обе руки к небу, широко открыл рот и пил струившуюся влагу.

Вернувшись в дом, я обтерся полотенцем, завалился на кровать и принялся рассматривать свой пенис. Вид у него был что надо, здоровый. Головка, совсем недавно освободившаяся из складок пока не потемневшей кожи, все еще побаливала от ударов дождевых струй. Я долго разглядывал эту часть своего тела, которая почти всегда вела себя не так, как мне хотелось. Вот и сейчас это странное творение природы, как мне показалось, погрузилось в свои мысли, отличные от тех, которыми была занята голова.

Интересно, а Осима, когда жил тут один в мои годы, мучился, как и я, от сексуальных фантазий? Наверное, мучился. Возраст такой, куда денешься. Но я не мог представить, чтобы Осиме приходилось самому удовлетворять свои желания. Он явно был выше этого.

Осима назвал себя «особенным человеком». Ведь хотел этим что-то сказать. Только что? Ясно, что это не случайно у него вылетело. Не просто намек.

Помастурбировать?.. Я уже протянул было руку, но все-таки передумал. Хотелось еще на какое-то время сохранить ту чистоту, что вбили в меня секущие струи дождя. Надев свежие трусы, я несколько раз глубоко вдохнул и начал делать приседания. Сделал сто, потом столько же раз покачал пресс. Старался сосредоточиться на каждой группе мышц. От упражнений мозги прочистились. Дождь кончился, тучи рассеялись, показалось солнышко, опять защебетали птицы.

• Предыдущая
• 35/117
• Следующая