Правила игры - Аренев Владимир - Страница 54

• Предыдущая
• 54/118
• Следующая

– Мать знает?

Кэйос насупленно кивнул:

– Знает. Вчера вечером сказал.

– И что?

– А что «что»? Ты как раз списки во дворец понесла. Поздно уже было.

Понятное дело, Димицце он признался только тогда, когда та ничего не могла сделать. Смышленый!

Очень хотелось отвесить дураку затрещину, но Тэсса сдержалась. Несолидно как-то. Да и сама отчасти виновата – морочила парню голову своими россказнями.

Подошло время выступать, войско правителя, после того как тот завершил свою речь, уже потихоньку двинулось к южным воротам Гардгэна. Пора и Вольным Клинкам присоединяться…

Вот почему, когда все вокруг провожали взглядами маленький отряд, во главе которого ехал Талигхилл, Тэсса вполголоса ругалась и терла шрам на щеке. Кэн, уже поставленный ею в известность о случившемся, виновато молчал. Он, как и воительница, понимал, что присутствие в башнях Пресветлого почти ничего не меняет. Иначе бы тот просто не поехал.

Предстояли жаркие деньки.

Кэн успокаивающе похлопал Тэссу по плечу, хотя мысли его были далеко, в дне перехода отсюда. Завтра он увидит Мабора, своего родного брата.

Отрядец Талигхилла скрылся за поворотом, и войско, отягощенное своими многочисленными печалями и заботами, сонливостью, раздражением, безразличием, продолжало путь.

/смещение – падающая звезда обдает небесным хладом/

Пыль забивалась в нос и ложилась на кожу; Талигхилл подумал о паланкине, но без особого сожаления. Мол, было б, конечно, неплохо, хотя… Не в паланкине сейчас дело.

Ворота имения раскрылись перед правителем и его эскортом почти без заминки, и всадники подъехали к дому, где спешились, следуя примеру Пресветлого. В дверях дома возник низенький лысеющий мужчина и неторопливо двинулся Навстречу прибывшим.

– Добрый день, Пресветлый, – произнес Домаб как ни в чем не бывало, словно и не случилось памятной размолвки. Однако присутствовало в его словах и нечто холодное, чужое. – Останетесь на обед?

– Да, – согласился молодой правитель. – Наверное, да.

– Прекрасно. Тогда пойду распоряжусь.

– Мне нужно серьезно поговорить с тобой, Домаб, – бросил в спину ему Пресветлый. В конце концов, именно за этим я и приехал.

– Сейчас распоряжусь и выйду, – сказал, не оборачиваясь, управитель и вошел в дом.

– Ступайте. – Талигхилл взмахом руки отпустил телохранителей и присел на резной скамеечке в слабой тени деревьев. Ждать, пока Домаб распорядится.

… Ты сидишь, неудобно прислонившись к деревянной спинке. Приехал. На свою голову. А ведь признайся, говорить о собственной неправоте страшнее, чем ехать на войну. Ты ведь едешь на войну. Не забыл?

Впрочем, ты уже приехал на войну. С самим собой, «собой,… бой». Ты начал это сражение за собственную… что? честь? честность? Поздновато и бессмысленно, поскольку южнее ждет тебя, неуклонно двигаясь, колонна. «Колонна-неуклонно». Придвинется к башням, задвинется и…

Часть из них ведь ты собираешься бросить там, намеренно, на смерть – чтобы спастись самому. А тут, значит, решил сблагородствовать? Что? Время, говоришь, такое, обстоятельства такие? По-другому, говоришь, никак? Верно, правитель, верно – никак. А что же раньше, до тебя, в такие ситуации – неужто никто не попадал? Попадали? Ну и как же? Что делали-то, а?

Богов звали? Помощи Божественной? Эх, брат, какие тут Боги! Сиди уж на скамеечке, жди. Повинишься, поплачешься в жилетку – глядишь, и полегчает. Тебе А Домаб… а что Домаб? Не он же будет в башнях печься, в осадном огне не он же людей на погибель оставит – что ему? Пускай поносит в душе маленькую часть твоей вины. Он сможет, он вытерпит – ты ли вытерпишь? Сможешь ли?

Что спрашивать? Сможешь! Ты, пресветлый сукин сын, сможешь, найдется в тебе и сила, и уверенность. А нужно будет – зарубишь управителя клинком здесь же, под деревьями, потом и зарубишь. Чтобы не болтал лишнего.

Ты потер лицо, и на пальцах остались грязные отпечатки Дорожная пыль Ф-фу, какая чушь в голову лезет Ну где же Домаб?

Низенький человек уже шагал к скамеечке, поплотнее запахивая полы своего любимого халата с вепрями.

Подошел, присел рядом. Молчит.

– Жарко сегодня, – сказал Талигхилл. – … Но я не за этим. Я – извиняться. Может, ты и отец мне, не знаю. У… у Руалнира спросить не успел. Вот… но уж если и не отцом, то учителем – точно ты был и остался. И правильно, что говорил со мной о снах. О снах, – поправил себя Пресветлый, и Домаб впервые посмотрел ему в лицо, оторвавшись от созерцания голубых и черных камешков под ногами. Сказано было… Сказано. – Мне на самом деле снятся сны. В этом ты был прав. И Боги, наверное, существуют. В этом я был не прав.

Талигхилл замолчал, но Домаб не торопил его.

– Только, знаешь, – сказал вдруг бывший принц, – я ведь все равно в них не верю. В Богов. В их существование верю, а в них… Вот в тебя – верю, в Армахога, в…

– Не богохульствуй, – тихо произнес управитель.

Пресветлый тотчас замолчал.

Домаб покусал губу, поднял к небесам взор.

– Наверное, я виноват, – сказал он. – Что согрешил с твоей матерью, и родился ты – не от настоящего правителя, а от у правителя. Потому и в Богов не веришь, хотя и наделен даром. Охохонюшки! Разваливается династия… из-за бывшего садовника. Смешно сказать! И страшно.

Я знаю, что произошло и происходит. Наслышан. Так что не торопись рассказывать мне – знаю. А чего не знаю, о том догадываюсь. Слишком я долго вертелся около вас, правителей, теперь многое чувствую из того, что обычным людям не положено. Ты ведь замыслил что-то, так? Не отвечай, не нужно. Всей правды не скажешь, а лгать не стоит. Ты приехал грехи замаливать, а не новые наживать, поэтому молчи.

Я тебя не прощаю – не за что прощать. А за что было, уже простил. Только об одном прошу – верь Богам. Не веришь в них, верь им. Это может спасти и тебя, и державу.

– Не обещаю, – сказал ты, кривя губы.

– Не обещай, – согласился Домаб. – Пойдем-ка лучше обедать. Долго задерживаться, я так понимаю, не будете? Покушаете и в дорогу?

Ты кивнул.

Пошли обедать, и все оставшееся время управитель был в меру разговорчив и в меру весел. Ты – тоже.

Потом – пустое прощание, прыжок в седло, и дорога уже скачет тебе навстречу. Не оглядываться. Главное – не оглядываться. Все сказано, как сказалось, сделано, как сделалось, а оглядываться вовсе не обязательно.

Слезы на ветру. Хрустнул под копытами панцирь невезучего жука.

Вылетаете на южную дорогу и – вдогонку за войском. Уже темнеет, и вы присоединитесь к нему только на рудниках, а ночевать придется на каком-то постоялом дворе, среди мух и клопов, и будет храпеть у двери Храррип, а ты будешь ворочаться на жестком ложе, не в силах уснуть и не в силах думать. Но думать придется, так или иначе.

Иначе – никак.

/смещение – «Улыбнитесь! Снимаю!»/

Шэддаль давно уже отвык от того, чтобы руководить огромным войском. Но покамест справлялся.

На ночь не останавливались. Сонное войско брело, значительно замедлив шаг, по дороге, и пыль поднималась в лунном свете. Армахог, прощаясь с Шэддалем, велел ему: «Поторапливайтесь! Отдохнете… в башнях». Бывший сотник элитной гвардии Руалнира только улыбнулся в ответ. Оба знали, что поговорка звучала иначе, и вкладывалась она в уста и умы солдат еще с казарменной муштры, когда наставник на всякое нытье новичков отвечал одним: «Отдохнете в краю Ув-Дайгрэйса». Иногда, в минуты благодушного настроения, при этом добавлял: «Если попадете туда. А с вашей любовью к обучению путь вам только один – снова на землю. Так что край Бога Войны вам не светит, голубчики. Ну-ка, еще раз повторить удар с замахом!»

В общем, невеселое наставление у старэгха получилось. Но Шэддаль тем не менее ему неукоснительно следовал, поскольку и сам понимал значение временного фактора. Ему ли, не так давно прошедшему пол-Хуминдара и еще пол-Ашэдгуна пешком, – ему ли этого не знать? А лошадей всегда можно поменять, слава Ув-Дайгрэйсу, заводных взяли достаточно. Люди же отоспятся в седле – конечно, это не пуховая перина, но хоть клопы не кусают. «Во всем есть свои прелести, просто не всякий способен их отыскать» – еще одно мудрое изречение старого наставника.

• Предыдущая
• 54/118
• Следующая