Посольский город - Мьевиль Чайна - Страница 25

Что-то разладилось между КелВин и мною. В те недели, когда мы занимались сексом, я дразнила их тем, что различаю их по прикосновениям: они, наверное, и сами знали, что в этом была доля правды. Когда мы впервые провели вместе ночь, я, как молоденькая девочка, млела от мысли, что сплю с послом. Однако это несколько наигранное головокружение быстро прошло.

Помню, какие они вызывали у меня ощущения, помню прохладу обручей на их шеях, этих минималистских драгоценностей, служивших усилителями мыслей, которые они посылали друг другу. Помню, как я наблюдала за их прикосновениями друг к другу — особая, ни на что не похожая эротика. И потом, сколько бы я ни улыбалась распутно, когда мне удавалось отличить одного от другого, это всегда была рискованная игра.

— Кел, — говорила я, указывая сначала на одного, потом на другого. — Вин. Кел… Вин. — Они то улыбались, то отводили глаза. Иногда, особенно поутру, я воочию видела различия между ними. Следы ночи — отпечаток подушки на лице, непохожие мешки под глазами. КелВин никогда не затягивали с уравниванием: проснувшись, первым делом запирались в коррекционной камере и выходили оттуда с гладкими лицами или тщательно скопированными недостатками.

Им не понравилось то, что меня стали регулярно приглашать на конвенции и конференции. Но служители не могли просто взять и отменить приглашение, которое исходило от Хозяев. Однажды, в приступе ярости, для которой я не давала никакого повода, КелВин заявили мне, что у послов, чёрт возьми, вообще нет власти, что прочие служители, визири и все остальные принимают решения, а ему и его двойнику и рта не дают раскрыть.

Мы стали ссориться, иногда. После одной особенно ожесточённой перепалки, которую, клянусь, начала не я, Кел или Вин на мгновение задержался в дверях, глядя на меня с выражением, которого я не могла понять, а его двойник ушёл. Я тогда подумала, что, может быть, мне тоже не понравилось бы, если бы они занялись погружением. Хотя, скорее всего, мне было бы всё равно.

— Мы в разных положениях, — сказала я тогда тому, который задержался. — Вы владеете Языком. Я принадлежу ему.

Среди Хозяев были те, которые предпочитали моё сравнение всем остальным и посещали каждое мероприятие с моим участием. Они превозносили меня над всеми аллегориями и риторическими приёмами, воплощёнными в других присутствовавших там женщинах, мужчинах и вещах.

— У тебя есть поклонники, — сказал Скайл. То были месяцы моей относительной славы.

Мы ещё не раз встречались с Хассером; стояли бок о бок и ждали, пока нас развернут в жарких дискуссиях. Среди носителей Языка нашлись диссиденты, которые отстаивали необходимость переосмысления того, что могла значить я и прочие сравнения. Судя по реакции других Хозяев, эти мыслеопыты считались у них дурным тоном. После одного такого мероприятия я спросила у Скайла, слышал ли он, как Хозяева говорят Хассера, и если да, то о чём он.

Скайл понимал Язык не хуже любого посла, но ответил: «Я вообще не знаю, как вы, чёртовы штуки, работаете».

— Никак не могу понять, какая связь между тем, что ты значишь, и тем, о чём они говорят, с чем тебя сравнивают и для чего используют. Ты спрашиваешь, о чём они думают с Хассером? Понятия не имею.

— Я не то имела в виду.

— Тебя интересует, что он значит буквально?

— Точно. Самое основное, вроде «девочки, которая съела…». Ну, ты знаешь.

Скайл замешкался.

— Я не уверен, — сказал он, — но, по-моему, это что-то вроде… их слова можно понять как «мальчик, которого открыли и закрыли снова». — Мы уставились друг на друга.

— О, Господи, сказала я.

— Да. Я не могу сказать точно, так что не надо… но, да.

— Иисусе.

В корвиде, на пути в Послоград, я спросила Хассера:

— Почему ты не сказал мне, что ты сравнение?

— Извини, — ответил он. — Подслушивали, да? — Он улыбнулся. — Это непросто. Я много думаю о том, что значит быть сравнением. Но я не знаю, что это значит для тебя… для многих из нас. Если ты… если ты захочешь поговорить об этом, — голос у него сделался восторженным, хотя и не без оттенка тревоги, — то найдётся целая группа таких, для кого это важно.

— Группа сравнений? — сказала я. — Вы что, вместе зависаете?

Ну, не только сравнения. Там есть другие тропы, и вообще разные языковые явления, объяснил он. Но сравнения особенно близки друг другу, они даже образовали своеобразную общину. Я запрезирала их, как только он это сказал.

— Ума не приложу, как мы тебя упустили, — удивился он. — Я знаю, что они тебя говорят, но почему Хозяева до сих пор не приглашали тебя на всякие такие события? И почему ты про нас не слышала?

— Наверное, потому, что быть частью Языка для меня не главное в жизни, — сказала я. Боюсь, что, отвечая, я не смогла скрыть презрение. И тут же напомнила себе, что, если бы я не научилась погружаться и не вырвалась наружу, то, вполне возможно, тоже слонялась бы по барам, залам и питейным заведениям, где встречаются сравнения. Странная это, должно быть, жизнь, и известность относительная, но всё-таки больше, чем ничего. Мне захотелось извиниться за свою насмешку. Я спросила его, что это для него значит. Сначала он запирался, а потом сказал:

— Быть его частью! Частью Языка.

Люди, у которых была хотя бы капля ума, ни на секунду не поверили в то, что вечеринка вернулась к норме.

— Эрсуль. — Я звала её шёпотом и знаками, но когда она, виляя длинными шасси, приблизилась ко мне, то оказалось, что она хочет сообщить мне лишь одно: ей не удалось найти компьютер, который знал бы, что случилось.

Я разыскала в зале пару оставшихся послов, МагДа и ЭсМе.

— Что стряслось? — обратилась я к ним. — Эй. МагДа. Пожалуйста.

— Нам надо… — сказала одна из ЭсМе. — Это…

— Всё под контролем.

— МагДа. Что происходит?

Маг и Да, Эс и Me смотрели так, как будто хотели что-то сказать. ЭсМе всегда недолюбливали меня, придерживаясь распространённого среди послов мнения о возвращенцах, иммерлётчиках, флокерах и прочей подобной публике, но высказать его не решались.

К моему несказанному удивлению, за их спинами появился Скайл. Он встретил мой взгляд прямо, без эмоций.

— МагДа, — сказал он. — Ты должна пойти и поговорить с Ра.

Они кивнули, и я упустила шанс. Когда они все пятеро повернулись, чтобы уйти, я схватила Скайла за руку. Я старалась, чтобы моё лицо ничего не выражало, и, когда он обернулся, оказалось, что и он тоже. Меня не удивляло, что он был ближе к происходящему, чем я. Он давно уже работал со служителями и был в сговоре с послами. Эти последние так сосредоточились на владении Языком, что совсем отвыкли узнавать о нём что-то новое, поэтому, когда в Послограде начались перемены и задумываться о таких вещах стало полезно, Скайл со своими теориями, как я понимаю, оказался для них весьма кстати. Его работа сделала его полезным. Наверняка служители глубже допускали его в свои дела, чем меня.

— Итак? — сказала я. И сама почти не удивилась своей наглости. Флокеры всегда делают то, что в данный момент необходимо. — Что происходит?

— Авви, — ответил он. — Я не могу тебе сказать.

— Скайл, ты знаешь, в чём дело?

— Нет. Не знаю. Я бы… Я правда не знаю. Это не то, чего я ожидал. — Рядом с нами двое людей чокнулись бокалами, и они зазвенели, как маленькие колокольчики. Музыканты, похоже, перебрали спиртного, и мелодия то и дело шарахалась из стороны в сторону. Для многих местных вечеринка была редким шансом пообщаться с командой извне, и они не хотели его упускать. Видя, как парочки и небольшие группы покидают зал, я вспомнила, какую сексуальную притягательность придаёт иммер людям. Я и сама хорошо попользовалась этим в первые недели после возвращения: горячее было времечко.

— Мне надо идти, — сказал Скайл. — Я им нужен.