Паломничество жонглера - Аренев Владимир - Страница 47
- Предыдущая
- 47/145
- Следующая
— Больше, — уточнил Гвоздь. — И градоначальнику в самом деле не до дорог: у него на плечах висят с одной стороны Мясники, с другой — Ювелиры. И вот уже какое десятилетие решают, кто из них круче.
— Это после Бунта-то городов? — не поверила чернявая.
— А что Бунт? Ну отобрали у самых дерзких и вольнолюбивых Восточное право, ну посадили королевских людей надзирать и карать… дальше-то что? Во-первых, графиня, города бывают разные; это Таллигон или Дьенрок имеет смысл держать, фигурально выражаясь, под прицелом. А такие как Сьемт… Короне дороже обойдутся. Послали сюда какого-нибудь чиновничка из второсортных: что хочешь, то и делай, главное налоги вынь да положь. А здесь к нему местные князьки подъехали: будешь вести себя правильно — проживешь долго и со вкусом; нет — коротко и кисло. Он второсортный, но не дурак же — согласился. Сидит, налоги отправляет в казну, но в действительности, само собой, ни на что не влияет. До дорог ли ему? Опять же паломники к Ллусиму ездят либо южнее, либо северней Сьемта, так что и повода особо стараться нет никакого. А в городе своя головная боль: здесь от века цеховики друг с другом отношения выясняют. Высокие и низкие ремесла — и кто имеет больше права на власть.
— Вы-то за кого, господин Кайнор?
— Я, графиня, за дороги. Мне, по правде говоря, до Лабиринта, кто из местных толстосумов сломает хребет другому и отхватит кусок посочнее. Я от этого куска в любом случае ни крошки иметь не буду; они, само собой, местную рвань завлекают рассказами про равноправие и единогласие, но я такие байки сам сказывать умею, и еще убедительнее. А в действительности если бунт выльется в резню, а чернь — на улицы, король пришлет-таки сюда войско. Как думаете, кто после этого будет качаться на тех кленах, которые мы видели вдоль дороги? Готов поспорить: ни один из толстосумов не спляшет с ветром «Покойницкую» — сплошь мужичье. Так что я за дороги, графиня. Причем за те, которые ведут из города, а не в него.
— Вы просто прелесть, господин Кайнор! Так хорошо разбираться в политике…
Гвоздь поморщился. У чернявой были свои любимые словечки, которые он уже терпеть не мог. И если за время путешествия господин Туллэк сильно сдал, то графинька, наоборот, словно ожила, вдохнув вольного (и довольно пыльного) ветра дорог. Иногда ее жизнерадостность казалась даже неприличной, если вспомнить о недавно почившем отце.
— Странствующему жонглеру хорошо разбираться в политике так же необходимо, как наемнику знать, с какой стороны браться за меч, графиня.
— В таком случае держите свой меч покрепче, господин Кайнор. Думаю, в этом городе он может нам пригодиться.
«Я бы предпочел, чтобы не пригодился, — подумал он. — И пусть кто угодно обвиняет меня за это в малодушии».
Гвоздь выглянул из окна экипажа: тот сейчас катился по улице Двух Раззяв. Грохот колес и цоканье лошадиных подков гулким эхом отражались от стен, однако ничуть не тревожили ни драных, но гордых голубей на карнизах, ни, тем более, жирных свиней, валявшихся прямо на мостовой. Вместо того чтобы уступить дорогу двуполке, эти пятнистые полудикие твари визжали и пугали коняк. Дальмин вовсю орудовал хлыстом, размотав его на полную длину и охаживая хавроний по покрытым засохшей грязью бокам. Пастушата, которым надлежало приглядывать за свиньями, визжали не хуже своих подопечных и пытались — безуспешно! — отогнать их из-под Дальминового хлыста.
Как обычно бывает в таких случаях, собралась масса зевак. Они зубоскалили и давали бесплатные советы, впрочем, не только бесплатные, но и бессмысленные.
— Это надолго, господин Кайнор? — спросила через перегородку графинька.
— Всё зависит от того, куда мы направляемся.
— Куда-нибудь в центр, где есть приличные гостиницы.
— Приличных в вашем разумении нет ни в этом городе, ни в двух-трех ближайших, графиня. Но недорогое заведение, где пиво не пахнет мочой, а в кашу не добавляют отвар из кошачьих костей, я знаю.
— Тогда будьте добры, скажите Дальмину, куда править.
— Охотно, графиня.
Дверца экипажа открылась только наполовину: улицы здесь были слишком узкими. Но Гвоздь протиснулся в образовавшуюся щель и поднялся на крышу двуполки.
— Ну-ка, позволь. — Он отобрал у кучера хлыст. — Па-асторонись! — Кайнор бил направо и налево, посвистывая и выкрикивая предупреждения. Народ быстрехонько понял, что потеха закончилась, и счел за лучшее не путаться под копытами и поберечь плечи и спины.
— Сразу видно, что ты давно не выезжал со своей госпожой в пригород, — заметил Гвоздь, когда они миновали улицу Двух Раззяв и загрохотали в направлении «Блудливого Единорожца».
Дальмин только отмахнулся:
— Что есть, то есть. По правде-то сказать, госпожа предпочитает конные прогулки, а если и выбирается куда-нибудь, то не в этой огромадине, но в экипажах поскромнее. Вот старый граф — тот был любитель поколесить по стране: паломничества, легендарные места славных деяний, могилы героев разных…
— Что, верил во всё это?
— Не то чтоб верил… — Дальмин задумался, почесал небритую щеку с уже начавшей проступать сединой. — Нет, сдается мне, не верил он. Просто интересовался — ну, вроде как ученые или чародеи интересуются.
— Но ведь граф не был ни тем ни другим, так?
— Не был. Однако, согласитесь, господин Кайнор…
— «Гвоздь» и на «ты», мы же договаривались.
— Да. Так вот, согласись, Гвоздь, что высокие господа с тугими кошельками могут позволить себе многое. Опять же старый граф был за Хребтом и, говорят, навидался там всякого. Меня-то самого зверобоги миловали…
— Значит, говоришь «просто интересовался»… — пробормотал Гвоздь. — О! — воскликнул он, указывая кнутовищем, — вот и приехали. «Блудливый Единорожец», собственной персоной.
— Осталось только загнать во двор этот гроб на колесах, — вздохнул Дальмин.
— Не переживай, приятель, я помогу, — подмигнул ему гвоздь, у которого резко поднялось настроение — ведь всё шло именно так, как он задумал.
…падение — как всегда.
И разноцветные ленты.
И чужой издевательский смех; нечеловеческий. «Найдёныш! Найдёны-ы-ыш!»
Проваливаясь в чересполосицу бездонного сна, Фриний вздрогнул и попытался оглядеться. Ведь когда-то давно именно так его и звали — Найдёнышем.
Он увидел густой монастырский сад — ту его часть, где заросли крапивы и будяка были изъязвлены потайными ходами, о которых знали только Непосвященные. Босоногие мальчишки с расцарапанными голенями и мозолями на коленях — у них нечасто появлялся часок-другой свободного времени; а уж когда появлялся, они старались сбежать подальше от наставников обители и храмовых служек. Если удавалось, до сумракового колокола можно было безраздельно распоряжаться собой и делать что угодно: играть в «лягушку» и «подбери язык», обмениваться запретными историями и сальными шуточками насчет кое-кого из монахов, наконец — дрыхнуть, не беспокоясь, что пинок ноги в деревянной сандалье разбудит тебя… — но всё это лишь до сумракового колокола. Однажды Фриний (тогда еще просто Найдёныш) проспал и не успел вовремя вернуться в обитель — и те двадцать розг долго потом аукались ему при каждом неосторожном движении. «Строгость необходима, ибо вы служите Сатьякалу, а зверобоги не терпят ленивых и непочтительных», — гнусавил в подобных случаях наставник Сморк. («Представляешь, — сказал как-то Найденышу Птич, — он и когда через мост к вдовушке своей бегает, небось так же тянет: „необходи-има“!» Найдёныш на это только невесело улыбнулся, стараясь держаться так, чтобы рубашка не касалась рубцов на спине.)
Впрочем, розги доставались всем, и стоять во время молитвы на горохе доводилось каждому из Непосвященных — и не по одному разу! Наставники не давали спуска никому — наверное, потому что когда-то давно их собственные наставники точно так же заставляли юных Сморка, Гилроша и Туфельдра вызубривать на память десятки страниц «Бытия» или носить в треснувшем кувшине воду от дальнего родника. Но главное, никого из Непосвященных они не выделяли, не делали любимчиками; все были равны перед Сатьякалом и его служителями. Все.
- Предыдущая
- 47/145
- Следующая
