Невыносимая любовь - Макьюэн Иэн Расселл - Страница 36

• Предыдущая
• 36/54
• Следующая

На ночь Кларисса заплела косу и завязала ее черной бархатной лентой. Когда я вошел с чаем, поздравительными открытками и свежей газетой, она распускала волосы, сидя на постели. Прекрасно лежать в одной постели с любимым человеком, но вернуться в кровать, хранящую ночное тепло, еще слаще. За чаем я провозгласил тост в ее честь, мы прочли открытки и занялись праздничным сексом. Кларисса весит килограммов на тридцать меньше меня, и иногда ей нравится с самого начала оказываться сверху. Она набросила на себя простыни, словно подвенечный шлейф, и неторопливо взобралась на меня верхом. В то утро мы затеяли игру. Я лежал на спине и притворялся, будто читаю газету. Пока она направляла меня, постанывая, вздрагивая и извиваясь, я изображал полное безразличие, переворачивал страницы, хмурил брови, будто бы из-за прочитанного. Ощущение, что ее игнорируют, доставляло ей небольшое мазохистское удовольствие: на нее не обращают внимания, ее будто бы и нет. Аннигиляция! И тогда она получала уже осознанное удовольствие, отвлекая меня от безумств, происходящих в царстве людей, и погружая в мир более глубокий – мир, которым была она сама. Теперь уничтожению подлежал я, а также все, не связанное с ней.

В тот раз она, однако, не совсем достигла цели, потому что я был близок к состоянию, в котором, по словам Линли, не может находиться полицейский. Мне было очень хорошо с Клариссой, но в тот момент я читал статью о королеве. Она отправилась с визитом в город Йеллоунайф, это на краю северозападных канадских территорий – район размером почти с Европу с населением в пятьдесят семь тысяч, большинство из которых составляют пьяницы и бандиты. От движений Клариссы меня отвлек абзац, где говорилось об ужасной погоде в этом регионе, а именно два отрывочных предложения: «Внезапно снежный буран обрушился на футбольное поле на севере Йеллоунайфа. Из-за снега обе команды не смогли отыскать дороги в укрытие и замерзли до смерти».

– Ты только послушай, – обратился я к Клариссе. Но тут она посмотрела на меня, и до меня дошло. Я принадлежал ей.

Процесс чтения и восприятия информации задействует несколько отдельных, но частично совпадающих функций головного мозга, отдел же, отвечающий за секс, работает в это время на более низком уровне, который, с точки зрения эволюции, является более древним и наличествует также у бессчетного количества организмов, не утрачивая в то же время высших функций – памяти, эмоции, фантазии. Я так хорошо запомнил то утро дня рождения Клариссы – открытки и разорванные конверты, разбросанные по кровати, проникающий меж занавесок яркий солнечный свет, – потому что один из небольших забавных эпизодов вернул меня в тот миг, когда впервые в жизни мне полностью удалось быть в двух местах одновременно. Кларисса возбуждала меня, я полностью осознавал это и наслаждался происходящим, но в то же время был поражен трагедией, крывшейся за отрывком из газетной статьи, – жестокий ветер в разгар игры разметал по полю игроков, и они умирают прямо в бутсах на невидимой границе площадки. В момент совокупления животные более уязвимы, но со временем естественный отбор доказал, что для достижения репродуктивного успеха лучше не отвлекаться. Лучше пожертвовать съеденной во время экстаза случайной парой, чем хоть на йоту ослабить страстное желание размножаться. Но на какие-то секунды в финале я одновременно и здраво смог испытать два основных и этически противоположных удовольствия – от чтения и от секса.

– Ты не думаешь, – позже в ванной спросил я у Клариссы, – что я неким образом олицетворяю эволюционный прорыв?

Кларисса – исследователь Китса – сидела голышом на пробковой скамеечке и красила ногти на ногах – частичка праздничного ритуала.

– Нет, – сказала она, – просто стареешь. И кроме того, – и тут она изобразила голос всем известного радиоведущего, – эволюционный скачок, видообразование, есть событие, которое можно оценить только ретроспективно.

Внутренне я похвалил ее за владение терминологией, и когда передо мной остановилось такси, я остро ощутил, как не хватает мне нашей былой совместной жизни и как хочется вернуть прежнюю любовь, радость и простое взаимопонимание. Кларисса считает меня психом, в полиции меня приняли за дурака, и ясно лишь одно: эту задачу – вернуть нас к прежней жизни – мне решать одному.

Я опоздал на двадцать минут. В обеденное время это заведение пользовалось большой популярностью – в воздухе стоял гул голосов, и вошедшему казалось, что он попал в шторм. Ресторанчик словно был единственным интересным местом – и часом позже им и оказался. Профессор уже сидел за столиком, а Кларисса еще стояла, и я еще с порога понял, что она все в том же приподнятом настроении. Все вокруг нее кружилось. Один официант, стоя на коленях, будто молясь, у ее ног, закреплял ножку стола, второй нес ей другой стул. Увидев меня, она бросилась ко мне через весь зал и, взяв за руку, как слепого, повела к столу. Я списал ее кокетливость на праздничное возбуждение, ведь, кроме ее дня рождения, у нас был еще один повод поднять бокалы. Профессор Джослин Кейл, крестный отец Клариссы, был утвержден на почетную должность в проекте «Геном человека». Прежде чем сесть, я поцеловал ее. В последние дни наши языки ни разу не соприкоснулись, но теперь это произошло. Джослин приподнялся и пожал мне руку. В этот миг принесли шампанское в ведерке со льдом, и наши голоса слились с общим шумом. Ведерко отбрасывало отсвет-ромб на белую скатерть, в высоких ресторанных окнах сияли голубые прямоугольники неба, видного меж домов. От поцелуя у меня возникла эрекция. В памяти осталось лишь хорошее настроение, ясность и ресторанный шум. В памяти осталось, что все блюда, которые нам подали вначале, оказались красного цвета: «бресаола» – толстенькие язычки жареных перцев поверх козьего сыра, и «радиччо» – фигурно нарезанная редиска в белой фарфоровой чаше. Вспоминая, как мы нагибались друг к другу, пытаясь перекричать шум, мне казалось, я вспоминаю что-то, случившееся под водой.

Джослин извлек из кармана маленький сверток, упакованный в изысканную синюю ткань. Наш стол погрузился в воображаемую тишину, пока Кларисса разворачивала подарок. Может быть, именно в тот момент я посмотрел налево, за соседний столик. Мужчина, которого, как я узнал потом, звали Колин Тэп, сидел вместе со своей дочерью и отцом. А может, я заметил их позже. Если мой взгляд и скользнул тогда по одинокому посетителю, сидевшему спиной к нам, в двадцати шагах, то в памяти это не отложилось. В свертке оказалась черная коробочка, а в ней, среди бархатных складок, золотая брошь. По-прежнему не произнося ни слова, Кларисса достала брошь и продемонстрировала нам на ладони.

Две золотые, скрученные двойной спиралью ленточки. Между ними крошечные серебряные ступеньки группами по три, символизирующие пары оснований – буквы четырехзначного алфавита, сменяющимися тройками которых написаны все живые существа. На спиралях выгравированы сферы, относящиеся к двадцати аминокислотам, на сферах нанесены трехбуквенные кодоны. Ярко освещенная брошь в руке Клариссы выглядела не просто как изображение. Она могла быть вещью, готовой преобразовывать цепи аминокислот в протеиновые молекулы. Прямо сейчас, лежа на ее ладони, она, казалось, могла сотворить еще один подарок. Когда Кларисса выдохнула имя Джослина, на нас опять нахлынули волны ресторанного шума.

– Боже мой, какая красота! – воскликнула Кларисса и поцеловала его.

Его светлые желто-голубые глаза увлажнились. Он сказал:

– Это брошь Джилиан. Ей было бы приятно знать, что она у тебя.

Мне не терпелось вручить свой подарок, но мы еще были околдованы брошью. Кларисса приколола ее к своей серой шелковой блузке.

Вспомнил бы я тот разговор, если бы не знал, что за ним последует?

Мы принялись шутить, что членам проекта «Геном» подобные украшения будут раздавать просто горстями. А потом Джослин заговорил об открытии ДНК. Возможно, в этот момент я обернулся, чтобы попросить у официанта воды, и заметил тех двух мужчин и девочку. Мы выпили бутылку шампанского и разделались с закуской-ассорти. Что мы заказывали потом, я не помню. Джослин принялся рассказывать нам историю Иоганна Мишера[14], швейцарского химика, в 1868 году идентифицировавшего ДНК. В истории науки этот случай считается одним из величайших упущенных шансов. Мишер доставал в ближайшей больнице пропитанные гноем бинты (в гное содержится большое количество белых кровяных телец, пояснил Клариссе Джослин). Его интересовали химические процессы в клеточном ядре, и он обнаружил в нем фосфор, что оказалось невероятным, так как шло вразрез с текущими представлениями. Находка экстраординарная, но доклад Мишера пролежал два года у его учителя, так долго проверявшего результаты опытов студента.

• Предыдущая
• 36/54
• Следующая