Живые и прочие (41 лучший рассказ 2009 года) - Касьян Елена "Pristalnaya" - Страница 16

Вадька подумал, что ведь никакой крапивы за забором не было никогда, а только сосны и иголки на земле. И еще грибы, если никто пройти не успел.

Как только вспомнил, крапива кончилась, только за ней был не лес, а городской дворик с качелями, и на качелях качался кто-то взрослый в шапке-ушанке.

«Похож на дядю Витю с нашего двора», — подумал Вадька. Дядя Витя, когда пил не очень много, приходил на детскую площадку и сказки рассказывал, и тоже в ушанке ходил даже летом.

Но это был не Витя, какой-то не совсем Витя, этот в ушанке посмотрел на Вадьку, улыбнулся и сказал — подойди. И сказал — вот тут еще качели свободные, если хочешь. И еще сказал — слышь, Вадька, ведь ты уже большой. А знаешь, в какой комнате ваши с Регинкой бабушки вместе жили? В тюрьме. Тогда все бабушки были в тюрьме, вся страна там была.

А ты большой, и теперь ничего не порвется, только ты держи, и все будет, как ты захочешь.

И взял Вадьку за плечо почти больно, и затряс, и засмеялся.

Это бабушка. Вадька, ты чего кричал во сне? Приснилось чего? Ну извини, я думала, разбудить тебя надо, напугал прямо.

— Бабушка, а эта комната, где вы с бабушкой Раей, она была в тюрьме?

— Кто тебе такое сказал, Вадька, — бабушкин голос дрожит, — кто тебе сказал, а?

Ну не скажешь ей ведь, что он был во сне и похож на дядю Витю.

— Ты слышал, как мы с бабой Раей без вас говорили? Слышал, да?

И Вадька засыпает, так и не ответив.

Утром Вадька не захотел завтракать, а бабушка даже не настаивала.

— Я погуляю, — крикнул Вадька и выскочил за калитку, а бабушка даже ничего не крикнула вслед.

Регина играла за воротами с двумя соседскими мальчишками и с новой незнакомой девочкой в розовом платье с бахромой. Все стояли у забора, а Регинка объясняла правила игры.

Вадька только поравнялся с Региной, посмотрел и сказал — пойдем. Там сейчас увидишь что.

И Регинка пошла за ним, другие ребята тоже хотели пойти посмотреть, но Регинка им махнула — а вы не ходите.

Они пришли к забору, Вадька отодвинул доску, ту самую, доска действительно отодвинулась, и Вадька вздрогнул, оттого что щепка от забора впилась ему в палец. Проходи, сказал Вадька, быстрей.

Крапивы за забором не было, а был лес и иголки на земле, а Регина тут же увидела под деревом большой подосиновик, побежала, сорвала. Нашла рядом еще парочку таких же крепких и, кажется, ничего от Вадьки не ждала больше.

— Вадька, а пошли сейчас в лес за грибами, а? Ну только немножко в лес, а то спохватятся.

— Пошли, — сказал Вадька, — у меня даже часы есть, бабушка подарила, так что мы немножко.

Вадька обернулся. На заборе как флаг развевалась серая рубашка, та самая, в которой была Регинка ночью.

— Регинка, а ты знаешь, что за комната, про которую бабки говорят?

— Ну, просто комната, там живут, а что?

— Это… Нет, это не дом, это такой большой, ну прямо как дом, пиратский корабль! Такой, ты знаешь, он то плывет, а то летит, и даже в космос может!

— Да врешь! Откуда ты знаешь?! — Регинка остановилась и посмотрела так недоверчиво на Вадьку, но дальше не шла, ждала продолжения.

— Так вот, на этом корабле еще такой компас есть специальный, он золото видит, и всякие драгоценности, и всякие пиратские клады, даже на Луне видит!

Регинка совсем забыла про грибы, а Вадька все рассказывал о пиратских кладах на Луне и на Марсе, а еще на дне моря.

— А где теперь все эти клады? — спрашивает Регинка. — Мы же должны тогда знаешь какие богатые быть!

— А пиратские клады прятаться умеют, ты не знала? Зачем же всем видеть, какие мы богатые?! Ты что, не знаешь, что клады сдавать надо? Так вот, сокровища, когда они дома, превращаются в бусины и пуговицы. И штопки, и катушки. А ты что, не знала? Пойдем, пойдем к нам, я покажу.

Мне восемь лет. Каждую субботу я прихожу к Пруду. Иногда с родителями, но чаще всего сам. Мой дом недалеко от Пруда, и они за меня не беспокоятся.

Я несколько раз звал своих друзей с собой. Один раз они пришли, но им быстро стало скучно, и они ушли обратно в деревню, гонять колесо. А мне никогда не бывает скучно около Пруда.

Вокруг еловый лес. Тишина. Кто-то когда-то давно поставил у Пруда две грубо сколоченные лавки и стол между ними. Если нет дождя, я сажусь на лавку, ту, что ближе к Пруду, и смотрю на воду. Я так могу сидеть часами. Слушаю птиц и смотрю на воду, на отражение леса в черной воде.

Папа сказал, что вода такая черная, что похожа на нефть. Если бросить монетку в солнечный день — через секунду, на глубине десяти сантиметров, она уже пропадает, и ее яркий отблеск заглушается темнотой воды. А если бросить камень, по зеркальной поверхности медленно расходится круг. Медленно и долго. Точно как нефть, сказал папа. Черная и вязкая.

Я пару раз пытался прикормить рыб, которые живут в пруду, но они никогда не приплывали. Я уже почти решил, что в пруду вообще нет рыб. Ни одной. А потом все-таки увидел одну.

Как-то раз мы пришли с мамой и нашли на камнях недоеденную рыбину. Мама сказала, что это, наверное, выдра или бобер поймали рыбу и вылезли пообедать, а мы спугнули. Я все время смотрел на эту рыбину, на лежащие вокруг чешуйки размером с пятак и такие же блестящие, и мне было неприятно. Мне было неприятно, и я постоянно смотрел на эту рыбу. Она внутри была красная от крови. В ту субботу я не захотел оставаться один у Пруда, и мы быстро вернулись домой.

Но это было давно, месяца четыре назад, я с тех пор вырос и не боюсь всяких глупостей. Мне нравится приходить к Пруду и смотреть на воду и на отражение облаков. Нравится слушать, как шумит сухая трава на берегу, когда поднимается ветер.

Когда идет дождь, я захожу на коротенький мостик и смотрю на круги, расползающиеся по черной воде. У меня есть собственный зонтик, дедушка подарил, я его всегда с собой беру на Пруд, чтобы из-за дождя не пришлось возвращаться раньше времени.

А если нет дождя, я сижу на лавке и ем бутерброды, которые мне дает мама.

Мама говорит, что моя привычка ходить к Пруду — нездоровая, и ей это не нравится, и она на следующее лето отправит меня к бабушке. Папа с ней спорит. Я молчу, потому что до следующего лета еще далеко.

В теплые дни я засиживаюсь допоздна, до сумерек, а потом возвращаюсь домой, пью горячий чай и смотрю телевизор.

Мне триста лет.

Я живу в Пруду. Я темный и гибкий, и бОльшую часть своей жизни я сплю. Когда я хочу есть, я ловлю рыбу или мелкую живность и съедаю их без остатка. Один раз я выбрался есть рыбу на прибрежные камни. Грело солнце, и я наслаждался свежим рыбьим мясом, запахом и осенним теплом. Рыбина была огромной, и ее чешуя сверкала на солнце, как блестят монеты, которые люди иногда зачем-то кидают в Пруд.

В тот раз мне пришлось бросить рыбу на камнях. Кто-то шел в мою сторону, и я беззвучно скользнул в глубину.

Я собираю монеты, которые люди бросают в воду. Выкладываю на дне мозаику. Ее постепенно заносит глина, и я выкладываю новый слой.

Люди тут не купаются. Боятся черной воды и водорослей. Им нравятся другие пруды — с прозрачной водой. А мне нет. В прозрачной воде меня сразу увидят.

Кроме монет, в моей коллекции почти ничего нет. Пара ржавых цепочек. И часы. Часы необычные, у них стрелки нарисованы на стекле, а циферблат двигается. Они водонепроницаемые, но недавно в них кончился заряд, и они остановились.

Они упали с руки девушки, когда она и ее парень затеяли возню в лодке на середине Пруда. Я плавал под лодкой, касался ее склизкого днища и слышал их смех.

Мне нравилось смотреть, как цифры на часах ходят по кругу. Медленно, но упрямо. Я пытался поймать каждое неуловимое движение циферблата и засыпал. Жаль, что они остановились. Но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь бросит мне в пруд упаковку батареек. Вместо дурацких монеток.