Вавилонский голландец - Гарридо Алекс - Страница 91

Выхожу из хранилища – как раз обедать позвали, – а он увидел меня и говорит: «Ты уходишь». Спокойно так сказал, без сожаления, разве что челюсти напряглись… или мне просто показалось?

Мне хорошо здесь, по-настоящему хорошо. Я люблю и комнатку свою с колоколом, и вздымающиеся над водой шпили и башни, и болтовню с Леонелом, и кофе у Марка, и тот миг, когда открываются двери рассвета и дробится в воде розовое небо. Вот только всякий раз, улыбаясь входящим в безымянный кабачок, я думаю о том, что будет, если он… Он ведь тоже в море, понимаете?

Мы живем на пригорке, который утопает в зелени буковых деревьев, и еще других, с такими фигурными листиками, все время забываю название. Если выглянуть из окна, то видно много неба, крашеный заборчик, маленькую голубятню и верхушки крыш, покрытых гевронской черепицей. Наша крыша издалека выглядит точно так же. Черепицу возит из Геврона старик Йегван. Уговорить его легко, а найти трудно. Отец караулил Йегвана несколько месяцев. Зато теперь – красота! Ну сами поглядите.

Если выйти за дверь и спуститься на пару ступенек, аккуратно выложенных цветными кирпичиками, то попадаешь сразу в город. Ну, не прямо вот сразу, сперва надо выйти за калитку. Сделать это не так просто. Калитка тяжелая и упрямая. Если тебе в город не очень-то надо, то ты ни в жизнь ее не откроешь, хоть через забор лезь. А за забором – ежевичные кусты, все ноги исцарапаешь.

У нас весь город такой – упрямый и изменчивый, как калейдоскоп. Город не город, а городок, городишко даже. Из конца в конец пешком – минут пятнадцать, а бегом – так и до вечера не управиться. Тут нет ни фонарей, ни указателей, да и улиц как таковых нет. Вот она, вроде бы, есть, ровненькая, уложенная гладкой серенькой брусчаткой, с аккуратными палисадниками по обе стороны. А чуть зазевался, глядь – стоишь на площади, и брызги от фонтана пылью оседают на щеке. Чудеса, да и только. Впрочем, тут такому никто не удивляется, у нас это в порядке вещей.

Бывает, выйдешь утром в булочную, а попадешь в каморку к сапожнику Стурле. Вот и славно, заберешь отцовские туфли, подбитые новенькой тугой резиной. Стурле заулыбается, всплеснет руками:

– Да кто же ты у нас будешь? Да неужто внучка моряка Ёвина? Да когда же ты так подрасти успела? Дай-ка вспомню, как тебя зовут…

– Сулья, – говоришь и улыбаешься.

Трамонтан (от лат. trans-montes) – свежий, но холодный северный ветер типа боры и мистреля, сопровождающийся хорошей погодой. Над пологими берегами приобретает черты фена. Иногда достигает силы бури.

Городок наш называется Фруйен, и фруйенцы – очень улыбчивый народ. Они просыпаются с улыбкой и с улыбкой засыпают. Они улыбаются, читая утренние газеты, запуская в небо голубей, расчесывая детишкам непослушные кудри. Даже ругаются они, улыбаясь.

Наш город облюбован ветрами. Они чувствуют себя здесь хозяевами и носятся вдоль стен и заборов туда-сюда, забираются во все щели, заглядывают в дома, воруют белье с веревок, обрывают листья, свистят, поют, воют. Фруйенцы знают их все по именам. И если в городе совсем тихо – ждать беды. Но совсем тихо, к счастью, не бывает. Поэтому всегда есть работа флюгерам и дворникам.

День тут начинается поздно, а заканчивается рано. И все всё успевают.

Наверное, я одна в городе просыпаюсь в пять часов утра. И только когда сплю в родительской комнате, то позже. Все потому, что мои окна выходят на восток и мне первой солнце забирается под ресницы. А зашторивать окна у нас не принято. Я сладко потягиваюсь и достаю из-под подушки книгу (я даже сплю плохо, когда под подушкой никакой книги нет). И вся моя комната, и вся улица, и весь Фруйен пропадают куда-то в два счета. И пока солнце не поднимется достаточно высоко, чтобы разбудить молочницу с ее настырным колокольчиком, я путешествую по дальним странам – то бесстрашным корсаром, то благородным рыцарем, то капризной принцессой, то уличной танцовщицей… И ничего прекрасней этого на свете не бывает.

– Давай сошьем для Сульи занавески, – говорит отец. – Пусть поспит подольше.

Но мама отвечает, что света должно быть много. И это правильно, я считаю. А глазеть на нас все равно некому, наш домик выше всех на пригорке. По вечерам из моего окна мне лучше других видно звезды, особенно вон ту, яркую. Дедушка говорил, что ее зовут Сириус из созвездия Псов. Для моряков это очень важная звезда.

Иногда мне жаль, что я разучилась спать днем, ведь именно днем мне снилось море. Море, которого я никогда не видела.

Лебеччо (итал. lebeccio) – юго-западный теплый и сухой ветер, является также причиной летних и осенних дождей на склонах гор. На море он поднимает зыбь, опасную для рыбачьих судов.

Мою маму зовут Гру Битэ. Дедушка был знатным шутником и своих дочерей назвал Гру, Тру и Фру.

Фру – в честь нашего города. Тру – в честь Труэльской битвы. Гру – в честь грушевого дерева, под которым когда-то познакомился с бабушкой.

Тетушка Тру вышла замуж и уехала в Геврон. Она не приезжала давным-давно, но передавала приветы со стариком Йегваном, который возит черепицу. Иногда мама пишет в Геврон письма и отправляет их с почтовыми голубями, когда нет сильного ветра. Здесь все так делают. Почтальон у нас есть, но он никогда точно не знает, когда попадет по указанному адресу. Поэтому газеты мы получаем с опозданием в несколько дней, а то и недель.

Тетушка Фру работает в книжной лавке и живет там же – в двух комнатках на втором этаже. Во Фруйене всегда наверняка можно попасть только к себе домой: куда бы ты ни шел, дорога домой всегда отыскивается сама собой. Поэтому все работают там, где живут.

Видимся мы с тетушкой Фру редко, раз в несколько месяцев. Мне хотелось бы чаще, я слишком быстро успеваю прочесть те книги, которыми тетушка набивает мой ранец.

Каждый раз, когда мы с мамой собираемся в книжную лавку, город прокручивает свой замысловатый калейдоскоп и змейки улиц морочат нам головы.

Я бегу впереди и кричу: «Сюда, сюда, мам! Я точно помню вот этот поворот!»

А мама с трудом поспевает за мной, придерживая рукой маленькую пеструю шляпку, и смеется: «Стой, Сулья, стой! У меня совсем волосы растрепались! Да погоди же ты!..»

Вот и в последний раз – то же самое. Сперва мы вышли к почте, потом на площадь Лисёнка и, наконец, оказались у кондитерской лавки.

Грегаль (исп. gregal, франц. gre-cale) – континентальный северо-восточный ветер. Возникает при вторжении сухого континентального воздуха, зимой холодного, летом теплого. В некоторых широтах представляет собой бриз.

В кондитерской никогда не бывает очередей. За прилавком стоит мадам Астри, маленькая хрупкая женщина, которая все время улыбается и пританцовывает. Она все делает весело и очень быстро, и прямо при вас может соорудить удивительное пирожное из трех сортов крема, с шоколадной стружкой и нежным слоеным тестом. Никто не знает, как ей это удается. Здесь же на подоконнике живет белая кошка Чёи, которая одна только знает короткую дорогу к дому мясника.

У мадам Астри можно узнать все последние новости. Сегодня она рассказывает, что над городом снова видели чаек, значит, море опять подошло близко и можно ждать вестей. Каких вестей ждать от моря, я не знаю. С моря всегда дует прохладный ветер, который пахнет йодом и солью и немножко жухлой травой. Я дважды ходила к морю, но ни разу не попала. Один раз я дошла до тупика в Пихтовой аллее, а второй – до дома бабушки Битэ. Бабушка была мне очень рада и рассказывала, что с тех пор, как не стало моего деда, моря никто толком не видел. Даже почтальон Юрген, который вот уже двадцать лет каждую пятницу ходит к морю. Все его находки – две маленькие ракушки да несколько чаячьих перьев.