Вавилонский голландец - Гарридо Алекс - Страница 63

– Ой, дело даже не в других. Люди разные бывают, иным и унижение в радость, они так живут. Дело в тебе самом, – Анна пыталась подобрать слова, – в том, что внутри себя нельзя переступать какую-то черту.

– Какую? – даже Стивен был озадачен.

– Да у каждого она своя… – Анна, отчаявшись, махнула рукой. – И каждый должен эту черту чувствовать. И что бы ни позволяли окружающие, через нее не переходить, потому что обратно не вернешься. От отвращения к себе. Только и будешь, что бежать. Без оглядки. От тех, кто позволил… да и от себя тоже.

Все замолчали. Лиз оторвалась от созерцания темного неба в иллюминаторе. Она напряженно смотрела на Анну, как будто пыталась заставить ту говорить дальше. Но Феликс сдаваться не желал:

– Но позволь, если мои поступки никому не вредят и при этом тебе всё разрешают…

– А ты как болонка, да? – Анна усмехнулась.

– Какая болонка? Ты о чем?

– Ну, любимая болонка хозяйки, которой даже под обеденным столом гадить разрешают. Она и гадит. Впрочем, болонка-то действительно не понимает, что будет вонять. А настоящая проблема в том, что иной раз и сам не знаешь, что получится – дерьмо или роза. Но чаще, конечно, выходит дерьмо…

– Ах, милая моя, наивная Анна! – зазвенел голос Лиз. – Ты себе, в своей чистоте, и представить не можешь, для скольких людей что роза, что дерьмо – все равно. Лишь бы его наличие позволяло хоть как-то выделиться.

– Но почему обязательно дерьмо? – только и нашелся спросить Феликс.

– Потому что так жизнь устроена, – равнодушно обронила Лиз. – Именно что дерьмо. А у любимой болонки мозгов нет… Или все думают, что нет, и пользуют ее, как безмозглую.

Неизвестно, до чего бы они договорились, но тут Роберто опрокинул кувшин с красным вином, стоявший на маленьком столике около лампы. Анна вскочила спасать Роберто, поднялась суета. Стивен, по замысловатой цепочке ассоциаций, вспомнил, что нашел в хранилище старинную книгу о виноделии и, сопровождаемый Анной и Роберто, покинул столовую. Джошуа и Хосе продолжали раздумывать над шахматной партией. Лиз и Феликс сидели на диване, Лиз хмуро молчала.

– Да ладно тебе, не дуйся. Мало ли каких глупостей наболтают, – тихо сказал Феликс.

– Да конечно. – Ответ Лиз прозвучал приторно-сладко. – Тем более что Анна у нас вообще дура дурой: она же посмела пренебречь тобой… Пойду послушаю, что там Александр с Леоном затеяли.

Феликс уныло побрел за Лиз.

После этого вечера Лиз почти перестала появляться в столовой в обычные часы, отведенные для еды. Она ссылалась на массу дел в отделе, общаясь исключительно с Роберто. Даже с Анной практически не разговаривала. А корабль меж тем упорно шел на юг.

Они стояли у берега Кулебры, маленького островка у восточного побережья Пуэрто-Рико. День выдался суетливый, читателей было много. В перерыве между занятиями Джошуа вышел на библиотечную палубу и увидел Лиз. Она с тоской смотрела на берег.

– Ты выглядишь так, словно обдумываешь план бегства.

Он вовсе не хотел, чтобы она уходила, просто неуклюже пошутил.

– Ага, и все свое богатство тащить с собой? – Лиз неопределенно махнула рукой. – А завтра мы уйдем далеко в океан, откуда вовсе не выбраться.

– С Кулебры ходит паром на Большой Пуэрто-Рико, – старательно глядя в сторону, сказал Джошуа. – А из Сан-Хуана можно улететь куда угодно на материк.

– У меня во второй половине дня дежурство в зале любовных романов. – Как бы ни расстроена была Лиз, ей и в голову не могло прийти пренебречь работой.

– А у меня после обеда нет занятий, – все так же в сторону сообщил Джошуа, – я могу подежурить вместо тебя, – и не дожидаясь ответа, пошел вдоль по палубе.

– До свидания, Джошуа, – донеслось ему в спину.

Он провел все послеобеденное время в зале любовного чтива. Лиз так и не появилась.

Ее хватились после ужина, когда корабль был уже в море. Обыскали библиотеку и хранилища. Почему-то только в последнюю очередь решили заглянуть в каюту. Там была оставлена записка для мужа: Лиз сообщала, что решила покинуть корабль, и просила ее не искать. На Боба было больно смотреть, так он побледнел. Все прятали глаза.

Джошуа казалось, что Анна исчезла вместе с Лиз. За всю неделю, что бывшие спутники Лиз провели на корабле до первого большого порта на Барбадосе, она ни разу не появилась ни в столовой, ни в кают-компании. Все время проводила в хранилище, а поесть забегала прямо на камбуз к Терезе. Не вышла и попрощаться с Бобом, Феликсом и Софи. Александр передал от нее какие-то невнятные извинения.

Вечером они сидели за ужином, когда Тереза некстати затеяла разговор о Лиз. Мол, не родись красивой и все в таком духе.

– Послушайте, Тереза. – Голос Анны прозвучал неожиданно резко. Так бы могла говорить Лиз. – Не надо хоронить Лиз, хорошо? Даже если этого требует ваша народная мудрость. Характером Лиз можно резать стекло. Лучше пожалейте этот… осколок империи. И дурака Боба, который по недомыслию упустил самое лучшее, что случилось с ним в жизни.

– Ну уж Боб-то ей все позволял, – начала было Тереза.

– Она что, болонка, чтобы ей все позволять? Человек может заиграться, увлечься чем-то пустым, но блестящим – как та же болонка. Можно этому умиляться, а можно поговорить – как с равным, а не с милой игрушкой. Она ни в чьем прощении не нуждается – кроме своего собственного.

И тут у Анны брызнули слезы:

– Вы извините меня, Тереза, я не хотела грубить. – Анна быстро вышла из столовой.

Александр, наскоро изобразив сумбурную, но вполне понятную пантомиму: мол, пардон, я сейчас, – пошел следом.

– Правда, Тереза, не сердись на Анну. – Стивен попытался загладить неловкость. – Я вот ради тебя даже лишнюю тарелку манной каши съем.

– Да чего я, не понимаю, что ли? – Тереза улыбалась без обиды. – Переживает она сильно – за ту-то. А знаете что? У меня ведь новая наливка созрела!

Больше о Бобе, Софи и Феликсе никто никогда не говорил.

Джошуа попытался вспомнить, как на корабле появилась Анна. В одном северном порту, Септ-Айле. Воспоминание не давалось, рассыпалось множеством деталей: какой-то пакет с красными яблоками у нее в руках, малозаметный спутник, которого Джошуа не разглядел, а Анна даже не удосужилась представить, бросив небрежно – это провожающий. Махнула рукой и, не оглядываясь, убежала в глубь корабля.

Она сразу стала удивительно родной. У Анны был редкий талант делать мужчин своими друзьями. О себе Анна не рассказывала ничего, но не из нарочитой таинственности, а просто потому, что не считала нужным рассказывать. Зато очень любила слушать других.

Александр появился на другой день, в Портленде. Джошуа почему-то подумал, что Александр сам не ожидал, что останется на корабле. Он был с одной маленькой сумкой, позади маячила брошенная на причале машина. Словно догонял кого-то. У Джошуа мелькнула мысль, не вчерашний ли это спутник Анны, но такой расклад показался ему очень уж замысловатым.

Однако они явно были знакомы раньше. Иногда в разговоре Александр вдруг спрашивал: «А помнишь, в Квебеке?..» Анна отводила глаза или улыбалась.

При этом у них не было никаких общих бытовых привычек, которые быстро появляются у людей, проживших вместе даже недолго. Как-то раз Александр заработался в хранилище и опоздал к завтраку, Тереза спросила Анну, что ему приготовить – омлет или яичницу. Анна не знала. Не смогла она и ответить на вопрос, пьет Александр капуччино или латте. Она смутилась и покраснела под их удивленными взглядами.

Первые месяцы на корабле они словно бы заново знакомились. Анна радовалась, как маленькая девочка, когда выяснялось, что у них с Александром одинаковый любимый хлеб – итальянский багет с оливковым маслом и пряными травами.

Словом, загадочная была пара.

А еще они оба были запойными дайверами. Особенно Анна. Готова была лезть в любую воду, благо этого добра вокруг хватало. Джошуа сам никогда не погружался и всякий раз немного нервничал, когда они уходили на глубину. Анна возвращалась на поверхность неохотно, словно из любимого дома. Александр каждый раз ее за что-нибудь ругал – то залезла куда не следовало, то вообще ушла недопустимо глубоко. Анна показывала ему язык, отшучивалась. Однажды Роберто пригрозил ей, что, если она не перестанет лазать под воду так часто, у нее между пальцев на руках отрастут перепонки, а ноги превратятся в русалочий хвост. Анна поразмыслила и согласилась на хвост.