Вавилонский голландец - Гарридо Алекс - Страница 50

Томас сидел с дурацкой улыбкой и завороженно слушал ее излияния. Господи, ему и правда это интересно! Нас таких теперь двое.

– Томас, а ваша фамилия – такая странная – она что-то означает?

Тот поперхнулся и, глядя светлыми глазами, ответил:

– Это эстонская фамилия. Мой дед эстонец. Мерекаарен – это по-эстонски «морская птица». Баклан.

Как удачно! Вы с кораблем тезки! – прощебетала Агни. – Баклан, кто бы мог подумать!

– Подождите, Томас, одну секундочку.

Ну уж хватит! Повеселились, и будет. Ты у меня повеселишься… Инга металась по каюте в поисках Агниной сумки. Ты у меня допрыгалась. Тааак… А это что такое?!

Не смей! Это мое!

Под кроватью уютно расположилась пузатая приземистая бутылка с пальмами на лазурной этикетке. Ром. Золотистый. Ямайский. Початый почти на треть. Инга схватила ее за горло – эх, Агни бы так схватить – и с наслаждением вылила прямо в раковину.

Ты охренела, подруга? Совсем сбесилась?!

В голове полыхала ледяная ярость. Пустая бутылка полетела в мусорное ведро.

– Извините, Томас. Внутренний конфликт.

– Д-да… Трагическое рассогласование… Понимаю, – ошалело пробормотал гость.

Инга проснулась, когда дорожный будильник повторил фразу из «Маленькой ночной серенады» в третий раз. Голова была тяжеловата. Не так, как после загулов Агни, но близко.

А ведь вчера легла спать вовсе не поздно. Немного почитала и заснула над книгой, даже не погасив ночник. Или погасив?

Но уж зубы-то точно почистив. Тогда, скажите мне, господа, какого черта во рту табачная фабрика? А еще скажите мне, господа, что здесь делают все эти предметы?

На тумбочке, прямо поверх раскрытого Бёлля экзотической закладкой лежал алый кружевной бюстгальтер. Черные джинсы с вывернутой штаниной валялись на вишневой блузе с цыганскими рукавами, из-под одежной кучи выглядывал кожаный нос сабо. Второе сабо каравеллой со снесенными парусами плыло к двери.

– Черт! Черт-черт-черт! – Инга вскочила, пошатнулась и, уже ловя равновесие, увидела себя в зеркале: бледное лицо, всклокоченные волосы, расстегнутый ворот пижамы и багровое пятно чуть ниже ключицы.

– Агни, мерзавка, что ты вытворяешь? Опять за старое? Мало тебе твоего актеришки? Как его звали?

– Ммм? Мик, кажется, – отозвалась далеким эхом Агни. – Я сплю, дорогая сестра, сладко сплю, плохим девочкам тоже нужно спать.

– Кто? – ледяным тоном спросила Инга.

– Дед Пихто, – зевнула Агни. – А ты о чем вообще?

Инга, разъяренная и несчастная, рылась в чемодане в поисках хоть чего-нибудь с высоким воротом. Наворачивать платок вокруг шеи не хотелось. Замазать тональным кремом? Пудрой?

Муку на камбузе попроси, – елейно прожурчало внутри. – У здешнего повара хааааарошая мука. Крупитчатая. Скажи, для юридической работы, тебе не откажут.

Только не с коком, в ужасе подумала Инга. И не с доктором, ой нет, я умру сейчас, стыд-то какой!

Подходящей блузки не было. Была черная шерстяная водолазка. Инга натянула ее, чуть не плача, и тщательно припудрила синяки под глазами.

Лапочка! – восхитилась Агни. – Невеста Дракулы. После мрачной брачной ночи. Настоящая леди, не чета всяким морским разбойницам.

Дрянь. Господи, какая дрянь… И что теперь делать? Идти на завтрак? А если все-таки кок? Инга представила, как кок кружит возле нее воркующим голубем. Механик? Штурман? Кто-то из матросов? Или из пассажиров?

Она вышла на палубу. Счастье какое – никого, кроме этого смешного парня.

Томас, смущенно улыбаясь, мял в руках ветошь, которой только что протирал поручень.

– Доброе утро, Инга. Ты еще не завтракала? Я бы мог сварить кофе.

– Кофе, – почти беззвучно повторила Инга.

– Ну да. Ты выглядишь невыспавшейся. Я… извини, я тебя ничем не обидел?

– Ты? Ну нет, что ты. Никаких обид. Ни-ка-ких! – И, развернувшись на каблуках, она побежала в свою каюту.

– Агни! Агни, проснись, мать твою, или…

– Или что? Разбудишь меня пинками? Вытащишь из постели за волосы? Подвиг барона Мюнхгаузена в дамском исполнении, публика в восторге, оркестр – дробь, исполнительница в болевом шоке.

– Зачем тебе понадобился Томас?

– Он, лапочка, не мне, он тебе понадобился. А я просто решила немножко вам помочь. А то пара девственных пентюхов так и будет болтаться на этом корабле до списания по старости. Ты ему будешь рассказывать про договоры, а он млеть и одобрительно мычать. А тут смотри – всего-то полчаса томительного перещупывания, и тебе уже варят утренний кофе. Я бы поблагодарила. И оцени, самое дорогое он для тебя сохранил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что на стадии петтинга клиента переклинило. Он, видишь ли, не может девушку завалить в койку, не отпросившись у какого-то Иеронима. Ты не в курсе – это папа, друг или бойфренд? Если последнее, гони дурака в шею. Би – это не наш сексуальный выбор.

– Убью! – взревела Инга. – Сука!

– А ты собака на сене. Тоже сука, кстати, та еще. Сам не гам, и другим не дам!

– Агни! Я тебя ненавижу!

– А я тебя. Иди умойся, дура! У нас рожа общая.

За дверью орали и бесновались на два голоса. Второй голос, сочащийся ядом, Томас узнал не сразу. Вчера она была совсем другая, хотя тоже изрядная стерва.

Когда он, постучав для приличия, вошел, Инга лежала, уткнувшись в подушку, чтоб не выть на весь коридор.

– Я случайно услышал кое-что. Инга, Иероним не папа и не любовник. Он… Это очень странно, но, думаю, вы меня поймете – и ты, и твоя… сестра. Думаю, вы обе ему понравитесь. Потому что мне ты очень нравишься. И Агни тоже.

Курс нашего корабля был – ноль.

Нас это забавляло чрезвычайно. Несколько суток подряд вахтенные начальники выглядывали из штурманской рубки и переспрашивали: «На румбе?» – и рулевой гордо отвечал: «Ноль!» Мы шли строго на магнитный север.

С тех пор как мы перевалили через полярный круг, ночи фактически не было. Так, мягкие вечера, освещенные красноватым солнцем, катящимся по кругу. Капитан вообще не выходил на мостик, и мы временно разбили корабельное время на человеческие вахты. Дневная и ночная команды совершенно перемешались, и некоторая прозрачность ночных матросов совершенно не мешала им управляться со снастями и днем. Но когда однажды за какой-то надобностью заглянул я в капитанскую каюту, обнаружилось, что и там у капитана завелся компьютер, экран радара, джипиэс.

– Видите? – развел руками Дарем. – Я уже привык к вашему веку.

На севере нам было спокойно и свободно, словно полярный день освобождал нашу команду от обычных условностей. В моей вахте теперь было не шесть матросов, а двенадцать: половина – ночных. Вскоре я обнаружил, что и дневная моя шестерка увлеченно заплетает какие-то шкертики в удивительные морские сувениры. Немудрено: матросы прошлых времен сызмальства учились ручным ремеслам, за время владычества железных кораблей многое забылось, и сейчас ребята пользовались случаем и учились у старших товарищей. Почти у каждого на рукоятке свайки красовался уже многорядный узел «турецкая голова», парусиновые мешки с вещами обросли брелоками, такелажными излишествами и плетеными украшениями. Погода развлечениям способствовала: дул ровный хороший зюйд-ост, и мы шли одним галсом, практически не прикасаясь к парусам. Так что те из стариков, на кого не успели еще насесть дети моего века с просьбой показать, как вяжется или плетется то или это, задумчиво вязали безразмерные шарфы из шерсти, вывезенной нами с острова Джерси.