Охота на тигра. Танки на мосту! - Далекий Николай Александрович - Страница 28

Но Люба уже не обращала внимания на пьяного танкиста. Затаив дыхание, она смотрела на лежавшую перед ней на верстаке книгу, на обложке которой значилось крупными буквами: «Т-6 «ТИГР». Материальная часть, боевое использование, технический уход». То же самое, только более мелкими буквами, было напечатано на корешке. Боже мой, ведь она уже однажды видела где-то эту книгу, нет, не всю книгу, а только голубоватый коленкоровый корешок с бросающимся в глаза словом «Тигр». Видела, видела... Где?

Она не заметила того момента, когда в настроении Густава произошел резкий перелом, и воинственный пыл танкиста сменился позорной плаксивостью. Густав внезапно приостановил свой устрашающий танец. Тяжело дышащий, вспотевший, он смотрел на Любу так жалостливо, будто только эта русская девушка могла понять его по-настоящему и посочувствовать, пожалеть...

— Фронт. Я убиваю. Раз, два... Много-много раз убиваю. Потом — бах! — убивают меня. Меня нет. Совсем нет. Ничего нет.

Он хотел было начать играть, но едва приложил гармонику к губам, как из его глаз покатились слезы.

— Мама, бедная мама... — говорил он, всхлипывая и не вытирая слез. — Она ждет, ждет, моя бедная мама.

Это было так неожиданно и необычно, что Люба не поверила своим глазам.

Густав плакал, вспомнив мамочку... А книга лежала на верстаке. Что делать? Прикрыть ее чем-нибудь? Но она не успела. В кладовую, громко стуча ногами, ввалились лейтенант Бегнер и еще один танкист без знаков различия на погонах, которого танкисты и мастера звали Карлом.

Лейтенант высокомерно окинул внимательным, острым взглядом верстак, девушку, сидящую за тетрадкой, плачущего Густава.

Очевидно, ему не впервой было видеть своего подчиненного в таком состоянии, и он не удивился, а лишь брезгливо скривил губы.

— Опять набрался, скотина... Как вы выглядите, фельдфебель?! Сейчас же приведите себя в порядок.

Густав попытался вытянуться, застегнуть пуговицы на куртке, но его сильно покачивало, пальцы путались, и пуговицы не хотели лезть в петлю. Карл помог ему, ловко одернул полы куртки и, взяв за плечи, попытался поставить фельдфебеля в почти безукоризненное вертикальное положение.

— Как вам не стыдно, фельдфебель? — хорошо поставленным командирским голосом распекал подчиненного лейтенант, — Боевой немецкий офицер, танкист... Появляется в таком виде, распускает нюни. И перед кем?

Лейтенант Бегнер метнул взгляд на кладовщицу, старательно заполнявшую графы в своих тетрадках и не обращавшую на него внимания, заметил на верстаке раскрытую книгу, видимо, показавшуюся ему знакомой, но тут его внимание отвлек Густав, промычавший что-то по поводу предстоящей отправки на фронт и необходимости хоть немного встряхнуться, находясь в тылу.

— Молчать! — повернулся к нему Бегнер. — Если бы не отправка на фронт и не ваши прошлые заслуги, я бы немедленно передал дело в военный суд.

Лицо Карла, стоящего позади лейтенанта, расплылось в лукавой улыбке, его явно потешала эта сцена, он знал прекрасно, что никакое серьезное наказание Густаву не угрожает, так как члены экипажа связаны одной боевой судьбой и стоят друг за друга горой, не дают в обиду,

— Сейчас же в комнату! — театрально гремел лейтенант. — Сдать оружие, домашний арест до утра. Карл, веди его.

Люба замерла. Книга лежала перед ней на верстаке: «Т-6 «ТИГР». Материальная часть, боевое использование, технический уход». Неужели останется?

Карл, поддерживая фельдфебеля под локоть, повел его к двери. За ними, поджав губы, двинулся лейтенант Бегнер.

Книга осталась на верстаке. Забыли. Она возьмет ее с собой, за ночь переведет нужную главу, скопирует чертежи и рисунки. А утром книга снова будет лежать там, где ее оставил Густав.

Уже на пороге лейтенант Бегнер, как бы вспомнив что-то, оглянулся, устремив свой взгляд на верстак.

— Негодяй, — прошипел он, хватая книгу. — Морду набить мало. Одну уже потеряли... Ну, я ему покажу!

Хлопнула дверь. Люба закрыла лицо ладонями. Боже, какая она неумелая, беспомощная в таких делах. Ведь книга была почти в ее руках. Стоило только прикрыть ее тетрадкой, и пьяный Густав не вспомнил бы о ней до утра. Да вообще вряд ли он будет помнить о том, что заходил сюда. Теперь книга у лейтенанта Бегнера, и заполучить ее невозможно. У Любы было такое ощущение, будто кто-то подразнил и жестоко посмеялся над ней. Но где же все-таки видела она корешок такой книги? Совсем недавно... Кажется, в стопке среди других книг, кажется, на чьем-то письменном столе. У Верка? А ведь похоже, очень похоже...

Люба выскочила в коридор, постучала в дверь кабинета начальника ремонтной базы. Она редко заходила сюда и всегда по какому-нибудь служебному делу, поэтому сочла возможным использовать личный мотив.

Верк был один. Он что-то высчитывал на листке бумаги и поднял усталые глаза на девушку, когда она близко подошла к столу. Люба сказала, что пьяный танкист Густав заходил в кладовую, устроил ей спектакль и у нее сейчас сильно разболелась голова. Не разрешит ли ей начальник закончить работу завтра утром, она придет на базу пораньше и, кстати, если будет оставлен ключ, сделает уборку в его кабинете. С такой просьбой кладовщица обращалась к Верку впервые. Гаутман внимательно посмотрел на нее и отвел глаза в сторону, о чем-то раздумывая. Люба успела несколько раз бросить взгляд на корешки лежащих на столе книг и с огорчением убедилась, что ничего похожего на учебник для танкистов среди них нет.

— Я разрешаю, — сказал Верк со своей мягкой, чуточку насмешливой улыбкой. — Ты придешь завтра раньше и, если будет время и желание, уберешь здесь. Ключ будет находиться у начальника охраны. Но услуга за услугу. Сейчас ты поедешь к своей подруге. Посидишь с ней, выпьешь кофе, поболтаешь. Всякие там воспоминания... Ты сама видишь, как я занят в эти дни, а Алла вынуждена сидеть дома одна и, естественно, скучает, хандрит и даже... даже ревнует. Развей ее глупые мысли, развесели. И, пожалуйста, не давай ей много пить... Буду благодарен. Идем, я скажу шоферу, чтоб он отвез тебя. А танкисты... Что взять с фронтовиков? Не обращай на них внимания, скоро мы с ними распрощаемся.

Через несколько минут из ворот рембазы вышел «оппель-капитан». Рядом с шофером сидела Люба, ветер трепал уголки ее скромного серенького платочка. «Последняя надежда... — думала она. — Возможно, корешок учебника я видела на квартире Верка, когда после смерти мамы не удержалась и зашла к Алке поплакать». Да, она заходила к Алле, все-таки Алла хорошо знала их семью и мама ее когда-то любила. Тогда в горе она, Люба, не обращала ни на что внимания, но ее зрительная память могла вобрать в себя некоторые, бросившиеся в глаза мелочи. Вот и корешок книги с неожиданным, набранным крупными буквами словом «ТИГР» мог запомниться ей.

Перед самым отбоем встретились у лагерной уборной Ключевский и Полудневый.

— Она не сможет достать. Попытайтесь на «четверке» — стены тонкие, глина, — сказал Юрий.

— Застрянет «четверка»...

— А может, рискнешь на этом...

— Робею, боюсь... — признался Полудневый. — Понимаешь, нет у меня уверенности. Машина неизвестная, на ерунде можно погореть.

— Что ты, Рома? Возьми себя в руки, мобилизуйся.

— Вот что, Чарли, мать ваша принцесса, — разозлился Полудневый. — Ты свое сделал и не путайся под ногами. Мы сами... Сами с усами.

Разошлись.

Алла обрадовалась приходу Любы, пустила слезу, расцеловала подругу. И начались сетования: Оскар ее разлюбил, у него, наверное, есть другая. А за ней, за Любой, он случайно не ухаживает? Конечно, конечно, она верит ей... Черт с ним, она найдет другого, уедет с ним в Германию.

Жалкая, слезливая бабья болтовня. Как опустилась, поглупела Алка. Даже красивое лицо приобрело что-то неприятное, отталкивающее. Боится потерять своего Оскара...

И Люба, выполняя наказ своего начальника, захватила инициативу, легонько подталкивая хозяйку, прошла с ней в горницу, уселась на диван, невдалеке от письменного стола. Все вышло очень естественно, но сердце Любы билось все сильней и сильней, она боялась взглянуть на книги, двумя стопками возвышавшиеся на письменном столе. Последняя надежда.