Охота на героя - Аренев Владимир - Страница 89

• Предыдущая
• 89/91
• Следующая

Шкуры у входа в смежную пещеру приподнялись, и Ренкр увидел Хилгода. Тот тихонько подошел к нему и сел рядом, накрыв своей ладошкой руку долинщика, сжимавшую меч.

— Я слышал ваш разговор, — сказал он серьезным голосом, которым совсем не должны говорить маленькие мальчики. — Ты поступил правильно. Когда ты ушел, я много думал. Смешно, правда? Вместо того чтобы играть с Турдом и Фирисом и еще с Сокдом, пускай он и нехороший, — вместо этого я думал. Матери я не признавался, она б навоображала себе всякого и стала бы меня лечить, пичкать всякими гадостями — не со зла, а просто потому, что волнуется. Ну вот, — прервал он сам себя с тихим смехом, — как всегда, перешел совсем на другое. Ну ладно, слушай дальше, я буду следить за собой. Я думал. Об этом я уже говорил. Так вот, я думал о том, что ты мне сказал тогда, про горян и долинщиков, и все такое — ну, ты помнишь? И вот я решил тогда, что ты прав. Только не смейся. Ты-то наверняка знаешь, что прав, а я тут к тебе с такими признаниями, но пойми, что это ты знаешь, что прав. Я, например, всю жизнь думал по-другому. Я тебе рассказывал тогда. Вот, и я решил, что ты прав, и что на самом-то деле все — и горяне, и долинщики, и даже тролли — все-все могут быть и плохими и хорошими. И главное не то, как кто называется, — главное в чем-то другом. И нельзя винить долинщиков в том, что они так… с нами, не по-хорошему. Но и нас винить нельзя.

— Да, — тихо сказал Ренкр. — Нельзя. Но делать-то что-то нужно.

— Нужно, — согласился Хилгод. — Тебе, например, нужно… Только ты не обижайся, ладно?

— Не буду, — пообещал долинщик.

— Это хорошо. Потому что тебе нужно уйти.

— А как же Хиинит?

— А что Хиинит? — удивился Хилгод. — Ты же не навсегда уйдешь. Ты только скажешь своим, чтобы они приготовились, — и все.

— Вот именно, — сказал Ренкр. — И все. Потому что после войны… не знаю сам, что будет, но страшное произойдет, это точно.

— Так ведь войны не будет! — воскликнул мальчик. — Ты же скажешь своим, и они мирно встретят наших воинов. А те поймут, что к чему, и не станут воевать.

— Мирно? — переспросил парень. — А стрела в боку у Монна? Ты забыл о ней.

Сейчас он говорил с Хилгодом, как со взрослым. Да так оно и было.

— Не забыл, — возразил тот. — Не забыл, но ведь попытаться нужно. Мало ли. Ты же сам мне говорил, что не все плохие! Может! Должно получиться! — тем более у тебя! Неужели ты не чувствуешь, что ты не простой, что ты способен творить чудеса?! Нас вот от змей спас, а этого никто до сих пор не мог сделать. Так спаси теперь нас от самих себя! Слышишь?!

Эти слова поразили Ренкра в самое сердце. Они указали ему на то, чего сам он упорно не желал видеть. И… да, мальчик прав. Это был единственно правильный выход из создавшейся ситуации. Решено!

Ренкр пожал Хилгоду руку:

— Я сделаю это! Я… Я пойду в долину.

— Но не сейчас, — добавил он, чуть помедлив. — Мне нужно попрощаться с Хиинит. И собрать вещи. Ты приглядишь за Скарром? Я оставлю его на тебя.

— Пригляжу, — пообещал Хилгод.

— Где он сейчас?

— Кажется, пошел трапезничать. Позвать?

— Не нужно. Я сам найду его. Ты же слышал, Кэнхад гарантирует мне безопасность, так что отправлюсь-ка я поесть.

Хилгод кивнул:

— Ладно. Только будь поосторожней. Ну, я пойду?

— Ступай. Спасибо тебе за совет.

— Пожалуйста, — крикнул мальчик уже у выхода — и убежал.

Ренкр взглянул на свое вытянутое отражение на клинке меча и решил, что прежде всего надо побриться. Принятое решение (разумеется, не о том, чтобы побриться) словно перевернуло его, он чувствовал себя обновленным и полным энергии.

Избавившись от лишней растительности, Ренкр отправился в трапезную.

Здесь было дымно, как, впрочем, всегда. Он отыскал взглядом Скарра, поприветствовал и отправился за едой. Откуда-то из клубов дыма внезапно вынырнул Карган и весь скривился при виде Ренкра.

— Ты?! — прошипел он. — Ты?! — Но, поборов минутное замешательство, стряпчий кивнул: — Что ж, это даже к лучшему. Я бы ни за что не стал делать этого, но Кэнхад просил, так что… Подожди немного, — велел он опешившему Ренкру и исчез, впрочем, очень быстро возвратившись. В руках у Карган сжимал поднос с супом, каким-то салатом и соком хурры. — Вот, Кэнхад велел передать тебе это в знак уважения к такому герою, как ты, — сказал стряпчий, указывая подбородком на сок. — Специальный сок, сейчас такого уже не делают, хурры почти нету.

Он сунул поднос в руки долинщику и быстренько ушел.

Ренкр покачал головой. Поначалу он хотел схватить стряпчего за шиворот и хорошенько проучить за все, что тот наговорил и натворил в Пещере Совета, но потом решил отложить это до следующего раза. Сегодня у него было слишком хорошее настроение.

Долинщик сел рядом со Скарром, они пожелали друг другу приятного аппетита и принялись за еду.

— Что это? — неожиданно спросил тролль, вздрогнув всем носом, когда Ренкр отпил из кружки «специальный сок». — Что это?! — Он вырвал кружку из рук долинщика и осторожно, сохраняя на лице гримасу ужаса, принюхался. Потом вскочил: — Кто тебе это дал?

— В чем дело?

— «В чем дело»! — вскрикнул тролль. — «В чем дело»! Да это же яд! Ты… ты пил это?! Скажи же, пил?

— Да, — ответил долинщик. — Выпил, но немного, совсем чуть-чуть, ты же выхватил у меня кружку, как сумасшедший.

— Чуть-чуть, — прошептал Скарр, опускаясь на лавку и не обращая внимания на удивленные взгляды со всех сторон. — Чуть-чуть. Значит, около суток. Чуть-чуть… больше.

— Что? — внутри все похолодело.

— Жить, — словно пребывая в какой-то прострации, ответил тролль. — Жить-тебе-осталось.

Кто-то из горян уже догадался, в чем дело. Приволокли Каргана; тот упирался и шипел, его засаленные волосы рассыпались по плечам, фартук оторвался и висел на одном плече, как рваная шкура. Странно, но сам Ренкр не испытывал почти ничего к этому жалкому существу, даже былого гнева.

Невесть откуда появился Кэнхад. Выслушав рассказ обо всем, что случилось, он сердито ударил стряпчего по шее. Тот, надломленным стеблем начал заваливаться на бок. Кэнхад велел увести преступника и казнить, а тело швырнуть диким зверям. У Каргана не было родственников, да никто и не стал бы за него заступаться, слишком жестоким представлялось его преступление.

Потом Кэнхад опустился перед Ренкром на колено:

— Извини. Я обещал тебе абсолютную неприкосновенность, но видишь, даже я не всесилен. Прости меня.

Ренкр отвернулся и пошел прочь из трапезной. Он дрожал от чувства омерзения, которое только что испытал, заглянув в глаза стоявшего перед ним на коленях Кэнхада и прочитав в них насмешку: «Видишь, вот ты и не успел ничего сделать, великий герой. Все так просто».

Но Ренкр-то знал, что еще успеет. Должен успеть. В конце концов, у него еще в запасе около суток. Чуть-чуть больше.

Ренкр снова посмотрел на звезды. Сегодня они светили совсем иначе, словно хотели о чем-то сказать ему на прощание.

«На прощание… Странно, кажется, так много всего пережито, так много… Но мне ведь всего… всего… сколько мне?!. Я, кажется, забыл даже это. Все, все забыл, остались только дороги и лица: грустные дороги, и веселые, и безразличные; и лица — прямые и кривые, и обманчивые, заброшенные, и широкие, проторенные лица…

А ведь если задуматься — мне выпала удивительная возможность: я знаю (пусть и приблизительно) день и час своей смерти и, значит, могу к ней подготовиться. Ну, что там обычно делают перед смертью? Молятся?

Ну, здравствуй, мой Господь — сегодня я нашел и время нужное, и место, чтоб наконец поговорить с тобой. Да только вот подумалось: о чем?.. Ты знаешь все, таинственный Создатель, про жизнь мою, про то, как я шагал к тобой (тобою ли?) намеченным пределам — их преодолевая. Вот — последний. И час считать потери и победы. Потери… Как их много на пути, что за моей спиною! Лица, лица… Страдание — вот неизменный спутник, которого ты мне назначил. Что ж, он всех нас в разной мере посещает — был и со мной; и я его впустил, чтоб обогрелся. Так мы с ним и жили, детей плодя — да вот они, во мне. И ненаписанных стихов слова мне разрывают душу изнутри; несказанное, то, что я молчанью пожертвовал, желает воплотиться — но переношен плод. И тишине я снова дань плачу. Осколок Камня, который мной разбит (тому назад, должно быть, сотни ткарнов), разрезает напополам мне порванную жизнь. Но благостней молчание, чем стон! Но лучше мука, запертая в сердце, чем высеянная в чужих сердцах словами боли! Но отрадней видеть в чужих глазах покой непониманья, чем пламя осознания! Склонясь перед тобой, Создатель, благодарность тебе я шлю: спасибо за судьбу! Спасибо за блаженный стон любимой, спасибо за наставника ладонь, что на плечо мое ложилась, и спасибо за улыбку друга. Эти три радости изведать довелось мне; а также — странствий долгих вереницу, восходов и закатов красоту, что видел я в далеких странах,

• Предыдущая
• 89/91
• Следующая