Не моя война - Миронов Вячеслав Николаевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/62
- Следующая
— А где воевали?
— Ну, мы хотели воевать, чуть-чуть не доехали, попали под обстрел. Потом немножко оборонялись, а затем нас сюда вывели.
— Понятно. Так сколько обстрелянных?
— Ну, человек тридцать-сорок.
— Это все, что осталось от первоначального состава батальона? Хорошие вояки, нечего сказать!
— А как распределены по подразделениям?
— Немножко в первой роте, немножко во второй роте.
— А в третьей?
— Нет. Уже нет. Их тут всех убили. Вчера убили.
— Интересно получается — в одной роте вырезали только лишь тех, которые воевали или пытались воевать? Так?
— Так.
— Ты из меня шпиона не делай, — Серёга начинал заводиться.
— А зачем мне из тебя кого-то делать, сам ты им уже стал, без нашей помощи.
— Связь какая?
— А зачем тебе связь? — вкрадчиво спросил Серёга. — А может ты бежать хочешь, и свяжешься со своими? Не будет тебе никакой связи, голубчик, не будет. Ишь, умник выискался, поближе к радиостанции пытается подобраться.
— Смотри, я хотел как лучше. Сами будете подыхать, а вызвать подмогу не сможете. Не хотите — не надо. Нашим легче.
— И учтите, — комбат важно поднял палец кверху, — что я буду приезжать и проверять внезапно. И если мне что-то не понравится, я вас в порошок сотру!
— Просьба есть.
— Говори.
— Нам нужен врач.
— Я подумаю.
— У вас часть, которая собирается вести боевые действия, и что, — нет своего медпункта, с квалифицированным персоналом?
— Был, а теперь нет.
— То есть?
— Женщины на войну не идут, а мужчины-врачи не хотят идти к нам, — комбат с Модаевым были смущены. — Ну, мы что-нибудь придумаем!
— Придумайте, а то не будет ни вам проку, ни нам, если мы будем загибаться от ран.
— Да, разве это раны! — Модаев презрительно скривил губы.
— У тебя и таких нет, предатель!
— Да я!.. — Серёга был готов кинуться в драку, но комбат его осадил.
— Не любят они тебя, Сергей Николаевич? Ой, не любят! — он засмеялся одобрительно. — Ладно, сделаю вам врачей! А завтра вы начнёте заниматься!
— Начнём. Где?
— Вас приведут телохранители в 10 часов.
Они вышли. Мы начали готовиться ко сну. Впечатлений и так было достаточно для одного дня. Подошли к зарешеченному окну, открыли форточку, закурили.
— Ну что, Олег, как будем их обучать?
— Хрен его знает. Но корчить из себя инструктора американской армии я не собираюсь.
— Я тоже не собираюсь. Это их война. Чему учить будем?
— Судя по тому, что я узнал за сегодняшний день, их здорово разбили. Поэтому, начнём с перемещений на местности, выборе цели, окапыванию, а также, пусть подучат караульную службу.
— А потом?
— Потом? Будет возможность — свалим из этого кошмарного сна. Пусть сами разбираются! Это их война. Я — против всех. Мы — против всех. Мне их земли не надо! В Сибири места много, можно сделать одну большую Кавказскую республику. И никто не заметит, что она появилась.
— Точно! Со столицей в Воркуте!
— Нет, лучше в Магадане. Там Дед Мороз их быстро в чувство приведёт и остудит их чересчур горячие головы.
— Ну что, спать пойдём?
— Пошли.
Мы улеглись на новые простыни. Спалось плохо, Витя что-то во сне кричал, скрипел зубами. А мне снился сон. Это была СВОБОДА! Большое, бескрайнее поле, зеленое поле на краю широкой реки и небо! Голубое чистое небо! Я был с женой и с сыном, мы бежали по полю к реке. И тишина, ничего не слышно, просто оглушительная тишина.
А затем я очутился на допросе. Меня вновь пытали и били по сломанному ребру. Спрашивали только одно. Почему я предал своих и меня не расстреляли? Почему я струсил?
Проснулся среди ночи весь в поту. От совести и собственных проблем не убежишь. Хоть на Северный полюс, хоть на Южный.
Ничего, новое место, привыкнем. Человек ко всему быстро привыкает! И к хорошему и к плохому. Но мысль о побеге терзала моё подсознание, надо было думать о том, как отсюда сбежать.
«Гуд бай, Америка!» Надоело!
Утром нас разбудили охранники. После того, как мы с ними пообщались в госпитале, и они поняли, что мы не предпринимаем никаких попыток к побегу, стали к нам относится лояльно. Вот и сейчас они деликатно открыли дверь и просто сказали:
— Господа офицеры! Подъем!
— Витя! Слышал? Господа офицеры!
— Приятно!
— Непривычно слегка.
— Ничего, привыкнем. Если уже Гусейн стал господином Гусейни, то мы быстро привыкнем.
— Господа в Париже!
— Что нам стоит удрать в Париж?
— Лучше домой.
— Это точно.
Нас провели в столовую. Завтраком был плов и чай.
Затем нас провели на плац. Там уже строился личный состав. Три роты. Публика была разношёрстная и очень колоритная. Весь личный состав можно было разделить на три категории, хотя бы внешне.
Первая — пацаны-школьники, которые старались держаться солидно, но ребячество проскакивало у них постоянно. Они толкались, смеялись, бегали друг за другом. Детский сад!
Вторая — это пузаны, которым было лет за сорок или под сорок. Публика солидная, но видно, что вороватая.
А вот третья группа мне очень даже не понравилась. Там были, судя по наколкам, и бывшие осуждённые, и некоторые, у которых глаза горели безумным религиозным огнём.
Не люблю фанатиков в любом проявлении. Даже фанатики собирания окурков после знаменитостей и те опасны, а религиозные — тем более.
Появилась троица — комбат Нуриев, начальник штаба Модаев и ещё какой-то мужик в чалме и халате.
— Олег, глянь, никак мулла идёт!
— Похоже на то. У нас замполиты, а у них — муллы.
— Может, пока мы здесь торчим, и у нас попы появились?
— Я уже ничему не удивляюсь.
Мы не стояли в строю, стояли чуть поодаль от основного строя. Подошло командование батальона.
— Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! — Модаев усердно протопал к комбату, вскинул руку к головному убору и доложил: — Господин гвардии полковник! Личный состав батальона для проведения утреннего развода построен! Начальник штаба батальона гвардии подполковник Модаев!
Серёга, как положено по уставу, сделал шаг в сторону и пропустил комбата.
Комбат с приложенной к головному убору рукой прошествовал вразвалочку к середине строя и рявкнул на азербайджанском языке приветствие. Нет у меня склонности к языкам, не смогу я воспроизвести его.
Строй недружно ответил ему.
У нас с Витькой улыбка до ушей. Непривычно и смешно было слышать «Здравствуйте, товарищи!» и «Здравия желаю, товарищ (пардон — господин) полковник!» на азербайджанском. Забавно все это.
Мулла стоял позади командования и строго смотрел на происходящее. Глаза у него тоже горели огнём. Не здорово это.
— Они звания себе сами присваивают! Комбат у них полковник, а командир полка — генерал что ли? — Витька откровенно насмехался над комбатом.
Комбат начал выступать перед личным составом. Сначала он начал своё выступление на азербайджанском, потом перешёл на русский.
— Командующий армией бригадный генерал Сурет Гусейнов нам прислал двух опытных офицеров. Они добровольно изъявили желание оказать нам помощь в обучении военному искусству. Поэтому слушаться их как меня! Я сам буду лично присутствовать на занятиях, и смотреть, как вы учитесь! Кто будет лениться, будет наказан согласно законам шариата!
Вот по поводу добровольности я бы поспорил с ним. Но не время и не место для споров сейчас.
— Можно я скажу? — обратился к комбату священник.
— Да, конечно!
Мулла обратился к пастве. Он говорил долго и истово, заводясь от собственных слов. Лицо раскраснелось, он то поднимал руки к небу, то протягивал их к строю. Показывал куда-то в сторону востока, показывал рукой в нашу сторону. Голос его то поднимался до высоких нот, то опускался до трагического шёпота, слышного, впрочем, даже в последних рядах.
Забавно было наблюдать за реакцией ополченцев. Кто откровенно скучал, переговариваясь с сослуживцами, кто-то присел в задних рядах на корточки, но были и те, которые слушали священнослужителя, полностью увлечённые его речью. Глаза их горели. Вслед за говорившим он вторили «Аллах акбар!»
- Предыдущая
- 21/62
- Следующая