Оттепель - Эренбург Илья Григорьевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/60
• Следующая

Тон Коротеева растрогал Ивана Васильевича. Он подумал: я всегда считал Коротеева отличным работником, он ко всему хороший товарищ: не интригует, не подкапывается под меня, как Соколовский. Может быть, ему уже рассказали про Лену? Наверно, рассказали: люди любят трепаться. Лена ему нравилась, он-то знает, что она вертушка, сегодня глаз не сводит, а завтра — до свидания, можете не показываться…

Когда они кончили обедать, Журавлев сказал:

— Есть у меня к вам разговор. Только здесь говорить неудобно. Приходите ко мне в воскресенье — пообедаем, а потом спокойно потолкуем.

Он неожиданно улыбнулся.

— Я теперь живу, как вы, по-холостяцки…

Вспомнив потом эту фразу, Коротеев подумал: видимо, мучается, хотел показать, что спокоен. Воля у него есть, это я всегда знал, но, оказывается, он ее сильно любит… О чем он хочет со мной разговаривать? Неужели о Лене? Глупости, я сам теряю голову и думаю, что все сошли с ума. Наверно, какие-нибудь указания из главка. Насчет проекта Брайнина… Но почему он не пожелал говорить ни в столовой, ни у себя в кабинете? Впрочем, это неважно. Хотел бы я знать, о чем сейчас думает Лена?..

После работы он снова попробовал себя укротить, но сердце не поддавалось. Он шел домой, и вдруг ему показалось, что впереди Лена, он догнал — пожилая женщина с кошелкой. То и дело в синеватом тумане ему мерещилась Лена…

Нелепо! Но где она может быть?..

Вечером он пошел в клуб: сегодня доклад Брайнина о международном положении, интересно, что он скажет о позиции Франции. Тайком от себя он мечтал: вдруг Лена там? Она иногда ходила на такие доклады… Он опоздал и вошел в длинный темный зал, когда Брайнин, уже рассказав про Берлинское совещание, говорил о положении в Азии: «Индия, так сказать, естественно, встревожена американскими базами в Пакистане…» Коротеев старался в темноте разглядеть лица. Вспыхнул свет. Лены не было.

На следующий вечер он снова сказался в клубе, и этого он объяснить себе никак не мог: показывали старый фильм, который он дважды видел.

Он пошел в клуб еще раз — на вечер самодеятельности. Играли баянисты, потом парочка исполнила болгарский танец, потом Катя Столярова прочитала стихи о борьбе за мир. Коротеев сидел неподвижно: он боялся вглядываться в лица, знал, что Лены нет и что дурь победила.

Всю неделю он бессмысленно искал Лену: несколько раз подходил к школе, стоял, как будто любуется сугробами, повернувшись к зданию спиной и прислушиваясь, не скрипнет ли калитка. Он вспомнил, что Лена бывала у Пухова, разыскал дом, где жил старый учитель, и два часа простоял на холоду у ворот.

Наконец он понял, что не может жить в таком изнуряющем томлении, и дал себе слово не искать больше Лену. Это было в субботу. Вернувшись домой, он взял томик Чехова. Пришел Савченко.

— Дмитрий Сергеевич, вот хорошо, что вы дома! Пойдемте в театр, сегодня премьера — «Гамлет». Вы ведь говорили, что любите Шекспира… У меня лишний билет.

Савченко купил два билета неделю назад. После этого произошло неудачное объяснение с Соней, и он решил больше с ней не встречаться. Билет сказался ненужным. Увидев в окне Коротеева свет, Савченко подумал: позову Дмитрия Сергеевича — вдруг пойдет?.. Он мало на это надеялся и даже удивился, когда Коротеев сказал:

— Пожалуй, пойду. Я «Гамлета» не видел со студенческих времен…

Конечно, Коротеев думал не о «Гамлете», он снова отдался нелепым фантазиям. Лена говорила, что в прошлом сезоне не пропустила ни одной премьеры. Да, но теперь ей, наверно, не до театра… Откуда я знаю? Все может быть… Во всяком случае, ничего нет смешного в том, что я согласился, это не дурацкое хождение возле чужих ворот…

Савченко был в восторге и от «Гамлета», и от декораций, и от того, что уговорил Коротеева пойти с ним. Дмитрий Сергеевич как будто с интересом следил за спектаклем. В антракте Савченко предложил пойти в фойе, Коротеев отказался, остался в кресле, даже не разглядывал публику, читал и перечитывал программу. Ему было стыдно перед самим собой, и, доходя в десятый раз до слов «постановка Заслуженного артиста», он думал: я как Савченко, он даже, кажется, разумнее… Во время следующего антракта он решил выйти покурить имеете с Савченко. Спускаясь по лестнице, он увидел Лену. Он о ней в эту минуту не думал и так растерялся, что не поздоровался. Она шла с какой-то женщиной, — кажется, с Шерер. Он резко обернулся и побежал наверх.

— Елена Борисовна!

Она остановилась и тихо сказала:

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич. Я подумала, что вы меня не узнали…

Он хотел поздороваться с Шерер, но Вера Григорьевна исчезла. Он не знал, что сказать. Молчала и Лена. Наконец он выговорил:

— Я хотел вас проведать, но не знал, где вы. Не думал, что встречу вас в театре…

Лена засмеялась.

— Почему? Я вам говорила, что я завзятая театралка. А тем более теперь у меня чудесное настроение. Я ведь очень намучилась с седьмым классом, но есть заметные успехи. Пухов мне во многом помог. Вообще все очень хорошо сложилось. Я теперь живу у Веры Григорьевны. Комнату обещали, но только с осени. А Шурочка обожает Веру Григорьевну, боится, что мы от нее уедем. Вы ее не узнаете — так она выросла. Сегодня я ей купила цветные карандаши. Не думайте, что я скучаю, напротив, мне еще никогда не было так весело. Конечно, я буду рада, если вы как-нибудь заглянете. Только не подумайте, что меня нужно навещать, у меня масса знакомых. Вчера я была на студенческом вечере, даже танцевала. Работы много, ко всему меня сделали агитатором, у меня три дома. Я боялась даже, что не выберусь в театр. Мне не нравится спектакль: Офелия ломается, а Изумрудов играет неврастеника, Гамлет, по-моему, сильная натура. Вы со мной не согласны?

Она говорила необычайно быстро, как будто боялась остановиться, и, не дожидаясь, что скажет Коротеев о Гамлете, протянула руку.

— До свидания, Дмитрий Сергеевич. Вера Григорьевна меня, наверно, ищет.

Он задержал ее руку в своей руке.

— Елена Борисовна, я все это время о вас думал…

Она почувствовала: еще минута — и расплачется, — но, совладав с собой, все той же скороговоркой ответила:

— Спасибо, но вы обо мне не беспокойтесь, я вам сказала, что у меня все хорошо. Очень хорошо…

Она убежала.

Коротеев доглядел спектакль до конца. Молча он шел с Савченко домой. Савченко был потрясен «Гамлетом», в его ушах еще звенели стихи. А Коротеев сухо думал: все более или менее досказано. Нечего больше стоять у ворот Пухова и мечтать о счастье. Странно — я теперь не понимаю: как я жил до Лены? А ведь жил — учился, работал. Нужно жить, как будто ее и не было. Просто. Голо. Счастье — для молодых, для Савченко… Сейчас — комната, лампа, чертежи и никого кругом. Я не просто иду домой — я возвращаюсь к себе, к своей жизни. Постараюсь больше не дурить, не мечтать…

Всю ночь Лена проговорила с Верой Григорьевной. Когда они пришли из театра домой, Лена казалась веселой, говорила о спектакле, даже рассмешила Веру Григорьевну, передразнивая Офелию, — неудачно ее сыграла Танечка, очень неудачно… И вдруг Лена заплакала. Вера Григорьевна напугалась, дала ей каких-то капель, села рядом, обняла ее. Тогда Лена ей все рассказала:

— Я понимаю, что с моей стороны это сумасшествие. Он меня предупредил, что не любит, вообще не понимает такого, назвал ветреной, сказал, что нет у нас общих интересов… Я не виновата, что его полюбила, но я не такая, чтобы навязываться… И жалости мне не нужно. Он, конечно, решил, что я ушла от мужа из-за него, сказал, что хотел прийти проведать. Я его не впущу, если он придет… Вы, наверно, считаете меня девчонкой, но я вас уверяю, что это очень серьезно, никогда со мной такого не было, в первый раз. Но я не хочу, чтобы меня жалели. Я знаю, что вы меня поймете, вы много пережили… Это так страшно, так страшно!..

Когда она немного успокоилась, Вера Григорьевна сказала:

— Леночка, почему вы решили, что он вас не любит?

— Я знаю. Он для этого и выступил тогда в клубе… А теперь пожалел, захотел утешить. Ненавижу, когда меня жалеют!.. А я его люблю. Это я тоже знаю. Когда мы с вами подымались по лестнице и я его увидела, у меня в глазах помутилось, чуть не упала…

• Предыдущая
• 20/60
• Следующая