Страж - Маклин Чарльз - Страница 59
- Предыдущая
- 59/79
- Следующая
Тихое шипение карбидной горелки казалось слишком громким в тесноте туннеля. Развязав на подбородке шнурок, я снял каску и отложил ее в сторону. Но тут я заметил, что сине-белое пламя в центре отражателя заколебалось. Я затаил дыхание и принялся пристально следить за ним. Пламя по-прежнему дрожало, время от времени становясь по краям желтым.
Это могло означать только одно: в проход откуда-то поступал воздух. Откуда-то сверху.
Как бы тесно я ни был стиснут, мне удалось перекатиться на бок и посмотреть назад и вверх. Менее чем в десяти футах от того места, где я сейчас находился, на своде пещеры чернела какая-то тень. На пути вперед я почему-то ухитрился не заметить ее. Я торопливо потянулся за каской, водрузил ее на голову и пополз ногами вперед по туннелю, норовя подобраться к тому, что должно было быть выходом. Сердце мое бешено колотилось, когда я заглянул в тамошний проход.
И мгновенно последняя надежда на то, что из туннеля может найтись другой выход, меня оставила. У меня над головой было и впрямь какое-то отверстие, частично закрытое тяжелым камнем. Но еще выше шел сплошной скальный массив, полностью перекрывавший возможную дорогу.
Я в отчаянии уставился на него.
На камне, частично закрывавшем отверстие, начали постепенно проступать какие-то очертания. Я увидел ногу в потрепанных штанах, согнутую в колене, голову, опущенную на сутулые плечи, чернильного цвета пятно, которое под определенным углом казалось устами, искривленными хохотом.
Это было точно так же, как в тесте Роршаха.
А чуть пониже я разглядел что-то, странным образом напомнившее мне старый башмак...
Теперь я уже и сам смеялся — смеялся, не совладав с собственными нервами.
На подошве горели письмена. Это был серийный номер Вооруженных сил США, выведенный фосфоресцирующей краской.
Он висел на собственных запястьях; камень, заблокировавший верхнюю часть прохода, отдавил ему руки. Должно быть, эта плита рухнула и придавила его, когда он пытался сдвинуть ее в сторону. Потом он и сам каким-то образом ухитрился забраться в проход, должно быть надеясь сдвинуть плиту головой и плечами, чтобы освободить тем самым сдавленные руки или просто затем, чтобы снять с них тяжесть собственного тела. Интересно, как долго он еще оставался в живых, повиснув подобным образом?
Несчастный Бегли — он сжался в комок, подтянув колени к груди, его голова запрокинулась, кости и обрывки материи торчали из его вытянутых рук, он казался заснувшей летучей мышью. Если не считать рук, его скелет был совершенно невредим. Насколько я мог разглядеть, он был покрыт дряблой мучнисто-белой кожей: постоянная температура в пещере предохраняла его от разложения. Фосфорический блеск и каменная сохранность останков не помешали мне в полной мере осознать весь ужас и все мученичество его смерти. Теперь я понял, почему под гипнозом так отчаянно сопротивлялся попыткам Сомервиля выяснить, что же в конце концов с Принтом приключилось. Уж лучше было бы ему сорваться и утонуть в водовороте. Но, как ни странно, столкнувшись с ужасным доказательством того, как я, а я был убежден, что это и, погиб в своем предыдущем воплощении, я не испытал ни страдания, ни страха, а только непреклонную решимость совершить на этот раз то, что мне не удалось прежде.
Закрыв глаза, я взмолился Господу, чего не делал с самого детства, и попросил его даровать мне силу.
Затем я заставил себя сесть и медленно протиснулся в щель рядом со скелетом Принта. В верхней части прохода места для двоих не было: я должен был вызволить его оттуда, чтобы занять его место. Его тело отделилось легко, с тихим сухим треском переломившись на запястьях. Оно приникло ко мне, на удивление легкое и маленькое, затем рухнуло наземь, где и застыло в какой-то нелепой позе. Я оттолкнул его ногой, чтобы выгадать чуть больше места, а затем подтянулся вверх и навалился на плиту.
Я чувствовал себя усталым и разбитым после столь долгого пути, проделанного ползком, и мне пришлось заново привыкать к стоячему положению. Но тут я обнаружил, что обладаю по сравнению с Бегли значительным преимуществом: я был выше его почти на целый фут. И, будучи не в состоянии распрямиться в проходе, я мог удачнее использовать собственное тело в качестве рычага.
Сперва я попробовал поднять плиту обеими руками, но она едва шевельнулась. Затем, упершись в нее головой и плечами, я принял на себя всю ее тяжесть и медленно, дюйм за дюймом, поднялся во весь рост. Глыба сдвинулась, и холодный воздух, слабо пахнущий известняком, хлынул в проход. Теперь я толкнул ее, собрав воедино всю силу, которая у меня еще оставалась. И тут я услышал громкий треск и на мгновение испугался, что это рушатся своды. Но тяжесть, давившая на меня сверху, исчезла, плита завалилась набок, и, глянув вверх, я увидел туманные очертания низкого сводчатого потолка.
Я пополз вверх по проходу, пока мои голова и плечи не оказались уже в верхнем гроте, затем весь выбрался на поверхность. Грот был очень узким и представлял собой не что иное, как небольшое расширение речного ложа. По всей его дальней стене текла широкая темная река, маршрут которой, независимый от моего, сошелся тем не менее с ним в данной точке. В молчании она текла прочь, уходя в гладкоствольный туннель в одной из скал.
Я пошел вдоль берега реки по тропе, повторяющей ее путь. Остановившись, я подошел к самому краю и поглядел в воду, пытаясь определить ее глубину в свете моей лампы. Щеки мне обжег ветер. Воздух, порывы которого овевали меня, был сладок и таил запах цветения... В это мгновение я осознал, что кто-то стоит у меня за спиной.
Я стремительно обернулся. Но там никого не было.
И тут совершенно внезапно и необъяснимо моя лампа погасла.
Я потянулся за фонарем в боковой карман комбинезона. Но, по мере того как мои глаза начали привыкать к здешней темноте, я понял, что никакой лампы мне больше не понадобится. Прямо передо мной, как в перевернутом бинокле, я видел слабый круг света и мерцание речного потока, струящегося к выходу из пещеры.
Книга пятая
Придет последняя тьма
1
ДОСЬЕ: Мартин Грегори
ДАТА: 21 ноября
КАССЕТА: Г/М63
ТEMA: разговор с Анной Грегори
В пятницу вечером позвонила жена пациента и попросила о встрече со мной в начале этой недели. Ее голос по телефону звучал взволнованно, почти неконтролируемо, и она не раз повторила, чтобы я ничего не сообщал ее супругу о нашей предстоящей встрече. Я объяснил ей, что, поскольку какой бы то ни было контакт с пациентом прервался больше месяца назад, если не считать открытки с извещением о том, что он отказывается от дальнейшего лечения, я сейчас совершенно не в курсе дела, однако, если ей кажется, что я чем-то могу помочь, я буду рад ее выслушать.
Согласно данным ее лечащего врача, миссис Грегори вернулась из Европы три недели назад, едва узнав о случившемся, и сразу же отправилась домой, чтобы не покидать мужа, который к этому времени возвратился в Вустер. Доктор Хейворт осмотрел пациента после его возвращения из Кентукки, не нашел каких бы то ни было физических повреждений, за исключением нескольких небольших ссадин и шрамов, однако же счел его поведение — на поверхности кажущееся сугубо нормальным — глубоко тревожащим. Он позвонил миссис Грегори в Вену и сказал ей, что, с его точки зрения, происшедшее с ее мужем представляет собой попытку самоубийства и что он считает неразумным позволить пациенту и в дальнейшем жить одному. Во время дружеского визита в дом Грегори доктор Хейворт сумел под каким-то предлогом вторично осмотреть пациента. В ходе этого посещения он попытался убедить его возобновить лечение, в чем, однако, не преуспел. По моему настоянию он упомянул и о возможности принудительного лечения, что, судя по всему, вызвало бурную вспышку гнева.
Главным смыслом усилий Хейворта, как мне кажется, является забота о благополучии жены пациента; он не раз говорил мне о том, что ее состояние тревожит его все больше и больше. Он говорил о ней как о «чувствительном создании, близком к истерике и явно не могущем принять на себя бремя болезни мужа». На его взгляд, существует опасность нервного срыва уже с ее стороны. Вопреки этому, я нашел состояние миссис Грегори заметно улучшившимся — Хейворт применительно к ней явно утрачивает должную объективность, — но и речи быть не может о том, что дела у нее дома начинают складываться благополучно или на это есть хоть какие-нибудь намеки.
- Предыдущая
- 59/79
- Следующая