Страж - Маклин Чарльз - Страница 16

• Предыдущая
• 16/79
• Следующая

Я постарался поддержать его в этих догадках, утаив от него, что в состоянии предельной тревоги физическая реакция на иррациональную угрозу как защитное средство является весьма типичной. Я навел разговор на тему гипноза в связи с галлюцинациями пациента и предположил, что под гипнозом нам удастся восстановить видения и исследовать их более тщательно. Это явно пришлось ему по вкусу, потому что такое предложение с моей стороны означало, что я со всей серьезностью отношусь к его наиболее диким жалобам. Он был несколько удивлен тем, что его домашний врач, направляя его ко мне, не сообщил, что я практикую гипнотерапию, однако я уверил его в том, что гипноз уже давно стал рутинной клинической практикой для все растущего числа психотерапевтов. Он сказал, что не имеет ничего против, хотя и выразил тривиальные сомнения относительно того, способен ли он поддаться внушению.

д) ИТОГ СОБЕСЕДОВАНИЯ

Во многих отношениях достигнут реальный прогресс. Пациент существенно продвинулся в своем доверии к психиатру. Множащиеся признаки уверенности в том, что он встретил человека, который сможет ему помочь. Трогательная, едва ли не детская убежденность в пользе нашего сотрудничества, особенно с тех пор, как был упомянут гипноз. Как это часто бывает, само упоминание возможности гипнотерапии произвело врачебный эффект. Как представляется, пациент убежден не только в том, что эксперимент докажет его правоту (то есть докажет, что он душевно здоров), но и что в ходе гипнотического сеанса будет найден ключ к пониманию того, что же именно с ним произошло. Превосходная мотивация. То, что обычно считают неестественным свойством гипноза, а именно так называемое магическое воздействие, представляется пациенту словно нарочно созданным для его «уникальных» обстоятельств. Он ушел от меня успокоенным и почти с нетерпением ожидающим завтрашнего сеанса.

е) ОБЩИЙ ИТОГ

Во всем этом деле есть несколько загадочных аспектов, но на данной стадии я трактую его как мягкий депрессивный психоз. В основе депрессии очевиден давний невроз: страхи пациента отчетливо напоминают те, что мы в пятидесятых называли «термоядерными». В таких обстоятельствах, несмотря на ряд признаков, напоминающих паранойю, гипнотерапия представляется уместной. Дальнейшее использование традиционных методов лечения может вызвать маниакальную депрессию и полную утрату чувства реальности. Чувство вины, скорее всего, коренится в детской травме, подавленной и вытесненной в подсознание в более зрелом возрасте. Могу поспорить сам с собой, что пациент окажется в высшей степени предрасположен к гипнозу.

Среда, 4 октября

22.00. Квартировладелица, миссис Ломбарди, толстая, неопрятного вида особа с маленькими любопытными черными глазками, помогла мне выставить вторую кровать за дверь. Я ей сказал, что мне понадобилось место для письменного стола. Она, разумеется, разохалась, но я настоял на своем: или здесь останется кровать, или я. Я также попросил ее убрать ширму. Но тут я хватил через край: ей, ответила миссис Ломбарди, просто некуда девать ее. Как только она вышла из комнаты, я сложил ширму и поставил к стене — там, где раньше стояла вторая кровать. Теперь здесь стало поуютнее.

Ночь прошла легче — главным образом благодаря Сомервилю. Вне всякого сомнения, мне пошло на пользу то, что я был с ним откровенен. Он верит мне: такое ведь разыграть нельзя, а это уже само по себе большое облегчение. Забавно, что еще вчера я считал его подонком. А сейчас все идет к тому, что мое первое ощущение, будто я его уже где-то видел, оказалось если и неверным, то хотя бы возможным. Я хочу сказать, что у нас возникла сильная взаимная приязнь, что конечно же идет на пользу делу. Неприятно только, что, хотя он мне кажется сейчас не таким, как сначала, у меня в памяти нет четкого ощущения его лица. Когда он мне сказал о том, что практикует гипноз, я, понятно, начал изучать его глаза. Они серо-карие с крапинками, ничего в них гипнотического нет. Есть, пожалуй, раздражающая меня привычка медленно помаргивать во время беседы, как будто он постепенно засыпает. А затем вдруг бросает на тебя острый взгляд, как ящерица или какой-нибудь зверек.

Раньше я пытался избегать его взгляда или просто не обращал на него внимания. Вот именно — теперь у него появились глаза.

Я спросил у Хейворта о гипнозе, и он ответил, что и впрямь не о чем беспокоиться. Он и сам прибегает к гипнозу в определенных клинических ситуациях. Именно в связи с этим он и познакомился с Сомервилем. Оба они состоят членами Американского терапевтического и зубоврачебного общества гипномедицины.

Хейворт сообщил мне последние новости об Анне. Она собирается отправиться за океан и пробыть несколько недель у матери в Вене. Билл, разумеется, одобрил этот замысел. Собственно говоря, он сам и подсказал ей его, хотя сам и не признался бы в этом. Я думаю, мне повезло. Хорошо, что она побудет где-то вдали. Просто мне не совсем по вкусу, как конкретно обставлено дело... Такое ощущение, как будто что-то затевают у меня за спиной. Когда я завел речь о том, не встретиться ли нам с Анной перед ее отлетом, хотя бы на пару минут, Хейворт ответил: «Лучше не стоит».

Ну и пошел он. Потолкую об этом с Сомервилем.

(Из дневника Мартина Грегори)

Занавески в кабинете Сомервиля были задернуты, свет приглушен. Температура — чуть выше, чем обычно. В остальном все выглядело точно так же, как в прошлые разы. Одна из картин исчезла со стены, и на ее месте висело белое полотно, исчерченное смелыми вертикальными линиями. Выглядело оно достаточно безобидно. Я ожидал найти здесь какие-нибудь сложные приспособления, мигающие фонари, маятники, метрономы. Но ничего подобного не было.

Сомервиль сидел в углу, закрыв глаза, откинув голову на спинку кресла, и слушал Моцарта. Когда я подошел к нему, он спросил, не мешает ли мне музыка, и затем, не дожидаясь ответа, потянулся к проигрывателю и приглушил звук. Он был настроен на дружеский лад, даже более чем на дружеский — болтал со мной обо всякой всячине, что не могло не насторожить меня. Я заметил, что он избегает каких бы то ни было упоминаний о гипнозе. И эти сознательные усилия создать обстановку непринужденности заставили меня занервничать. Через несколько минут он пробормотал какое-то извинение и вышел из комнаты. Забавно, что у меня возникло ощущение, что меня бросили.

Я слышал, что он с кем-то беседует в холле: шепчется, понизив голос, как заговорщик. Но тут же он вернулся в сопровождении ассистентки.

— Мисс Тобин намеревается присутствовать на сеансе, если вы ничего не имеете против. Я всегда предпочитаю, чтобы на сеансе присутствовал кто-нибудь третий — незаинтересованная сторона. Да, кстати, это рекомендованная процедура, но только в том случае, если у вас нет против нее сильного предубеждения.

— Ладно, — после некоторых колебаний пробормотал я, встревоженный мыслью о том, что под гипнозом могу упомянуть интимную роль, которую ассистентка Сомервиля играла в моих грезах.

Я поглядел на девицу. Она покорно сидела, закинув ногу на ногу, сложив изящные руки на коленях, и дожидалась инструкций, которые должны были последовать в зависимости от моего решения. Наши глаза встретились, и она улыбнулась мне — достаточно вызывающе, как будто провоцируя на отказ от ее участия в сеансе.

— Должен разъяснить вам, что мисс Тобин также готовится стать гипнотерапевтом. Разумеется, вы вправе рассчитывать на ее скромность.

— Да нет, просто я не думал, что будет кто-нибудь еще, — весьма вяло возразил я.

— Вспомните, о чем я говорил вам вчера: под гипнозом не может произойти ничего такого, что было бы для вас нежеланным. Если бы мне даже вздумалось заставить вас сделать что-нибудь против вашей воли, это только привело бы к моментальному выходу из гипнотического состояния. Все держится на вашем внутреннем согласии.

• Предыдущая
• 16/79
• Следующая