Последняя граница - Маклин Алистер - Страница 15

• Предыдущая
• 15/62
• Следующая

Но устрашение их не останавливает. Они боятся народа, они пытаются все представить в ограниченном свете их собственной определенной культуры, считая, что у всех народов по всему миру она в основе своей одинакова. Это общее предположение достаточно глупо и опасно. Разница между западным и славянским мышлением, их способами думать, различие между их культурными стереотипами огромны, и, увы, они не осознаются.

Наконец, и, возможно, это самое главное, они боятся проникновения западных идей в их собственную страну. Поэтому страны-сателлиты так бесценны для них в качестве санитарного кордона, как изоляция против опасных капиталистических влияний. И вот почему восстание в одном из государств-сателлитов, как, скажем, в Венгрии два года назад, в октябре, вызывает у русских лидеров все самые отрицательные чувства и поступки. Они реагировали с таким неистовым насилием, потому что увидели в будапештском восстании кульминацию и в то же время реализацию их ночных кошмаров. Того, что их империя сателлитов может рухнуть и обратиться в дым, и навсегда исчезнет санитарный кордон. Что даже при некоторой степени успеха это может способствовать началу такого же восстания в России. И самое ужасное из всего – это то, что восстание полыхнет на пространствах от Балтийского до Черного морей и предоставит американцам все основания дать зеленый свет их стратегическому командованию, авианосцам шестого флота. Я уверен, вы знаете, что идея фантастична, но мы рассматриваем не факты, а лишь то, что русские лидеры это считают фактами. – Янчи осушил фужер и оценивающе посмотрел на Рейнольдса. – Вы, надеюсь, начинаете понимать, почему я не был ни сторонником, ни участником Октябрьского восстания. Возможно, вы начинаете видеть причины, почему восстание просто должно было быть подавлено. И чем больше и серьезнее было бы восстание, тем ужаснее должны были стать репрессии, чтобы сохранить санитарный, кордон, чтобы отвратить других сателлитов или их народы от реализации сходных идей. Вы начинаете, возможно, видеть обреченную безнадежность этого. Катастрофически плохо просчитанную тщетность подобных попыток. Единственный результат от этого был тот, что Россия усилила свою позицию и авторитет среди других сателлитов. Это привело к тому, что было, в частности, убито и изуродовано бессчетное количество тысяч венгров, разрушены и повреждены более двадцати тысяч зданий, что вызвало инфляцию, серьезную нехватку продовольствия и нанесло почти смертельный удар экономике страны. Это не должно было произойти. Лишь, как я сказал, гнев и отчаяние, всегда слепые, могли привести ко всему этому. Благородный гнев может быть замечательной вещью, но уничтожение имеет свои... э... недостатки.

Рейнольдс молчал. Он просто сразу ничего не мог сказать в ответ. В комнате повисла длительная тишина, длительная, но уже не холодная. Слышалось лишь, как обувается Рейнольдс и завязывает шнурки на ботинках. Он одевался, пока Янчи говорил. Но вот Янчи встал, выключил свет, отдернул занавеску с единственного окна, выглянул туда и потом вновь включил свет. Это ничего не значило, Рейнольдс мог это видеть. Это были чисто машинальные действия, обычная предосторожность человека, который слишком долго существовал в подобных условиях. Он и не прожил бы так долго, если бы хоть раз пренебрег мельчайшими мерами предосторожности. Рейнольдс убрал в карман документы и сунул пистолет в наплечную кобуру.

Раздался стук в дверь, и вошла Юлия. Ее лицо разрумянилось от жара плиты. Она несла поднос, на котором стояли кастрюля супа, дымящаяся тарелка с кусками мяса, нарезанные овощи и бутылка вина.

– Пожалуйста, мистер Рейнольдс. – Она все это поставила на стол. – Два наших национальных блюда: суп-гуляш и токани. Боюсь, что для вашего вкуса в супе слишком много перца, а в токани – чеснока, но мы любим эти блюда именно такими. – Она виновато улыбнулась. – Остатки. Все, что я могла приготовить в спешке в это время ночи.

– Пахнет замечательно, – уверил ее Рейнольдс. – Я только очень огорчен доставленным вам беспокойством в столь поздний час.

– Я к этому привыкла, – сухо ответила она. – Обычно приходится кормить с полдесятка гостей в четыре часа утра. Папины гости имеют привычку приходить не в обычное время.

– Это действительно так, – улыбнулся Янчи. – А теперь, моя дорогая, иди спать. Уже очень поздно.

– Мне бы хотелось побыть с вами, Янчи.

– Я в этом не сомневаюсь. – Выцветшие глаза Янчи блеснули. – В сравнении с нашими обычными гостями мистер Рейнольдс, безусловно, красив. И если бы он умылся, побрился и привел в порядок свою одежду, то мог бы выглядеть весьма респектабельно.

– Ты знаешь, что это несправедливо, папа. (Она хорошо держится, подумал Рейнольдс, но на щеках румянец стал ярче.) Тебе не следовало бы так говорить.

– Это несправедливо, и мне не следовало, – согласился Янчи, посмотрев на Рейнольдса. – Мир мечтаний Юлии лежит к западу от австрийской границы. Она готова слушать часами любого, кто говорит о нем. Но существуют вещи, которые она не должна знать, – вещи, о каких ей опасно было бы даже догадываться. Иди, моя дорогая.

– Ну хорошо. – Она послушно, хотя и неохотно поднялась, поцеловала Янчи в щеку, улыбнулась Рейнольдсу и ушла.

– Не боитесь вы за нее до смерти все это время?

– Бог знает, – просто ответил Янчи. – Это не жизнь для любой девушки. Если меня схватят, я утяну ее вместе с собой почти наверняка.

– Разве вы не можете ее куда-нибудь отправить?

– Не желаете попробовать?.. Я мог бы отправить ее за границу хоть завтра утром без всяких сложностей и опасностей. Вы знаете, это моя специальность. Но она не согласится. Послушная, относящаяся к отцу с уважением дочь, как вы видели, она бывает такой только до определенного момента, который устанавливает сама. Потом она становится упряма как мул. И знает, что рискует, но остается. Она говорит, что никогда не уедет, пока мы не найдем мать и не сможем отправиться все вместе. Но даже тогда... – Янчи внезапно умолк, потому что дверь открылась, и вошел незнакомец.

Рейнольдс с ловкостью кошки вскочил с кресла и уже держал автоматический пистолет наведенным на вошедшего прежде, чем тот сделал шаг. Щелчок предохранителя был отчетливо услышан одновременно со скрипом отодвигаемого стула. Он не мигая уставился на человека, вбирая весь его облик: аккуратные темные волосы, зачесанные прямо назад, узкое лицо с орлиным носом, тонкие ноздри и высокий лоб. Тип такого лица он хорошо знал. Безошибочно мог определить в вошедшем польского аристократа. Он вздрогнул, когда Янчи протянул руку и спокойно надавил вниз на дуло его пистолета.

– Жендрё справедливо сказал о вас, – задумчиво пробормотал он. – Опасный. Очень опасный. Вы двигаетесь, как нападающая змея. Но этот человек друг, хороший друг, мистер Рейнольдс, познакомьтесь с Графом.

Рейнольдс опустил пистолет, прошел по комнате и протянул руку.

– Очень приятно, – смущенно пробормотал он. – Граф какой?..

– Просто Граф, – ответил пришелец.

Рейнольдс внимательно поглядел на него. Голос нельзя было не узнать.

– Полковник Жендрё!

– И никто иной, – признался тот. Голос его неуловимо изменился, да так тонко, но основательно, как изменилась и сама его внешность. – Я говорю со всей скромностью, на какую способен, но, откровенно признаюсь, мало таких, кто может со мной сравниться в искусстве перевоплощения. Вы видите сейчас перед собой, мистер Рейнольдс, меня более-менее натурального. Потом я делаю шрам здесь, шрам здесь, – он показал на разные части лица, – и вот уже именно таким меня видят в АВО. Теперь вы, вероятно, поймете, почему я не был слишком обеспокоен тем известием о том, что меня могли узнать прошлым вечером.

Рейнольдс медленно кивнул.

– Действительно. И... вы живете здесь, с Янчи?.. Разве это не слишком опасно?

– Я живу в одном из лучших отелей Будапешта, – заверил его Граф. – Как и положено человеку моего звания, естественно. Но, как холостяк, я должен, конечно, иметь... какие-то развлечения, скажем так. Мое отсутствие в отеле не привлекает внимания... Извини, что я так долго задержался, Янчи.

• Предыдущая
• 15/62
• Следующая