Der Architekt. Без иллюзий - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 5

— Не знаю. Не знаю, дружище. Но если правда — это шанс. Огромный.

— Для кого? — еще более осторожно шепнул Сен-Сир. Его голос заглушил гул моторов самолета, но Дарлан прочитал по губам. Ответил так же тихо:

— Для Франции, сударь. Для Франции.

Днепропетровск — Растенбург, 6–8 февраля 1942 года

— Это ж дурдом какой-то, — недовольно ворчал Зепп Дитрих. — Они не знают, что от бригады считай ничего и не осталось? Технику всю потеряли. Штыков половина от начального состава! И все равно, только я пятый батальон сформировал, а его под Ленинград — фон Кюхлеру и его 18-й армии штаны держать! Надо же! Много они там батальоном навоюют!

— Активных действий на юге пока не предвидится, — возразил я, пожав плечами и не обращая внимания на неистребимое косноязычие Дитриха. — А Манштейн в Крыму пока справляется и без вашей помощи, обергруппенфюрер. В любом случае новый танковый батальон из Вильдфлекена следует на усиление Лейбштандарта.

— Да ну, — недовольно отмахнулся Дитрих. — До весны нам здесь делать решительно нечего! Вы за окно гляньте, Альберт!

Поезд медленно шел по заснеженной голой степи. Всех цветов — белого, серого и черного, появлявшегося, когда мы проезжали мимо выгоревших зданий на редких станциях. Мир монохромной фотографии, без единого яркого пятна.

— Выпьем, — решительно сказал обергруппенфюрер и потянулся за початой бутылкой «Круазе». Хороший алкоголь пришлось сюда везти из Берлина, когда неделю назад я напросился на самолет Дитриха, летевший в Днепропетровск. — Кроме как свински нажраться, идей никаких…

С бокалом в руке я прошелся вдоль окон вагон-салона. Темнело, при вечернем освещении равнина становилась сине-фиолетовой. Как обычно — ни единого огонька. Пустыня пустыней. Если абстрагироваться от реальности, можно без особых затруднений вообразить, что находишься в Антарктиде или Гренландии.

…Мне пришлось отправиться в Рейхскомиссариат Украина по настоятельной просьбе доктора Тодта, который во время декабрьской инспекции имел возможность лично убедиться в разразившейся транспортной катастрофе невообразимых масштабов — ни с чем подобным мы не сталкивались за все два с половиной года войны, начиная от Польской кампании. Войсковая организация с пресловутой русской зимой не справлялась, и дело было даже не столько в природных условиях (поверьте, в Норвегии ничуть не теплее!), а в системном крахе инфраструктуры на перерастянутых коммуникациях.

Главным врагом оказался не мороз, а расстояния, кроме того, русские при отступлении старательно уничтожали все железнодорожные объекты — за минувшие дни я успел вдоволь насмотреться на взорванные депо, водокачки и поврежденное полотно. Разумеется, среди эйфории, порожденной успехами прошлых лета и осени, никто всерьез не задумывался о восстановлении транспортной сети, ограничиваясь лишь самым необходимым ремонтом. Казалось, что вот пройдет неделя или две, максимум месяц, боевые действия в России прекратятся, и уж тогда можно будет заняться делом в спокойной обстановке, но…

Но теперь мы имеем то, что имеем. Намертво вставшие поезда с техникой и боеприпасами. Раненые, насмерть замерзшие в вагонах. Некоторые части оказались в полной изоляции в редких поселках и городишках, без снабжения и продовольствия.

На нашей встрече в Хинтерзее 27 декабря доктор Тодт прямо сказал: «Зреет недовольство. Пока что глухое, неявное, но тем не менее это настораживающий и печальный факт. Если мы не предпримем немедленных действий, наши армии на Востоке окажутся в сложнейшем положении…»

Совершенно аналогичные слова я слышал от чиновников Рейхсбана и генералов ВВС из штаба моего старого друга Эрхарда Мильха — те, кто непосредственно сталкивался с почти непреодолимыми проблемами, не питали никаких иллюзий.

Решение выработали меньше чем за час. Управление строительства автобанов берет на себя восстановление железных дорог центра и севера России, мне отводится самый тяжелый участок: Украина. Пришлось высвободить тридцать тысяч рабочих и инженеров, настоящая трудовая мобилизация — между прочим, фюрер не соглашался с этой идеей на протяжении двух недель, и только панические сообщения в Ставку заставили его подписать подготовленные мною бумаги. Чего нам стоило промедление, я хорошо осознал, прилетев в Днепропетровск.

Сформированный за несколько дней «Стройштаб Шпеера» отправился в Рейхскомиссариат заранее, для оценки обстановки. Ежедневные отчеты, поступавшие в Берлин, не радовали — как и было сказано, мы столкнулись с транспортной катастрофой. Я поначалу глазам своим не верил, читая сообщения: инфраструктура как таковая отсутствует полностью. Совсем. Нет ни-че-го — костылей, шпал, рельсов. Что русские не успели вывезти — взорвано.

Надо лететь на Восток и разбираться лично. Такого просто не может быть! Пускай Советский Союз в техническом отношении и отставал перед началом войны от Германии, но не настолько же! Впрочем, у меня не было оснований не доверять своим сотрудникам.

30 января переделанный в пассажирский самолет Heinkel He.111 вылетел из Темпельхофа — возвращавшийся в свою бригаду обергруппенфюрер Дитрих согласился взять меня с собой, вместе будет веселее. Я, однако, никакой веселости не испытывал. Вовсе наоборот, за четыре часа полета настроение испортилось окончательно: пилот ориентировался по железнодорожной линии Ки ев— Смела — Днепропетровск, и на протяжении четырехсот километров я сумел разглядеть лишь два состава, двигавшихся на запад.

— Оценили? — спросил тогда Зепп Дитрих, заметивший растерянное выражение на моем лице. — Войска на юге практически отрезаны от поставок из тыла. Положение хуже не придумаешь. Справитесь, а, Шпеер?

— Постараюсь, — кратко и без всякой уверенности ответил я. Дитрих, поняв интонацию, лишь усмехнулся криво.

— Эту хрень на Востоке надо было осенью закруглять, — неожиданно сказал он. — Любой ценой. Стоп-приказ как под Дюнкерком, сепаратный мир, да что угодно! Мне вся эта бодяга не нравится категорически…

И снова уткнулся в иллюминатор. Я промолчал.

Неделя прошла беспокойно. Подтвердились худшие опасения — «Стройштаб Шпеера» не сгущал красок и не дезинформировал руководство. Незамерзающие водокачки? Отсутствуют. Восстановление уничтоженных разъездов? Почти исключено — нет строительного леса и взять его негде. Строительство новых платформ для разгрузки техники? Только насыпные, поскольку нет бетона, да и с насыпными ничего не получится — почва смерзлась, доставить гравий невозможно.

Хорошо, что с электричеством перебоев пока не отмечалось: меня отвезли в расположенный рядом город Запорожье, осмотреть плотину Днепрогэса, подлатанную нашими строительными частями. Шла подготовка к установке дополнительных турбин немецкого производства — но опять же доставить необходимое оборудование сейчас было невозможно.

Проведя несколько дней в Днепропетровске, Зепп Дитрих уехал в Мариуполь, его Лейбштандарт сейчас дислоцировался в прифронтовой полосе, ожидая пополнений. Однако мы вдвоем успели совершить несколько поездок по окрестностям — мой штаб расположился в нескольких спальных вагонах, инженерный состав сумел пробиться до Синельниково и Павлограда, но пути к Сталино оказались заметены и нам пришлось возвращаться. Обергруппенфюрер оставался мрачен, много пил и взирал на наши старания скептически — он не хуже любого инженера понимал, какой объем работ предстоит.

На фронте тем временем тоже не происходило ничего хорошего — армейское руководство уведомило нас, что русские развернули наступление со стороны Балаклеи и Лозовой[2], прорвавшая фронт танковая часть шла на Днепропетровск. У меня особую тревогу вызывал железнодорожный мост через Днепр, с невероятным трудом восстановленный после осенних боев — при ремонте использовалось дерево, достаточно было его поджечь, и вся наша южная группировка в районе Ростова оказалось бы отрезана до самого конца зимы даже от того минимального снабжения, что имелось на сегодняшний день.