Ночи нет конца - Маклин Алистер - Страница 8
- Предыдущая
- 8/55
- Следующая
— Мне понадобится ассистент, чтобы оказать помощь этой юной леди.
— Помощь? — впервые за все время открыла рот роскошная молодая особа в мехах. Услышав ее не менее роскошный голос, я тотчас захотел причесаться, чтобы выглядеть поприличнее. — А в чем дело? Что с ней, скажите ради Бога?
— Сломана ключица, — ответил я лаконично.
— Сломана ключица? — вскочила на ноги пожилая дама с выражением озабоченности и возмущения на лице. — И все это время она сидела одна.
Почему вы ничего не сказали нам, глупый вы человек?
— Забыл, — честно ответил я. — Кроме того, что бы это изменило? — Я посмотрел на молодую женщину в норковой шубке. — По правде сказать, мне не очень хотелось бы обращаться с какой-то просьбой к вам, но девушка показалась мне болезненно застенчивой. Она наверняка предпочла бы, чтобы рядом с ней находилась представительница слабого пола. Не смогли бы вы мне помочь?
Особа в норковом манто уставилась на меня с таким видом, словно я обратился к ней с каким-то непристойным предложением. Однако, прежде чем она успела ответить, вмешалась пожилая дама.
— Я останусь. Мне хотелось бы оказать вам эту услугу.
— Видите ли, — начал я нерешительно, но дама тотчас же оборвала меня:
— Я-то вижу. В чем проблема? Думаете, я слишком стара, верно?
— Ну что вы, — запротестовал я тут же.
— Лжец, но джентльмен, — улыбнулась она. — Давайте не будем терять напрасно столь драгоценное для вас время.
Мы посадили девушку на первое из задних кресел, где было посвободнее.
Но едва мы сняли с нее пальто, как ко мне обратился Джосс:
— Отправляемся, шеф. Через двадцать минут вернемся.
Как только дверь за ним закрылась, я разорвал индивидуальный пакет, и дама с любопытством посмотрела на меня.
— Вы хоть сами-то знаете, что надо делать?
— Более или менее. Я же врач.
— Да неужели? — Она разглядывала меня с нескрываемым недоверием. Ничего удивительного: в громоздкой, испачканной, провонявшей керосином меховой одежде, с небритым лицом я действительно мог вызвать подозрение. — Вы в этом уверены?
— Конечно, уверен, — грубовато ответил я. — Хотите, чтобы я достал из-за пазухи диплом или повесил на шею бронзовую табличку, на которой указаны часы приема?
— Мы с вами найдем общий язык, — фыркнула пожилая дама. — Как вас зовут, милочка?
— Елена, — едва слышно произнесла вконец смутившаяся девушка.
— Елена? Какое славное имя. — И действительно, у нее это славно получилось. — Ведь вы не англичанка? И не американка?
— Я из Германии, госпожа.
— Не называйте меня госпожой. А знаете, вы прекрасно говорите по-английски. Вот как, из Германии? Уж не из Баварии ли?
— Да. — Улыбка преобразила довольно некрасивое лицо немки, и я мысленно поздравил пожилую даму. Ей ничего не стоило заставить раненую забыть о боли.
— Из Мюнхена. Может, знаете этот город?
— Как свои пять пальцев, — с благодушным видом ответила ее собеседница.
— И не только Хофбраухауз. Вы ведь еще совсем молоденькая?
— Мне семнадцать.
— Семнадцать, — грустно вздохнула дама. — Вспоминаю свои семнадцать лет, моя милая. То был совсем другой мир. Трансатлантических авиалайнеров в то время не было и в помине.
— По правде говоря, — пробурчал я, — и братья Райт не успели тогда еще как следует взлететь. — Лицо пожилой дамы показалось мне очень знакомым, и я досадовал, что не могу вспомнить кто она. Наверняка оттого, что привычное ее окружение ничуть не походило на мрачную стылую пустыню.
— Хотите меня обидеть, молодой человек? — полюбопытствовала она, но на лице ее я не обнаружил следов возмущения.
— Разве кто-нибудь посмеет вас обидеть? Весь мир лежал у ваших ног еще при короле Эдуарде, мисс Легард.
— Так вы узнали меня, — обрадовалась дама.
— Кто не знает имени Марии Легард. — Кивнув в сторону молодой немки, я добавил:
— Вот и Елена вас узнала. — По благоговейному выражению лица девушки было понятно, что для нее это имя значит столько же, сколько и для меня. В течение двадцати лет Мария Легард была звездой мюзик-холла и тридцать лет королевой оперетты. Она прославилась не столько своим талантом, сколько природной добротой и щедростью, которые, кстати, сама ядовито высмеивала, а также тем, что основала с полдюжины сиротских приютов в Великобритании и Европе… Имя Марии Легард было одним из немногих имен в мире эстрады, пользовавшихся поистине международной известностью.
— Да, да. Вижу, вам знакомо мое имя, — улыбнулась мне Мария Легард. Но как вы меня узнали?
— Естественно, по фотографии. На прошлой неделе я видел ее в журнале «Лайф», мисс Легард.
— Друзья зовут меня Марией.
— Но мы с вами не знакомы, — возразил я.
— Я потратила целое состояние на то, чтобы фотографию отретушировали и сделали более-менее приличной, — ответила дама, задумавшись о своем. Фотография получилась превосходная. Самое ценное в ней то, что она имеет сходство с моим нынешним обликом. Всякий, кто узнает меня по ней, становится моим другом на всю жизнь. Кроме того, — добавила она с улыбкой, — к людям, спасающим мне жизнь, я не испытываю иных чувств, кроме дружеских.
Я ничего не ответил: надо было как можно скорее закончить перевязку руки и плеч Елены. Та уже посинела от холода и не могла сдержать дрожи.
Мария Легард одобрительно посмотрела на мою работу.
— Вижу; вы действительно кое-чего поднахватались, доктор… э…
— Мейсон. Питер Мейсон. Друзья зовут меня Питером. — Питер так Питер. А ну, Елена, живо облачайтесь. Пятнадцать минут спустя мы были уже в лагере. Джекстроу пошел распрягать и привязывать собак.
Мы с Джессом помогли обеим женщинам спуститься по крутой лестнице в нашу берлогу. Но, оказавшись внизу, я тотчас же позабыл и о Марии Легард, и о Елене, пораженный представшей мне картиной. Гнев и тревога на лице Джосса, стоявшего рядом, сменились выражением ужаса. То, что он увидел, касалось каждого из нас, но Джосса в особенности.
Раненый летчик лежал там же, где мы его оставили. Остальные стояли полукругом у камелька. У их ног валялся большой металлический ящик. Это была рация, наше единственное средство связи с внешним миром. Я плохо разбираюсь в радиоаппаратуре, но даже я, как и остальные, понял — и мысль эта обожгла меня кипятком, — рация безнадежно испорчена.
Глава 3
Понедельник
С двух до трех ночи
Воцарилась гробовая тишина. Лишь полминуты спустя я сумел заговорить. А когда заговорил, голос мой звучал неестественно тихо в неестественной тишине, нарушаемой лишь стуком анемометра.
— Великолепно. Действительно великолепно. — Медленно обведя взглядом присутствующих, я ткнул пальцем в изувеченную рацию. — Что за идиот сделал это? Кому пришла в голову такая гениальная мысль?
— Да как вы смеете, сэр! — Побагровев от гнева, седовласый «полковник» шагнул ко мне. — Попридержите свой язык. Мы не дети, чтобы с нами…
— Заткнись! — произнес я спокойно, но, по-видимому, в моем голосе было нечто такое, от чего он, стиснув кулаки, умолк. — Ну, так кто мне ответит?
— Пожалуй… пожалуй, виновата я, — выдавила стюардесса. Ее лицо, на котором неестественно ярко выделялись широкие брови, было таким же бледным и напряженным, как и. тогда, когда я впервые увидел ее. — Я во всем виновата!
— Вы? Единственный человек, который должен знать, как важна для нас рация? Ни за что не поверю!
— Боюсь, вам придется поверить, — уверенным негромким голосом сказал мужчина с рассеченной бровью. — Возле передатчика никого кроме нее не было.
— Что с вами случилось? — поинтересовался я, увидев, что рука у него в крови и ссадинах.
— Заметив, что рация падает, я попытался подхватить ее. — Криво усмехнувшись, мужчина добавил:
— Зря старался. Увесистая штуковина, черт бы ее побрал.
— Вот именно. Но все равно спасибо. Руку перевяжу вам попозже. — Я снова повернулся к стюардессе. Но даже ее бледное исхудалое лицо и виноватое выражение глаз не смогли утишить моего гнева и, по правде говоря, страха. По-видимому, рация рассыпалась у вас прямо в руках?
- Предыдущая
- 8/55
- Следующая