Падшие - Кейт Лорен - Страница 11

• Предыдущая
• 11/71
• Следующая

— С ней все будет в порядке, — заверила Пенн. — Что ж это за понедельник, если Арриану не отправляют в лазарет после припадка.

— Это был не припадок, — возразила Люс. — Это браслет. Я видела. Он бил ее током.

— Здесь, в Мече и Кресте, понятие припадка довольно расплывчатое. Помнишь своего нового врага, Молли? Ей случалось закатывать прямо-таки легендарные припадки. Ходят слухи, что ей собираются сменить лекарства. Надеюсь, ты получишь удовольствие пронаблюдать хотя бы один занятный срыв, прежде чем они это сделают.

Информированность ее новой знакомой была на высоте. Люс пришло на ум спросить, что за история вышла с Дэниелом, но, возможно, ее непонятный интерес к мальчику стоит ограничить одними только необходимыми сведениями. По крайней мере, до тех пор, пока она сама во всем не разберется.

Пенн принялась выжимать воду из ее волос.

— Вот и все, — заключила она. — Думаю, ты наконец-то рассталась с мясной подливкой.

Люс посмотрелась в зеркало и взъерошила волосы. Пенн была права. Помимо душевных шрамов и боли в правой ступне не осталось ни единого свидетельства ее стычки с Молли.

— Остается только радоваться, что у тебя короткие волосы, — заметила Пенн. — Если бы они по-прежнему оставались такими длинными, как на фотографии в личном деле, возиться бы пришлось намного дольше.

Люс вытаращилась на нее.

— А за тобой стоит внимательно приглядывать.

Пенн взяла ее под руку и направилась к выходу из уборной.

— Не задевай меня, и никто не пострадает.

Люс встревожено покосилась на нее, но лицо новой знакомой оставалось непроницаемым.

— Ты же шутишь? — уточнила Люс.

Пенн неожиданно весело улыбнулась.

— Идем же, нам пора в класс. Разве ты не рада, что после обеда у нас совместные занятия?

Люс рассмеялась.

— И когда ты перестанешь все обо мне знать?

— В обозримом будущем — никогда, — ответила Пенн, увлекая ее вдоль по коридору к шлакоблочному учебному корпусу. — Обещаю, скоро ты войдешь во вкус. Я весьма могущественный друг.

Люс тащилась по извилистому и промозглому коридору общежития, волоча за собой красную спортивную сумку с оборванной лямкой. Стены здесь цветом напоминали пыльную классную доску, и повсюду царила странная тишина, за исключением нудного гудения желтоватых ламп дневного света, свисающих с протекшего панельного потолка.

В основном Люс удивляло количество закрытых дверей. В Довере она все время тосковала по уединению, по передышке от вечеринок на весь коридор, которые могли вспыхнуть в любой час дня и ночи. Нельзя было дойти до своей комнаты, не споткнувшись о сборище девиц в одинаковых джинсах, усевшихся по-турецки в кружок, или целующуюся парочку, прижавшуюся к стене.

Но в Мече и Кресте… либо все уже успели приняться за свои тридцатистраничные рефераты, либо здешний формат общественной жизни предполагал встречи за закрытыми дверями.

Которые, если уж на то пошло, сами по себе представляли занимательное зрелище. Если учащиеся Меча и Креста проявляли изобретательность в нарушении формы одежды, то, благоустраивая личное пространство, они заходили в самовыражении куда дальше. Люс уже успела миновать дверной проем, скрытый занавеской из бус, и еще один, с реагирующим на движение ковриком, который порекомендовал ей «проходить к черту мимо».

Остановилась она перед единственной ничем не примечательной дверью в здании. Комната 63. Дом, горький дом. Она пошарила в поисках ключа в переднем кармане школьного рюкзачка, набрала в грудь побольше воздуха и отперла дверь в свою тюремную камеру.

Камера оказалась далеко не ужасной. Или, возможно, не такой ужасной, как ожидала Люс. Здесь было приличных размеров окно, приоткрытое, чтобы впустить в помещение сравнительно прохладный вечерний воздух. А за стальной решеткой простиралась озаренная луной школьная территория, вид по-своему приятный, когда не задумываешься о лежащем чуть дальше кладбище. В комнате имелся платяной шкаф и маленькая раковина, парта для занятий — если вдуматься, печальнее всего выглядело ее собственное отражение, которое Люс краем глаза заметила в зеркале у двери.

Она поспешно отвернулась, слишком хорошо зная, что увидит там. Лицо кажется усталым и измученным. Карие глаза покраснели от напряжения. Волосы похожи на шерсть их истеричного карликового пуделя после ливня. Свитер Пенн висит на ней, словно мешок. Вечерние занятия оказались не лучше утренних — главным образом в связи с тем, что сбылся худший из ее страхов: вся школа уже начала звать ее Котлетой. И к несчастью, похоже на то, что прозвище станет не менее липучим, чем кушанье, в честь которого оно было дано.

Ей хотелось распаковать вещи, превратить типовую комнату 63 в собственное жилье, куда она сможет забиться, когда ей потребуется покой. Но ей хватило сил лишь расстегнуть молнию на сумке, прежде чем, сдавшись, рухнуть на нерасстеленную кровать. До дома было так далеко. Его беленая, на расшатанных петлях задняя дверь осталась всего в двадцати двух минутах езды от заржавленных, кованого чугуна ворот Меча и Креста, но с тем же успехом между ними могло быть и двадцать два года.

Первую половину утренней молчаливой поездки с родителями окрестности выглядели похожими друг на друга: сонные южные предместья, заселенные средним классом. Затем дорога поднялась на насыпь, свернув к побережью, а местность начала становиться все более и более топкой. Заросли мангровых деревьев отметили собой въезд на заболоченные земли, но вскоре закончились и они. Последние десять миль дороги к школе Меча и Креста оказались гнетущими. Серовато-бурые, безликие, заброшенные места. Дома, в Тандерболте, горожане часто шутили о незабываемой гнилостной вони в этих краях: ты понимаешь, что побывал в топях, когда твоя машина начинает попахивать или плеваться грязью.

Люс выросла в Тандерболте, но совершенно не знала восточную часть округа. В детстве она считала, что ей просто незачем там появляться — все магазины, школы и дома знакомых ее семьи располагались на западе. Восточная сторона менее обжита. Вот и все дела.

Она скучала по родителям, которые прилепили к футболке, лежавшей на самом верху сумки, записку на клейком листочке: «Мы любим тебя! Прайсы не сдаются!» Она скучала по собственной спальне, окно которой выходило на помидорные грядки отца. Она скучала по Келли, без сомнения отославшей уже не меньше десятка сообщений, которых она никогда не увидит. Она скучала по Тревору…

Или, пожалуй, не совсем так. Скучала она по тому вкусу, который приобрела жизнь после первого разговора с Тревором. Когда у нее появился кто-то, о ком можно думать, если не спится по ночам, чье имя можно машинально выписывать на полях тетрадей. По правде сказать, Люс и Тревору так и не представился шанс как следует узнать друг друга. Единственным напоминанием, оставшимся о нем, был фотоснимок, украдкой сделанный Келли с дальнего конца футбольного поля между двумя сериями его приседаний, когда они примерно пятнадцать секунд говорили о… сериях его приседаний. А единственное свидание, которое у них было, даже нельзя считать настоящим свиданием — просто урванный час вместе, когда он увел ее от остальной компании. Час, о котором она будет сожалеть всю оставшуюся жизнь.

Все начиналось довольно невинно — просто двое, прогуливающиеся у озера, но вскоре Люс ощутила притаившиеся над головой тени. Затем губы Тревора коснулись ее губ, и по телу заструился жар, а его глаза побелели от ужаса… и несколько мгновений спустя ее привычная жизнь сгорела в яркой вспышке.

Люс перекатилась на другой бок и уткнулась лицом в сгиб локтя. Она месяцами оплакивала смерть Тревора, а теперь, лежа на незнакомой кровати с металлическими прутьями, впивающимися в кожу сквозь тонкий матрас, ощутила всю эгоистичность и тщетность этого занятия. Она знала Тревора не лучше, чем… ну, скажем, Кэма.

От стука в дверь Люс вскинулась. Откуда кому бы то ни было знать, где искать ее? Она на цыпочках подкралась к двери и рывком распахнула ее. Выглянула в совершенно пустой коридор. Она не услышала даже шагов снаружи, не обнаружила ни следа того, кто только что стучал.

• Предыдущая
• 11/71
• Следующая