Путешествие на «Тригле» - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/36
• Следующая

Теперь, кажется, все.

У меня получилось всего два места: тяжелый чемодан и легкий альбом для рисования. Широкий большой альбом — пупырчатые ватманские листы.

Потом я поехал на аэровокзал и, к своему удивлению, купил билет на тот же день, на вечер.

Мы начали прощаться.

— Коля, ты ничего не забыл из нужных вещей? — спросила мать.

— Ничего.

— А если пойдет дождь?

— Сейчас лето.

— А вдруг?

Зина протянула мне свой зонтик.

Я отстранил его.

Я подошел к вешалке и снял плащ. Старый, поношенный плащ. У него был такой вид, будто он объездил весь земной шар.

Все моряки носят плащи. В плащах бьют китов и открывают новые земли.

— Коля, не ленись писать. Обещай присылать письма.

— Мама, это же далеко. Будем обмениваться телеграммами.

— Ну хорошо. Только пиши все подробности. Нас интересует каждая мелочь. Вдруг с тобой случится несчастье. Не вздумай скрывать от меня правду!

От Ленинграда до Хабаровска лететь не так уж и долго.

Я уселся на свое место, сложил на животе руки и стал думать.

Несколько лет назад я плавал на шхуне «Тригла» по Черному морю. Там я впервые опустился под воду.

В Черном море ласковая прозрачная вода. От аквалангиста, когда он плывет под водой, во все стороны исходит сияние. Это отражаются от его тела солнечные лучи. На Черном море вся вода пронизана солнечными лучами.

Плывешь, над головой гнется ломкое стекло — колышется поверхность моря. Внизу дымится лиловая глубина…

Вот я плыву, вытянув руки вдоль тела. Внизу дно — фиолетовое, поросшее кустиками цистозиры. Подо мной на камне лежит ерш-скорпена. Золотой ерш — в желтых причудливых пятнах. Вся голова в выростах-веточках. Завидя меня, ерш снимается с места и начинает всплывать. Он приближается, растет и становится большим, как собака, прижимается мордой к моей ноге и начинает толкать ее…

Толк! Толк!

Я просыпаюсь.

Я сижу в кресле, вытянув ноги в проход между креслами.

Девушка-стюардесса осторожно носком туфли отодвигает мою ногу в сторону.

Я говорю: «Простите!» — и начинаю устраиваться поудобнее. Откидываю кресло — плохо. Наклоняюсь вперед — еще хуже. Сваливаюсь набок.

Некуда деть ноги!

Я снова вытягиваю их в проход. На них тотчас же наступает какой-то пассажир.

ЧТО ЕМУ НЕ СИДИТСЯ?

Я заталкиваю ноги под переднее кресло. Пробую убрать — ноги застряли. Я потихоньку расшнуровываю ботинки и вытаскиваю по очереди: сперва ноги, потом ботинки.

Наконец я укрепляю перед собой столик, достаю блокнот и карандаш. Начинаю рисовать. Я рисую самолет, девушку-стюардессу, аквалангиста, от которого исходит сияние, и пятнистого ерша-скорпену. Потом я рисую МОРЕПРОДУКТЫ. Они похожи на людей — с бородами, в масках, очень таинственные.

От Хабаровска до Владивостока я доехал поездом.

На вокзале меня встретили ученые — муж и жена. Те, что пишут книгу. Он был большой и шумный, она — тихая и маленькая. Оба в очках и с портфелями.

Мы шли по владивостокской улице.

— Морепродукты? О-о-о! — кричал на всю улицу ученый-муж. — У них огромное будущее. Мировой промысел нерыбных уже достиг пяти миллионов тонн. Из них моллюсков — три миллиона, ракообразных — миллион. Десять лет — и рыбы останутся позади. Правда, Лиза?

Ученая жена кивнула.

— Моя фамилия Букин! — продолжал кричать он. — А это Лиза. Зовите нас так.

Он бросился на мостовую и остановил такси.

Мы поехали в институт.

В институте вдоль стен стояли стеклянные шкафы. В каждой комнате было много столов. За столами сидели сотрудники и что-то писали.

— Из морепродуктов Дальнего Востока нас больше всего интересуют… Вы записываете?

Я достал блокнот.

Букин подвел меня к стеклянному шкафу.

— Вот они. Трепанг… Еще трепанг… Морской еж. Мидия. Устрица…

— Я ел устрицы…

— Раковина трубача. Водоросль анфельция, осьминог и…

— Кальмар, — подсказала Лиза.

— Конечно, кальмар. Но лично я уже много лет работаю над изучением трепангов. Трепанги съедобны и, как утверждают японцы, целебны. У трепангов интересное строение. Полюбуйтесь на них. Красавцы!

Трепанги в шкафу были похожи на черные капустные кочерыжки.

— Не забудь, что товарищу надо успеть на катер, — сказала Лиза.

— Я помню. Всех, кого я назвал, вы должны нарисовать в книге. В ней будут рисунки и фотографии.

— Я взял аппарат.

— Прекрасно. А мы все устроили: вы будете жить на острове Попова. Там рыбокомбинат, приветливые, знающие рыбаки. Ловят они не рыбу, а морепродукты. То, что нам нужно. Морепродукты…

— Прошу вас, — сказал я, — не повторяйте так часто это слово. У меня от него мороз по коже.

Лиза рассмеялась.

— До свидания, — сказала она. — Катер ходит от городского причала два раза в день. Не опоздайте. На остров мы послали письмо. Вас там ждут… Адрес острова? Хорошо, мы сообщим его сегодня в Ленинград.

Катер был весь белый и закрытый. Только в носу у него был кусочек открытой палубы.

Он шел, ударяясь носом о волны. Вода взлетала и падала дождем на палубу.

Пассажиры были сухие. Они все сидели внутри, под крышей. Все в плащах и резиновых сапогах. Сразу видно — моряки и морячки.

Я вышел на палубу. Мы проходили маяк. Маленький маяк на конце длинной косы. Волны, которые шли с моря, останавливались около нее.

Город был уже позади. Катер поворачивал, и за кормой двигался порт: мачты, трубы, краны на причалах, желтые и серые дома на сопках.

Впереди показалась скала. Она стояла отдельно, одна в море, и была из двух половинок. Одна половинка — задранная вверх, как нос тонущего парохода, вторая — наклонная, как труба.

Громадный остров заслонил Владивосток. Он закрыл от меня причалы, трубы. Одна телевизионная мачта осталась торчать в небе.

Мы плыли вдоль берега.

Через час показался зеленый край нового острова.

— Кто тут спрашивал остров Попова? — сказал матрос, выходя из рубки. — Вам выходить, гражданин.

По деревянному широкому причалу пассажиры сошли на берег. Они шли, повизгивая резиновыми сапогами. Только я не повизгивал. На мне были легкие черные полуботинки. Я поднял чемодан, взял под мышку альбом и пошел следом.

Рыбокомбинат начинался у самого причала.

За дощатым невысоким забором стояли вытащенные на берег катера. Бревенчатые подпорки держали их. Подпорки упирались в смоленые катерные днища. Днища блестели. Берег пах смолой и рыбой.

У ворот комбината дежурила старуха.

Я поставил около нее чемодан.

— Ты, батюшка, куда? — спросила старуха.

— Мне бы начальство найти. Я из города.

— Наниматься пришел?

— Плавать.

— Ты, случайно, не трепаншшик?

Я не понял.

— Я по казенному делу. Командировочный. Где правление комбината?

— Контора? Вон она.

В конторе моему появлению не удивились.

— Знаем, было письмо, — сказала кудрявая секретарша. — Директор приказал принять и разместить. Жить будете в общежитии, плавать на МБВ-10.

— МБВ — что? — переспросил я.

— Десять. Морской бот водолазный номер десять. Фамилия шкипера Телеев… Клава, где сейчас МБВ-10?

— В море, — донеслось из-за стены.

— Тогда ждите до утра. Вот вам записка в общежитие, к коменданту.

Когда я опять проходил ворота, старуха посмотрела на меня и сказала:

— Нет, батюшка, ты не трепаншшик!.. Комнату снимать будешь? Есть у меня, недорого.

— Не надо.

Я нашел общежитие.

Громадная, с прямой солдатской спиной женщина-комендант прочитала записку, сказала: «Комната, так точно, есть», — и повела меня в конец коридора.

— Только кровать плохая, — объяснила она, — я вам завтра хорошую дам. Вот ваша комната.

Открыла дверь.

Я внес в комнату вещи, разделся и повалился на скрипучую, шаткую кровать.

• Предыдущая
• 10/36
• Следующая