Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 65

• Предыдущая
• 65/130
• Следующая

При авторемонтном заводе Хоцингер открыл мастерскую для зарядки аккумуляторов. Хитрую мастерскую. Мы получали синтетический бензин и отделяли от него спирт. А уже мастера превращали этот спирт в тонкие ликеры.

Закончив проверку лагерей, Ванингер решил, что в них содержится слишком много заключенных, которых следовало бы расстрелять. Тогда Хоцингер привез его в аккумуляторную мастерскую и показал нашу продукцию. Она ошеломила шефа гестапо, и он распорядился никого в мастерской не трогать, установить при ней особую охрану. Все мы были включены в личный список Ванингера. Без его распоряжения нас не могли ни освободить, ни убить.

Когда Ванингер садился в свою кремовую машину, Хоцингер оглянулся и вдруг весело и заговорщически мне подмигнул…

Приблизительно в это время к нам прислали нового охранника. Солдата из войск СД. Немолодой подслеповатый немец в очках с сильными стеклами, за которыми не разглядишь выражения глаз. Похоже, что он был из учителей начальных классов… Как он попал в команду, где носят черную форму и череп на рукавах? Он стоял с автоматом на поясе у ворот. Немой и грозный страж. Он никогда к нам не подходил, не смели и мы к нему приближаться.

От Ванингера поступил запрос: «Есть ли в лагере автомеханик, который мог бы исправить коробку передач в машине и устранить следы столкновения? Нужен отличный специалист. Машина заказная…»

За мной в мастерскую пришел подслеповатый солдат Фриц Грибль и, грубо толкнув в спину автоматом, повел к воротам.

Офицер пихнул меня в машину. Закрытый «опель» помчался по городу.

Я считал себя конченым человеком. Никаких мыслей о сопротивлении, о борьбе, никаких надежд. Единственная связь с жизнью — это думы о Марии. Что с ней будет? Она остается одна!

Распахнулись железные глухие ворота.

Подошвы моих грубых ботинок гулко застучали по камню. Двор вымощен мрамором и гранитом. Вавилонское величие… И здесь они не оригинальны!

У въезда в гараж стоял Ванингер и постукивал стеком по лакированному голенищу.

— Скорей! — торопил меня офицер.

Я ускорил шаги, и вдруг мой взгляд упал на камни, которыми был вымощен двор. Я с полушага остановился. Это же не камни! Это надгробные плиты с Львовского кладбища. И надписи еще не стерлись…

Ванингер неторопливо двинулся мне навстречу.

— Что случилось? — спросил он с насмешкой. В маленьких глазках его искрились веселые огоньки. — Может быть, Эльсгемейер боится привидений? Поднимутся плиты и встанут мертвецы? Не встанут, Эльсгемейер. Я ручаюсь.

Он подтянул меня за локоть, пристально и тяжело посмотрел мне в глаза.

— Вы… — выдавил он из себя. — На что вы годны? Может быть, вы веруете в бога, для вас кощунственно ступать по этому мрамору? Бросьте! Бога нет! Только отрешившись от этой чепухи, человек может стать повелителем.

Он опять рассмеялся и оттолкнул меня.

— Не бойся, Эльсгемейер. Тебя не тронут. Ты должен отремонтировать мою машину.

Я долго, до ночи, работал в гараже. Перебрал коробку передач, выправил крыло у машины. Ночью меня под конвоем повели на улицу Яновского. В заплечном мешочке лежал мой гонорар. Буханка черного хлеба, две банки тушенки, кусок сала.

Конвоир сдал меня у ворот часовому и ушел. На посту стоял Фриц Грибль. Он долго и придирчиво разглядывал пропуск, потом оглянулся. Поздний час, никого поблизости.

— Генрих Эльсгемейер! — произнес, как бы даже и не обращаясь ко мне.

— Так точно! Генрих Эльсгемейер!

Грибль приподнял очки. Добрыми оказались глаза у этого человека, и улыбка в них.

— Вам поклон от старого друга…

Что это? Провокация? Или?.. На всякий случай я молчал.

— Первый раз вы с ним встретились в сарае на австрийской границе, возле хижины лесника… Он обещал вас найти. Где он вас нашел?

Я молчал, все еще опасаясь провокации. В горах нас видели вместе. И теперь меня ловят на чем-то…

— Он нашел вас во Львове… Ветер дует с запада. Мрачные грозовые тучи движутся на восток…. С запада — на восток.

Этот солдат слово в слово повторил прощальную фразу Кемпенера. Его слов никто не слышал, кроме нас с Марией.

— Вы помните имя вашего друга? — спросил Грибль.

— Вильгельм Кемпенер!.. — ответил я шепотом.

Грибль приложил палец к губам и оглянулся. Разговор наш затягивался. Но и не было ничего неестественного в том, что часовой у ворот тщательно проверяет мой пропуск и производит обыск. Обшаривая мои карманы, Грибль говорил шепотом, что он приехал в этот лагерь по заданию Кемпенера, что у Кемпенера свои планы относительно заключенных в лагере по улице Яновского, что Кемпенер надеется прежде всего на мою помощь. У него не пропала вера в меня…

Ну как же мне было не воспользоваться такой неожиданной возможностью? Я попросил передать продукты, полученные у Ванингера, моей жене.

На меня обрушился град вопросов: где моя жена? Кто ее укрыл? Откуда я знаю этого рабочего? Можно ли ему верить? Мои ответы успокоили. Только после этого Фриц Грибль взял передачу.

Я тогда еще не знал, что оказал огромную услугу Кемпенеру: связал его с надежными людьми во Львове.

Охранник и заключенный. Надо знать, как затруднены были наши встречи… Мы переписывались. Письма клали в тайник, который практически всегда находился под охраной Грибля.

Грибль интересовался людьми, которые работали со мной, их настроением, взвешивал возможность вовлечь их в организацию. Я должен был найти среди заключенных людей, готовых к прямой схватке с фашистами.

Я знал, что все, кто со мной работал в лагере, ненавидели фашизм в одинаковой степени. Но все ли готовы вступить с ним в вооруженную схватку? Когда-то ведь не вступили. Или равнодушно отвернулись от того, что происходило на их глазах, или же сочли ниже своего достоинства бороться против хулиганствующих молодчиков, не угадывая за этими молодчиками будущей силы.

Я начинал понимать, что какие-то силы сколачивают огромные людские массы, чтобы привести их в движение против фашизма. У каждого из нас остались тесные и прочные связи на родине. В Австрии, во Франции, в Германии. Каждый из нас, несомненно, мог привести в движение и других, неизвестных Кемпенеру людей. Мы — как головы дракона: одну срубишь, вырастают три.

В нашей маленькой группе, в аккумуляторной мастерской, я мог не опасаться провокаторов. Здесь как в капле воды преломилась вся абсурдность гитлеровского режима.

Профессор физики из Берлинского университета, доктор технических наук, специалист по аэродинамике, французский химик, бельгийский хирург — разнорабочие. Не нашлось этим специалистам с мировой известностью другого занятия… Ну что же… Контакты я установил. Мы и без Грибля были тесно связаны друг с другом. Спали на одних нарах. И в общем-то, без труда выяснили, что каждый из нас готов на любые испытания, лишь бы включиться в борьбу.

Шел 1942 год. Мы получали скудную информацию. Но все относительно. Может быть, для людей малосведущих известие о прорыве гитлеровских войск к Волге означало победу рейха. У нас на зарядке аккумуляторов работал крупный немецкий специалист по военной истории. Его исторические концепции не устраивали Гитлера. Его заставили пройти полный круг гитлеровских концлагерей. После попытки бежать он попал в львовский лагерь на улице Яновского.

Громкоговорители, установленные на электростолбах в лагере, изрыгали бравурные марши, через каждые полчаса диктор зачитывал сообщения, что немецкие войска вошли в Сталинград.

А наш военный историк ликовал. «Это начало конца! — возгласил он. — Если бог захочет наказать, он сначала отнимет разум!»

С железной логикой он доказал, что, растянув коммуникации, выйдя к Волге, Гитлер ускорил свое крушение…

Наступили сентябрь и октябрь… В победных реляциях недостатка не было, но наступление приостановилось. Предсказания военного историка начинали сбываться.

«Аккумуляторная кислота», которая шла к столу Ванингера, была надежной для нас защитой. Но он же враг наш! Он воюет против наших близких, а мы услаждаем его жизнь ликерами.

• Предыдущая
• 65/130
• Следующая