Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/130
• Следующая

Было ясно, что, не получив ответа, он не уйдет. Они гуляли по лесу. Курбатов остановился и почти вплотную приблизился к Кольбергу.

— Я сам дивлюсь! — сказал он вполголоса. — Мне будет даже легче, если вы возьмете на себя труд все прояснить!

Кольберг улыбнулся;

— Это уже мне нравится! Я для этого и приехал, мой мальчик! Но какой же вы мальчик! У вас звание, почти равное моему! Так что же случилось?

— Я вас познакомлю не с волшебником, а с волшебницей! С ворожеей, если вы предпочитаете это русское слово…

— С кем?

— С пани Зосей Ежельской!

— Пани Ежельская! — повторил Кольберг. Задумался. После паузы заметил: — Мне это имя ничего не говорит. Что вы о ней знаете?

— Очаровательная волшебница! Дальше мои знания не простираются!

Шел день за днем. Кольберг не появлялся. Курбатов не знал, в Варшаве он или уехал.

Как обычно, вечером он пришел к пани Ежельской. Она была одна, сели у камина. Ежельская налила в бокалы вина. Большие глаза ее почти всегда были печальны. Даже когда она смеялась, глаза ее не смеялись. Можно было подумать, что ее что-то гнетет. На самом деле ей всегда было скучно и она не находила, чем разогнать эту скуку.

Они чокнулись.

— За вас! — произнесла она мягко, почти с нежностью, в глазах ее он уловил удивление, как будто она впервые разглядела его. — За вас! — повторила она. — Вы делаете успехи! Я не ожидала. Я всегда была непочтительна с вами… Незаслуженно непочтительна.

— Помилуйте! — воскликнул Курбатов. — Я никогда не претендовал на почтительность. К чему почтительность? Прелестная женщина может быть почтительна только со стариком!

— Меня навестил ваш друг… господин Кольберг!

— Кольберг? Он маньяк, — осторожно заметил Курбатов, выжидая, что последует дальше.

— Я этого не нашла. Он скорее солдафон, как все самодовольные прусские офицеры… От них пахнет казармой, даже если они употребляют французские духи… Но человек он деловой. Я обещала вам блестящую карьеру. Какая наивность! Господин Кольберг приоткрыл завесу тайны над вами… Он предрекает вам блестящее будущее. Заметную судьбу.

— Может быть, может быть… — уклончиво ответил Курбатов.

— Он мне сказал, что давно к вам присматривался, что вы были им избраны для особой роли… Он испытал вас, вы выдержали все искусы! С этим господином вы, наверное, больше не встретитесь! — продолжала Ежельская. — Я предпочла, чтобы он имел дело со мной, а вы оставались бы в тени… Не бойтесь: вам ничего не грозит. Но не настал ли час, Владислав, оплатить мои векселя?

Курбатов молчал. Она взглянула на него, вскинув длинные пушистые ресницы. Доверчив и ласков был взгляд ее голубых глаз.

— Владислав, вы готовы доказать мне свою преданность?

Она умела владеть и своим голосом, и своим лицом. Он никогда не мог угадать, когда она искренна, когда она играет, когда просто его испытывает, а когда ее слова можно толковать в прямом смысле.

— Свои восторги и свое почтение я вам высказала… Я могу вам довериться. Вы, наверное, догадываетесь, с какого рода предложениями обратился ко мне Кольберг? Между нами достигнута договоренность… Я прямо вам скажу: мой отец проигрывает остатки фамильного состояния… Супруг мой исчез из моей жизни, и я очень удивилась бы, если бы он вдруг решился мне напомнить о своем существовании… Я привыкла к образу жизни, который мне трудно изменить… У меня осталась одна привязанность — это вы… Но что значит содержание штабного офицера, когда прожито огромное состояние… Я своих привычек менять не собираюсь… Как же быть? Я могу сделать вам карьеру, однако до известных пределов. В этом мне еще не отказывают, но если я попрошу денег, то получу отказ. Кольберг согласился уладить мои запутанные дела… Но вы понимаете, что это делается не ради моей красоты.

— Я все понял! — ответил Курбатов — Но может ли представлять Для Кольберга интерес то, чем я располагаю?

— Вы располагаете всем, чем может располагать офицер вашего ранга…

— Я не об этом. Не обманется ли он в своих ожиданиях? Неужели состояние польских вооруженных сил может волновать немецкую сторону?

— Он готов платить! Значит, это его интересует… Мне нужны будут лишь копии с документов.

— И он щедр?

— Меня устраивает наше соглашение…

Предложение сформулировано определенно, отвергнуть его — это вынести себе смертный приговор. Кольберг всегда найдет средства убрать его. Оставалась, правда, еще одна возможность. Принять предложение. И тут же связаться с армейской контрразведкой. Но спасет ли это? Штаб Пилсудского, он не был защищен от предательства. Не было гарантий, что его обращение не станет тут же известно Кольбергу и даже пани Ежельской. Пани Ежельская была неоригинальна в своем желании торговать государственными и военными тайнами.

Для пани Ежельской все это выглядело проще, чем было на самом деле. У Кольберга мог быть интерес и к секретам польского штаба, но не это было главное. Он торопился втянуть Курбатова в свою игру, запутать, а потом потребовать его связей с советской разведкой. А их не было, этих связей. Да ведь до этой вот минуты они и не были нужны. Чем он до сего дня мог бы быть полезен своим старым друзьям Дубровину и Проворову? Отныне все поворачивалось по-иному. Жажда реванша, которую не скрывал Кольберг, обретала конкретные формы. Сегодня Кольберг и те, кто стрит за его спиной в Германии, проникают в тайны Польши, а завтра их руки протянутся к Советской России. Курбатов отлично понимал, к чему готовится немецкая военщина. К походу на Восток! Сначала удар по Польше, затем удар по России. Польша — родина его матери, Россия — его родина.

Если бы можно рассчитывать на польскую сторону в этой схватке, как просто было бы затянуть Кольберга в стальные тиски. И не ловить его, а годами снабжать дезинформацией. Но на польскую сторону расчета нет и не может быть.

Рассчитывать можно только на русских. Вот если они войдут в эту игру с Кольбергом, то Кольбергу придется расплачиваться.

Не схвати его за руку Артемьев, он, Курбатов, стал бы убийцей. Не заслони его Артемьев своим телом от пули Шеврова — опять же конец! Артемьев во второй раз подарил ему жизнь. В память отца и прадеда, не уронивших славы России, в память о человеке, вернувшем жизнь, он не может уклониться от схватки с Кольбергом, со всем тем, что угрожает миру в Европе.

Что он знал о России?

Он покидал истерзанную, сочившуюся кровью землю. Погасли топки на заводах, не дымили фабричные трубы, хаос на железной дороге. Полыхала война не только над Москвой и Петроградом, на курских полях и в Черноморье, но и Сибирь стала полем боя.

Медленно разжималось кольцо смерти. Россия, молодая республика, отразила один за другим все удары.

В польских газетах проскакивали сообщения о жизни в России. Но были они пропитаны ненавистью. Прочесть о России правду было негде. Но и сквозь ложь и клевету, сквозь неистовство злобы можно было увидеть, что Россия оживает.

Одна за другой европейские державы вступали с Советской республикой в дипломатические отношения, и уже гремел на весь мир голос России.

В секретных картотеках польского генерального штаба значились советские заводы, которые выпускали танки, самолеты и автомашины, выплавляли сталь и чугун, производили станки.

Курбатов просиживал часами у радиоприемника, вслушиваясь в голоса своей родной земли. Многое ему было непонятно. Но общий тон он улавливал. Там строят, работают… Труд возведен в главную человеческую доблесть. А там, где работают, не может не появиться и плодов труда.

…Молчание затянулось. Оно и к лучшему. Серьезные решения требуют раздумий. Пани Зося способна это оценить. Курбатов наполнил бокалы. Она улыбнулась.

— Вы остаетесь в тени! Ваша безопасность — мое благополучие.

Сделка состоялась.

Но прежде чем напомнить о себе русским друзьям, Курбатов решил посмотреть, как пойдет информация через пани Ежельскую. И что-то ему подсказывало: не только Кольберг стоит за ее спиной.

• Предыдущая
• 33/130
• Следующая