Нелегалы 1. Операция «Enormous» - Чиков Владимир - Страница 47

22. Используется ли при взрыве бомбы явление переуплотнения вещества под действием взрыва?

Ответ. В этом нет необходимости. Дело в том, что при взрыве частицы урана движутся со скоростью, равной скорости движения нейтронов. Если бы это было не так, то бомба при разрыве корпуса дала бы хлопок и рассыпалась. Теперь же именно благодаря этой равной скорости процесс разложения урана продолжается и после взрыва.

Ответив на все вопросы, Нильс Бор попросил сына Оге принести книгу Смита «Атомная энергия для военных целей» и, подарив ее Терлецкому, сказал:

— В ней вы найдете более подробные ответы на интересующие советских ученых вопросы.

Заявив так, Бор практически дал понять Терлецкому, что каких-либо секретов он не сообщил ему, что обо всем этом давно можно было прочитать в открыто изданном докладе Г. Д. Смита. С первых минут беседы Бор почувствовал, что предложенный ему простейший вопросник — это обычный незамысловатый разведывательный прием прощупывания степени его готовности поделиться известными ему деталями и тонкостями атомной проблемы. Поэтому и ответы на вопросы он давал в обтекаемой форме: «очевидно», «я не знаю», «по непроверенным слухам», «мне точно не известно». По завершении беседы, когда Нильс Бор убедился, что имел дело с советской разведкой, с которой не желал и не хотел иметь ничего общего, он сразу же после отъезда из Копенгагена московских миссионеров поставил в известность контрразведку Дании о своей встрече с ними.

То, что наспех подготовленная полковником Василевским и утвержденная генералом Судоплатовым операция «Миссия Т» носила показной, демонстративный характер и не принесла ученым какого-либо практического результата, свидетельствовали оценки самого Терлецкого по его возвращении в Москву и отзыв академика И. В. Курчатова. В своих воспоминаниях профессор Я. П. Терлецкий писал: «…Бор фактически не сообщил нам ничего существенно нового… Все, что мы привезли от Бора (…), давно было известно Курчатову и его ближайшим коллегам из исчерпывающе полных американских отчетов, сфотографированных и переданных нам нашими искренними друзьями-антифашистами…»

В своем более чем лаконичном и сдержанном — всего на полстранички — заключении на ответы Нильса Бора Курчатов тоже дал понять, что «навар» от разведывательной поездки в Копенгаген был практически нулевой, хотя к Сталину пошло из отдела «С» бравурное сообщение об умело выполненной операции. Итак, отзыв руководителя Лаборатории № 2:

Задумывая и организовывая операцию «Миссия Т», отдел «С» преследовал цель закрепиться в структуре I Управления НКГБ, но при осуществлении этого больше показушного, чем глубоко продуманного мероприятия, потерпел неудачу. Не удалось отделу «С» сохранить лицо и в последнее время: возможностей вербовать ученых на ранее оккупированных немцами территориях у него не оказалось — к осени 1945 года одни из них, боясь русских, сами ушли на Запад, другие были интернированы и переправлены в США. В итоге что-либо серьезного в разведывательном плане по линии НТР[107] отдел Судоплатова сделать не смог, к тому же по своим функциональным обязанностям он во многом дублировал 11-й отдел. Учитывая эти обстоятельства, через некоторое время была подготовлена записка на имя наркома В. Н. Меркулова о нецелесообразности ведения разведки по вопросам науки и техники двумя параллельными аппаратами — с этим предложением все согласились, и отдел «С» был упразднен.

5 сентября 1945 года в Оттаве неожиданно исчез шифровальщик советского посольства в Канаде Игорь Гузенко. Через два дня выяснилось, что он прихватил с собой около сотни заранее подготовленных им секретных и совершенно секретных документов — шифры, личные записи резидента и многое другое. Годом раньше резидент ГРУ Николай Заботин получал уже телеграмму об отправке Гузенко в Москву, но он настоял тогда на отмене этого решения и, мало того, стал доверять ему ключи от собственного сейфа, а также свой личный шифр. Но больше всего удивляло то обстоятельство, что Заботин позволил ему и его семье проживать на частной квартире за пределами территории советского посольства, хотя всем разведчикам давно было известно, что шифровальщики за границей должны, как правило, охраняться, что даже за покупкой сигарет их отпускали в город только в сопровождении охранников. И вот теперь, когда на имя Заботина поступило из Центра повторное указание: «Кларка[108] немедленно отправить в Аттику[109]», Гузенко, прочитав первым шифровку с такой директивой, решил не возвращаться на родину, и 7 сентября он попросил у канадских властей политического убежища.

Дело, связанное с Гузенко, было передано полицией премьер-министру Макензи-Кингу. Тот, изучив дело, доложил об этом срочно созванному им правительственному Совету, а затем отправился в Вашингтон, где более двух часов беседовал по этому поводу с президентом США Трумэном. Выслушав рассказ Кинга о шпионской деятельности военной разведгруппы советского посольства в Канаде, Трумэн с возмущением заметил:

— Как же это понимать? Мы им, как союзникам, помогали, а они у нас, пока шла война, потихоньку вербовали и похищали секреты! Какая наглость!

Трумэн и Кинг, чтобы не осложнять отношений с Россией, стали обсуждать, каким должен быть процесс — открытым или закрытым. Но так и не договорившись ни до чего, они решили согласовать этот вопрос с английским премьером Клементом Эттли, поскольку Гузенко на первых допросах дал показания о том, что в МИ-5 работают два советских агента под одной кличкой Элли. То, что канадский провал перебросился не только в США, но и в Европу, встревожило и лондонскую резидентуру НКГБ, и Лубянку, и так называемую «кембриджскую пятерку».[110]

Обеспокоило это и резидента Квасникова, который уже сдавал свои дела Яцкову, назначенному вместо него руководителем загранточки. Особенно их беспокоила предстоявшая через несколько дней встреча в штате Нью-Мексико с агентом Чарльзом. Опасаясь за непредсказуемые последствия, Квасников предложил Яцкову отменить ее, не направлять связника Раймонда в закрытую зону этого штата, но тот заупрямился:

— Нет, Леонид Романович, Арно[111] должен ехать в Санта-Фе. Отменить его поездку уже невозможно: у нас просто нет времени, чтобы найти Чарльза и предупредить…

— Но если оперативная обстановка так сильно изменилась в худшую для нас сторону, то мы, наверно, тоже должны как-то отреагировать?!

Яцков молчал.

— Не должны же мы в этой ситуации бросать на произвол судьбы сразу двух наших особо ценных агентов, — продолжал тем временем Квасников.

— Я это понимаю, Леонид Романович… Но у нас безвыходное положение. До проведения встречи осталось три дня, и я не исключаю, что Арно уже выехал в Нью-Мексико. Давайте будем надеяться на лучшее. Чарльз — человек осторожный, да и Арно при развязанной сегодня в прессе шумихе о канадском провале и вообще о шпиономании будет вести себя побдительнее. Если же мы не пойдем на эту встречу, то можем надолго потерять Чарльза. Он же останется без связи и, не дай Бог, покинет Америку, как это уже сделали многие европейские ученые, а потом вы же сами мне говорили, что Павел[112] ждет от вас результатов испытания «горгоны».[113] А кто, как не Чарльз, должен сообщить нам об этом?