Шкура лисы - Скворцов Валериан - Страница 58

Перед решающим разговором следует попытаться найти более или менее четкие ответы на несколько вопросов. Это вполне возможно, если игру на допросах заранее повести с расчетом на сбор хотя бы «намекающей» соответствующей информации.

Первый вопрос: насколько серьезно затеянное следователями дело, из чего оно состоит, насколько серьезны подозрения участия в нем нелегала и в каких именно эпизодах?

Второй: переросли ли подозрения в отношении нелегала в уверенность или увяли до уровня игры с ним?

Вне сомнения, даже упертому нелегалу в такой момент трудно оставаться спокойным, оценивать обстановку и отделять главное от мелочей объективно. Способность сделать это определяется характером личности и её профессиональной подготовкой, а также тем, насколько эта личность не позволила «износить» себя следствию.

На заключительном этапе допросов контрразведывательные службы, основываясь на характере шпиона, относят подследственного к одному из двух классов: не вступающих в торговлю ни при каких обстоятельствах, с одной стороны, и идущих на сделку, с другой.

Первый класс, образно говоря, почти безлюден. На такого рода типов бесполезно и опасно тратить время. Дверь перед дознавателями захлопнута и закрыта на все засовы. Вежливый стук не даст отклика. Если уж очень необходимо заполучить находящееся за ней, приходиться запоры взламывать. Выше мы уже говорили про пытки.

Решивший торговаться за свою информацию шпион, естественно, должен назвать цену с запросом. Что запрашивается и что дают взамен зависит от того, насколько нелегал владеет рыночными навыками, от его осведомленности относительно цен на информацию, от того, насколько «сильно», как говорится, он подаст свой товар и насколько его загнали в угол, то есть в положение дельца, вынужденного совершать «горящую продажу».

Шпион обязан ловчить. Лучший товар следует додержать, пока условия на рынке не станут выгодными. А между тем, всучивать дознавателям нечто завалящее. Чем больше высыпанного на продажу мусора, тем выше можно взобраться на гору из навороченной мелочевки перед решающей оффертой.

Разумеется, контрразведчик никогда не будет тем, что принято называть честным купцом. Не рассчитывает и он на честность, которой полностью нелегал лишен. Однако, для шпиона, случается, возникает возможность сыграть именно на честности — не помыслов, конечно, а в проявлениях характера ведущего допрос человека. Можно довести, как говорится, его до белого каления, если удастся подметить, что контрразведчик в действительности неосознанно добивается не только сведений, но и испытывает садистское удовольствие от их выколачивания. Здесь-то и следует сыпать побольше мусора.

Теперь самое время посмотреть на предстоящую сделку с каждой из сторон стола, за которым ведутся уже не допросы, а переговоры.

Шпион определенно располагает тем, что хочет знать контрразведчик. Полезной информации у него всегда больше того объема, который потребуется для обмена на нечто, представляющее ценность для него самого.

Охотник за шпионом в этом плане находится в невыгодном положении. Он не знает до конца, что именно и в каком объеме известно шпиону из того, что представляет интерес для его конторы. И в начале, и на завершающем этапе разговоров с нелегалом он отнюдь не чувствует себя вполне компетентным для обсуждения цены сделки, поскольку не знает, что же может оказаться в любой момент выброшенным на рынок.

Однако, по существу, обе стороны одинаково танцуют в полной темноте.

Преимуществам шпиона в затеваемой торговле контрразведчик противопоставит свой главный козырь — власть над арестованным. Если нужно, он может и «драматизировать» этот момент. То есть, предложить со своей стороны все, что угодно и с невероятным разбросом в ценах — от освобождения до последней затяжки последней в жизни сигаретой.

Шпион, кроме того, находится в затруднительном положении из-за неведения, насколько разнузданно эта власть может быть использована против него даже после того, как он ударит со следователем по рукам. Реальной защиты от расправы у него и тогда не будет. Выжатый до суха, он станет падалью, если не в прямом, то в переносном смысле слова. Понимая это, нелегал торгуется до последнего, что называется, за каждую копейку, чтобы не растранжирить свой запас «бартера», который и обеспечит прикрытие ему и защиту тех, чья безопасность в его интересах, и после сделки. Шпион даст контрразведке вполне ясно и до конца понять, что он рассчитывает не на её «рыцарское» поведение, а на остающиеся у него гарантии для себя, да и ей, контрразведке, не следует ждать от него ничего хорошего, если она блефует. Шантаж гарантиями — непременное условие таких сделок.

Итак, пытки и сделки — минувшее. А ликвидация?

Всегда существует какая-то общественная польза в физическом устранении шпиона, поскольку, как полагают многие, вместе с этими личностями искореняется и шпионаж.

Устранение, ликвидация, убийство — можно называть это как угодно совершаются, конечно, постоянно. И не обязательно после судебного разбирательства. Все зависит от времени и обстоятельств, которые диктуют правила в такого рода играх. Лозунг «Смерть шпионам!» во время Великой Отечественной войны не вызывал сомнения, хотя кампанией руководил такой монстр как Абакумов. И все же, в каком бы контексте ни велась соответствующая риторика, шпионы — не так уж дешевы, чтобы уничтожать их как тараканов.

Выявленный шпион, тем более по найму, не может быть немедленно и полностью оценен. Невозможно сразу же после этого и выявить до конца ту часть разведывательной игры, которая на него возложена противником, да и всю эту игру полностью. Необходимы дополнительные концентрированные усилия, чтобы выжать шпиона, как гуляющего на свободе под наблюдением, так и после его захвата, до полной сухости прежде, чем в наручниках и с завязанными глазами предоставить той участи, которую он сам себе уготовил по определению. Пока остаются малейшие признаки «сока», сочащегося из шпиона, списанию он не подлежит.

Могут возникнуть и другие соображения, когда шпион захвачен и ему приходиться спасать свою шкуру. Нелегал может согласиться работать в полную силу на тех, в чьих руках оказался. Он может и сам предложить такое по собственной инициативе. Однако наемник должен тщательно обдумать последствия предрасположенности к подобного рода шагам. Вряд ли стоит их предпринимать, если спецконтра, в руках которой он оказался, не имеет ни достаточных фондов, ни опыта, ни умения, ни навыков использования таких как он профи к собственной и его выгоде.

Использование перевербованного шпиона намного более сложный процесс, чем сама перевербовка. Не всякая, даже достаточно серьезная служба разведки или контрразведки готова к использованию перебежчиков. Для этого она должна иметь все возможности для контроля перебежчика на любой используемой роли, в особенности, когда он будет гулять на «длинном поводке», более или менее свободно. Это всегда рискованное дело, однако, приносящее весьма и весьма ощутимые дивиденды, если ведется должным образом.

Ясно, что перевербованный шпион уже не является трофеем, которым можно хвастаться без оглядки по крайней мере до тех пор, пока его «дело» не канет в лету, а он сам не станет частью истории шпионажа в полном смысле этого слова. И здесь выявляется некая возможность личного соглашения между шпионом и тем, в чью ловушку он угодил. Контрразведчик и нелегал договариваются, может быть, каждый с риском для самого себя, что свершившийся факт выявления и захвата останется «между ними». Шпион будет работать на контрразведчика, а контрразведчик помедлит некоторое время с докладом по начальству о своем «трофее» и получит признательность (или выговор) за свои успехи попозже.

Не расстрелянный шпион имеет и другую полезную ценность, о которой мы уже писали. Потенциально он представляет более или менее полезную вещь для обмена. Более того, случаются обстоятельства, когда захваченный нелегал рассматривается, если так можно выразиться, в чистом виде как дар Божий. Его немедленно выставляют в качестве трофея на публичное обозрение только по одной причине — как товар, годный для бартера, и таким образом, чтобы намек был правильно понят теми, с кем намерены проворачивать обмен.