Шкура лисы - Скворцов Валериан - Страница 11

Этого заблуждения начисто лишены нелегалы, профессиональные шпионы по найму. В отличие от неискушенных они-то знают, что «адекватная» реакция в подавляющем большинстве случаев — показушный грохот, с которым захлопываются, образно говоря, ворота обворованного уже склада. Характерные примеры: десант 375 следователей ФБР, высадившийся в Найроби после взрывов у посольств США в Кении и Танзании, глухие намеки о подготовке которых поступали задолго до террактов, или подобная же, хотя и меньшая по массовости, суета после взрыва в переходе под Тверской улицей в Москве…

После взломов информационных банков или «кражи намерений» агентам безопасности обворованной организации не приходиться даже чесать в затылках, тем более придумывать себе оправдания. Такого рода взломы, в особенности через завербованного предателя, проходят незамеченными, остаются не выявленными и причин для суеты вроде той, которая возникает после взрывов или открытых нападений, нет.

Служба контрразведки представляет собой своеобразную форму страхования, то есть дополнительные расходы финансовых средств и агентурных резервов для обеспечения безопасности определенной структуры. Защита стоит больших денег и требует множества далеко не ординарных по личным качествам людей, подготовка, переподготовка и содержание которых тоже расходы. Но альтернатива таким расходам одна — открытые настежь шпионам и террористам ворота.

Если организация, её персонал и информация, которой этот персонал располагает, представляет ценность как объект шпионажа или открытого нападения, нужна наилучшая, намного лучше, чем существующие системы шпионажа, защита. И более того. Даже если на кон ставятся промышленные, коммерческие и финансовые секреты одной фирмы или одного человека, кто знает, не являются ли они частью и национальной безопасности в целом?

В хищении секретов виновен не шпион, а владелец секретов. По мнению охранных экспертов, 70–80 % структур, где происходит утечка секретных данных, просто-напросто подставляются. Возникла и соответствующая наука виктимология, которая исследует причины и признаки такой «добровольной» жертвенности.

Система безопасности информации, то есть её страховки, должна быть не пассивной, а активной. Соответственно напрашивается и вывод: охота на шпионов должна быть упреждающей и ловушки на них следует ставить ещё на подступах к секретам, то есть следует обзаводиться собственными шпионами, которые будут шпионить за потенциальными взломщиками секретов.

Система активной защиты секретов представляет собой нечто, что невозможно ни купить, ни обустроить в спешке или в случае внезапной необходимости. А именно так и бывает. Шпионы по найму знают об этом, как и о законе депрессивной тенденции пассивных, выжидающих нападения охранных систем, а поэтому продолжают браться за свои подряды.

Характерно, что частных шпионов ещё в средние века нанимали в основном торговые и банкирские дома. Не все жители Твери, видимо, знают, что «ходившему за три моря» Афанасию Никитину памятник в их городе на набережной Волги — разведчику. Афанасия подрядил московский филиал английского банкирского дома. Никитин взялся проверить реальность проекта караванов по Волге и Каспию к персам и далее в Индию. Конечным пунктом его «хождения» стал тот же порт, где позже высадились португальцы, конкуренты никитинского работодателя. Возвращаясь через Сомали, Аравию и Турцию, опытный лазутчик сменил идентификацию — перешел в ислам и взял новое имя… Не праздно звучит вопрос: почему «купец», едва вернувшись в 1472 году домой, внезапно умер? Мавр сделал свое дело — слишком многое узнал о маршруте, по которому из Индии пошли товары, обменивавшиеся в Западной Европе на вес золота?

На протяжении истории человечества, начиная с библейских времен, разведывательные и контрразведывательные службы, включая частные, находились и находятся на службе и под контролем, прямым или косвенным, высших классов общества и функционируют только в элитных механизмах финансовой, коммерческой и государственной власти. Но сами шпионы по найму вряд ли относятся к элите и, конечно, никем, кроме самих себя, не защищены, хотя за порог дома их и выносит мощными финансовыми потоками…

Ремесло кражи информации, проще сказать — шпионаж, практикуют люди, выбирающие его по душевному складу, что бы там ни плели про идеалы или, наоборот, относительно жажды наживы мастеров плаща и кинжала. Вступивший на стезю разведки понимает, что, кроме всех прочих рисков, это и вероятность втянуться в оперативную мясорубку на уровне террористической разборки. Согласно «шпионской библии», как иной раз называют книгу А. Даллеса «Искусство разведки», непосредственно добыче информации всякий нелегал посвящает только 10 % своего рабочего времени, остальные 90 % ему приходиться затрачивать на «подрывную деятельность».

Не вербовка делает человека разведчиком. Вербовка — следствие призвания. Характера.

Методы, технические приемы, системы шпионажа, цели, ради которых к нему прибегают, одинаковы во всех странах. На Алексеевских курсах это стало очевидным немедленно. Умудренный международным опытом преподавательский сброд повествовал о самолетах-шпионах, кораблях, спутниках и прочей невероятной инструментальной чертовщине, включая и чертовщину в прямом смысле слова, вроде «учения» Блаватской. Но всем своим прошлым опытом и в особенности тем, что, в конце концов, им удалось выжить, этот же сброд свидетельствовал, что люди, выбирающие стезю второй древнейшей профессии, с вавилонских времен неизменно добровольцы, что в услужение тех, кто ими пользуются, они идут сами. За утонченными штучками-дрючками, психотропными и техническими рычагами вмешательства в чужую жизнь, финансы и политику всегда обнаруживается живой, копошащийся человечишка.

А он — предатель, Иуда. Потому что продукт разведывательной системы, построенной на предательстве.

Бывший унтер-офицер французского Иностранного Легиона, бывший частный детектив и в последствии университетский профессор Николай Бахтин называл своих однокашников-легионеров «беспутными монахами военного монастыря». В курсантах Алексеевских информационных курсов имени профессора А. В. Картошова, как мужчинах, так и женщинах, просматривалось нечто общее с этой характеристикой.

В качестве аналогов Алексеевских выкормышей по понятным причинам можно привести, конечно, не имена, а только типажи легионеров более позднего «разлива», нежели бахтинские коллеги. Среди Алексеевских «беспутных монахов» встречались аристократы, имелся один князь, были крупные воры с кликухами вместо имен. Имелись дезертиры, бродяги, сбежавшие военные и торговые моряки, невозвращенцы, офицеры советской армии, брошенные на произвол судьбы в Конго при Лумумбе, потом в Афганистане, пленные, уведенные моджахедами в Пакистан, один семинарист из Загорска, который переименовали в Сергиев Посад… Способный, хваткий, непредсказуемый, вольный и опасный люд, обреченный на вымирание или размножение где-нибудь вне пределов собственной Родины.

Курсы, как и Легион, хотя и немногих, все же спасали. Странно, конечно, было видеть качественных, стойких профессионалов-наемников, которых обуздали и которые, больше того, позволили себя обуздать. Возможно, конечно, отчасти и «Weisse Sklaven» — белые рабы, как говорил немецкий коллега Дитер Пфлаум, но по вольному выбору и душевной предрасположенности.

На Алексеевских курсах Николас Боткин, бывший «эс-эй», то есть специальный агент ФБР, читавший курс идентификации, в числе существенных признаков, помогающих отделить личину от сути человека, особо выделял прошлый, изначальный жизненный опыт. Тот, который, став неотъемлемой частью личностной истории, «обстругивает» характер при любых переменах, включая искусственные, исключительно на свой, уникальный манер придает стиль и форму каждому последующему опыту, всякому переживанию и на уровне подсознания проявится в любом занятии — от шиномонтажа до политологии. Даже подавленный или тщательно скрываемый, он, этот опыт, «высовывает уши» в решающие моменты.