Атомный поезд - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/127
• Следующая

А в дамском туалете струйка воды, вырывавшаяся из горбоносого крана, все ещё шумно вылизывала и без того гладкий фаянс.

Литерный поезд застрял на небольшой станции Волчки в Челябинской области по вполне объективной причине — ремонт пути. Этой уважительной причиной железнодорожники могут оправдать любое нарушение графика, не говоря уже о десятиминутной задержке, деле совершенно обыденном и вообще никаких оправданий не требующем. Тем более что литерный не простоял ещё и пяти минут, когда в кабинете начальника отделения дороги Талубеева зазвонил телефон прямой связи с начальником дороги.

Тот энергично подхватил трубку, молодцевато гаркнул, чтобы продемонстрировать свою энергию и необходимость.

— Слушаю, Василий Петрович, Талубеев!

— Ты получал телеграмму по литерному?! — тоном, не сулившим ничего хорошего, произнёс начальник дороги.

— Получал, спустил по линии, как всегда точно в срок!

— Ты, видно, себе что-то в штаны спустил! — загремел начальник дороги. — Литерный поезд стоит в Волчках, а ты мне какую-то херню плетёшь!

Талубеев вспотел, покраснел и зачем-то встал.

— Так ведь там ремонт… Шпалы прогнили, перекладывают.

— Ты что, совсем баран?! Мне из Москвы звонят и грозят тюрьмой, а ты там шпалы перебираешь?! Ты инструкцию знаешь?!

Никогда Талубеев не слышал, чтобы начальник так орал. Надсаженный голос, бранные слова… До него стало доходить: случилось нечто ужасное. Но что?

— Так точно! Обеспечить беспрепятственное прохождение, освободить как минимум два железнодорожных пути, скорректировать движения всех прочих составов и в случае накладки временно загнать на запасные ветки. Конечно, знаю, Василий Петрович!

— А если знаешь, то почему не делаешь?! Или это саботаж?

За всю свою двадцатилетнюю карьеру Талубеев никогда не слышал этого страшного слова в применении к себе. У него задрожали колени.

— Там шпалы… Виноват, сейчас же устраню… Лично выеду на место и все обеспечу…

— Ты уже обеспечил всё, что мог, — перешёл на спокойный, но отнюдь не успокаивающий тон начальник дороги. — Ты уволен! Передавай дела заму, Ромашкину. Да скажи ему, что если через минуту литерный не пройдёт, то вы оба с ним на нарах окажетесь! А я уже позже, после вас!

— Как уволен?… — переспросил Талубеев и плюхнулся обратно в такое уютное кресло.

— Одна минута, баран! Иначе на мясокомбинат отправлю!!

Литерный миновал Волчки через пять минут. Всё это время он простоял на единственном пути, глядя слепыми окнами на возникшую вокруг суматоху, впереди состава, справа и сзади слева разминали ноги выпрыгнувшие из первого и последнего вагона крепкие парни в камуфляжных комбинезонах.

Настроившаяся было ждать дрезину с краном, бригада ремонтников вмиг заменила злополучную шпалу вручную, кувалды, мелькая как носы дятлов, заколотили костыли, путевой обходчик Гаврилыч поднял зелёный флажок, стрелочник Мишаня приосанился и даже как будто принял стойку «смирно».

Литерный тронулся с места, парни в камуфляжках быстро вскочили на подножки и исчезли в вагонах, поезд резво набрал скорость.

Рабочий люд в оранжевых жилетах проводил его долгими тоскливыми взглядами. От чего им было тоскливо: от небывалого аврала, от монотонного и безысходного бытия, от давления атмосферного столба или оттого, что некоторых застрявший поезд оторвал от традиционной для мужской компании ёмкости с прозрачной жидкостью, способной вмиг развеять тоску и улучшить настроение, — этот вопрос для психолога или непосредственного железнодорожного начальника, сами они не могли разобраться в запутанных лабиринтах собственных душ. Да и, сказать по правде, не были приучены это делать.

— Ну че, пошли? — Мишаня незаметно подмигнул Игорю Ходикову, и тот с готовностью отделился от родной бригады.

— Давайте, дверь не заперта, я сейчас, — сказал Гаврилыч. Через несколько минут они зашли в сторожку путевого обходчика.

— Гля, чего это такое было? — спросил Ходиков.

— Ты ж слыхал: за этот поезд Талубеева сняли. Вместо него Ромашкина поставили, говорят, он так в трубку орал, что у Петровича чуть ухо не лопнуло! Ладно, давай начнём…

Худой, жилистый и прокалённый солнцем стрелочник азартно подцепил видавшим виды складнем крепко насаженную пробку.

— Гля, и впрямь заводская!

— Не, западло, давай Гаврилыча подождём, — не согласился Игорь. — Обидится. Лучше сало пока порежь…

— Сало так сало. Только где он ходит…

Хозяин сторожки в ту же минуту вошёл в дверь. В руке он держал только что вырванные из земли цибули — крупные белые луковицы на жёстких зелёных хвостах.

— Ну и дела! Как раньше, ещё в те времена! Талубеева и Ромашкина сняли, грозятся в тюрьму посадить. С литерным, окаянным, шутки плохи! На-ко, обмой, — он протянул цибули Игорю, и тот, привычно зачерпнув из ведра кружкой, на пороге смыл с них комочки земли и серую пыль.

Потом Мишаня привычно разлил водку в дешёвые пластиковые стаканы и сделал это мастерски — всем поровну и ни капли не уронив на замызганную клеёнку.

— Ну, будем!

Стаканы бесшумно чокнулись. Игорь Ходиков, вечно небритый, лохматый парень лет двадцати восьми, поднял тару на уровень побитого оспой лица, внимательно посмотрел, сглатывая, и быстро выпил, тут же закусив луковицами и неловко пристроенным на чёрствый чёрный хлеб грубо нарезанным салом. Руки у него были в татуировках: перстни, традиционное восходящее солнце и надпись «Колыма».

Мишаня ничего не рассматривал: чокнулся и выпил, а закусил вначале салом, а уже потом заел луком.

Гаврилыч — крепкий, хотя и не первой молодости мужчина с седыми, зализанными назад волосами и огромным, в пол-лица, носом — пил долго, мелкими глотками, потом, полузакрыв глаза, посидел неподвижно, смакуя вкус и послевкусие, как опытный дегустатор.

— А ведь знаете, пацаны, не обманула баба — водка настоящая, из пшеницы, — удовлетворённо произнёс он, внимательно осмотрел толстый ломтик сала, аккуратно и даже с некоторой нежностью водрузил его на ломоть чёрного хлеба и прежде, чем впиться давно не леченными зубами, с удовольствием обнюхал бутерброд.

— Настоящая редко попадается, — поддержал разговор Мишаня.

— А зачем её делать, если и самогонку пьют, и стеклоочиститель глотают, — Ходиков разлил остатки. Вышло по полстаканчика, и все трое огорчённо покрутили головами.

— Надо было, Гаврилыч, тебе у проводников купить, — сказал стрелочник.

— У каких проводников? Это же литерный! — усмехнулся Гаврилыч. — Видел, какие там проводники стояли? Они тебя сразу на голову укоротят.

— Посмотрим ещё, кто кого укоротит, — по-блатному растягивая слова, процедил Игорек. Он сразу изменился: сузил глаза, искривил губы. — А ведь в таком чего-то ценное возят. Вот бы грабануть!

— Гра-а-а-ба-а-ну-уть! — растягивая слоги, передразнил Гаврилыч. — Ты уже пробовал арбузы из вагонов таскать! Мало показалось? А тут тебе сразу пулю засадят…

— Да херня это всё, — скривился Ходиков. — Понты колотят. Пугают народ.

— Херня? — вскинулся Гаврилыч с таким видом, будто услышал личное оскорбление. — А знаешь, что на сто двадцатом километре было? Мужики-охотники из города сидели под насыпью, водочку попивали да разговор тёрли, вот прямо как мы сейчас. А тут мимо литерный несётся, они всегда на полном ходу… А один там такой же борзой, как ты, ружьё вскинул и как бабахнет в борт вагона!

Гаврилыч сделал театральную паузу.

— А там снайпер сидел наготове! Чпокс! И парню этому в голову… Прям промеж глаз засадил!

— Херня! — вновь лаконично повторил Игорек, закуривая и выпуская дым через ноздри. Лицо его вновь приняло обычное выражение. — Слышал я про эту историю. Пуля о корпус срикошетила — и все дела.

— О корпус! От обычного небось не отскочит… Значит, вагон бронированный! — не сдавался Гаврилыч. — Как же ты его грабить будешь?

— Как, как, — скривился Ходиков. — Я-то не собираюсь, мне уже хватило. А вообще-то, скажу я вам, все это очень запросто делается!

• Предыдущая
• 16/127
• Следующая