Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 9

— Слушаюсь, товарищ генерал, — отдав честь, она взбежала по обитым досками земляным ступеням наверх. Вокруг дым, гарь — день, ночь — не разберешь. Снег — бурый от крови и пепла. Почерневшие остовы зданий — точно гигантские пауки на фоне затянутого серой пеленой неба. Она спрыгнула в траншею — от грохота орудий заложило уши. Пригибаясь под обстрелом, побежала к артиллеристам. Добравшись, увидела, что на батарее непривычно многолюдно. Оказалось, приехал сам командующий Донским фронтом — Константин Константинович Рокоссовский, чтобы своими глазами оценить обстановку. Полковник Петровский находился при нем, в блиндаже проходило совещание.

— Тяжелые, кровопролитные бои, — Лиза услышала, как Рокоссовский говорит но телефону, — личный состав дивизий не доходит и до половины, товарищ Сталин, потери существенные. Нет, я считаю, что позиции удержим. Но надо усилить танками…

— От кого? От Родимцева? — перед Лизой возник порученец Петровского Зеленин, — Алексей Александрович занят.

— Генерал просит поддержать огнем, — быстро доложила Лиза, задыхаясь. — У него на командном пункте все штабисты, и те в бою, вот я одна осталась. Генерал так и сказал, очень нужно, чтобы бог войны подсобил.

— Сейчас доложу, — сообразив, кивнул Зеленин и нырнул за плащ-палатку, разделявшую блиндаж на две половины. — Сядь, сядь, девица, совсем запыхалась, — пожилой солдат в выцветшем ватнике, перетянутом ремнем, легонько тронул ее за плечо. — Вота чайку хлебни, — подставил он кружку.

— От Родимцева? — спросил Рокоссовский. — Мы сейчас едем к нему. Алексей Александрович, — обратился он к главному артиллеристу, — есть еще резервы?

— Найдем, Константин Константинович, — ответил тот.

Лиза не знала, что делать дальше: уйти, а вдруг у командующего фронтом найдутся к Родимцеву приказания? Сидела на перевернутом ящике из-под снарядов, мимо нее то и дело пробегали ординарцы, адъютанты командующего. Измученная бессонными ночами, она и сама не заметила, как задремала, прислонившись головой к стене. Вдруг прямо над собой она услышала женский голос:

— Зеленин, полковник еще не освободился?

Лиза вздрогнула и открыла глаза — голос показался ей знакомым, но она никак не могла сообразить, кому он принадлежит. Словно слышала его когда-то очень давно, и в памяти мгновенно возникли милые сердцу картины детства, дача под Ленинградом, походы гурьбой за грибами, качание на качелях над заросшим белыми лилиями прудом. Почему? Почему так? Она повернулась. В блиндаж спустилась высокая женщина в белом полушубке и форменной шапке с красной звездочкой. Адъютант Петровского Зеленин, который уже вышел от командующего, вскочил с самодельного стула и вытянулся.

— Никак нет, Алексей Александрович на совещании, — доложил он.

— Я тебе скажу, Катерина Алексеевна, что все твои затеи в сложившейся обстановке, это просто смешно, — вслед за женщиной в блиндаж спустился начальник политотдела фронта Хрущев. Он был явно раздражен и все время тыкал пальцем в какую-то бумагу, которую держал в руках. — Такое можно придумать, только если совершенно не разбираться во всем происходящем, — выговаривал он.

— А что тебе не нравится, Никита Сергеевич? — женщина довольно резко обернулась к нему. — Ты считаешь, что солдату нужно только про танки, про пулеметы, про партию рассказывать? Я не спорю, — надо, но и человеческим чувствам необходимо найти место. Ведь у каждого остались дома родные, любимые, ждут их. Ведь о них вспомнить — не то что у здорового, у искалеченного бойца силы найдутся, чтобы бить фашиста. Вот Костя Симонов написал стихотворение «Жди меня», в скольких сердцах оно нашло отзвук! Так побольше, побольше нам надо и песен таких, и стихов, я ж все тебе присылаю. Не только листовки, чтоб фрица пропагандировать, нашим тоже не грех переписать душевное стихотвореньице да распространить по окопам. Пусть вспомнит о доме солдат, пусть сердцем оттает.

— Лирика, значит, требуется! Так у нас главное политуправление считает, — Хрущев даже закашлялся от возмущения, — а ты погляди, Катерина Алексеевна, что вокруг творится. Какая лирика? Бой ни на минуту не стихает.

— А ты собрания не собирай, это уж точно не к месту, я тебе говорю, перепиши стихотвореньице да пусти по окопам, патефон заведи, как стихнет все, что трудно тебе? Человеку же моральную силу так же восстанавливать требуется, как и физическую. Для физической кормим мы его кашей с тушенкой, а для души что? Беседа об общем положении на фронтах не поможет. Мало этого.

— Ты, Катерина Алексеевна, все хорошо говоришь, теоретически, — возразил Хрущев. — Только я считаю все это ненужным совершенно расслаблением. Если бы ты побыла тут у нас подольше…

— А я и побуду, Никита, ты даже не сомневайся, я надолго приехала, и всем займусь лично. Чайком балуешься, Зеленин? — спросила она адъютанта и сдернула шапку. — Может, и меня угостишь?

— Обязательно, Катерина Алексеевна, — Зеленин пододвинул ей стул и, сняв с огня чайник, сунул его пожилому солдату:

— Макарыч, принеси воды. Скоренько, скоренько, давай.

— Садись, Никита, — Катерина Алексеевна придвинула Хрущеву толстый деревянный чурбак. — Сын-то твой здесь, в Сталинграде? — спросила она с участием.

— Да, у вокзала, — вздохнул тот, усаживаясь, — пятый день штурмуют.

Катерина Алексеевна качнула головой, наклонилась к огню. Лицо у нее было довольно молодое, с тонкими, словно выточенными чертами, но осунувшееся и серое от усталости. Светлые волосы заплетены в косу и собраны на затылке.

Забыв, что скорее всего эта незнакомая женщина из главного политуправления выше ее по званию, Лиза смотрела на нее во все глаза. Она даже упустила из виду, что рассматривать незнакомого человека столь пристально — просто неприлично. Но Лиза была уверена, что встречалась с ней прежде, однако где, при каких обстоятельствах — не могла вспомнить.

Зеленин прибежал с чайником, ополоснул кружки, плеснул в них кипятку, бросил заварку. Разложил на обрывке газеты несколько сухариков.

— Вот прошу, угощайтесь, Катерина Алексеевна, — предложил он. Вдруг, взглянув на Лизу, вспомнил о ней: — Это, у меня из головы вылетело, — проговорил он слегка виновато. — Константин Константинович как узнал, что Родимцев вас прислал, ну, женщину, в смысле, сказал назад не отпускать, он сам к вашему генералу едет, с ним и отправитесь. А то еще подобьют на обратном пути. А так надежнее.

— А что у Родимцева? — не отрывая взора от огня, спросила женщина.

— Прижали к Волге, сволочи, — с досадой ответил ей Зеленин и подал кружку. — Вы угощайтесь, а то остынет.

— Да, спасибо, — она повернулась. Взгляд ее светлых глаз упал на Лизу, и… остановился. — Это вы от Родимцева? — спросила она с заметным удивлением.

— Так точно, — Лиза встала, одернув полушубок, — лейтенант Голицына.

— Голицына? — переспросила Катерина Алексеевна, и на лице ее вдруг мелькнуло выражение ласковой нежности, которое, правда, довольно быстро сменилось привычной бесстрастностью. — А зовут как?

— Елизавета Григорьевна, — ответила Лиза в замешательстве. Женщина понимающе кивнула, точно она ждала того ответа, который услышала.

— Все, едем, — плащ-палатка откинулась, Рокоссовский стремительно прошел по блиндажу, за ним торопились военачальники и ординарцы. — Катя, — чуть помедлив, обратился он к женщине, — ты со мной?

— Нет, мы с Никитой вернемся в штаб фронта. Времени мало, надо кое-что обмозговать. Мы с ним не по пушкам или танкам, мы за боевой дух ответственные. Так что сначала надо подготовить материал, а потом уж в войска его давать. Мне Твардовский и Симонов по целой поэме сочинили. Вот оформим, как полагается, и комиссарам вниз спустим. Пусть читают, как обстрел стихнет. — «Жди меня и я вернусь, только очень жди…» — Рокоссовский покачал головой. — Стихи хорошие.

— Не только, — ответила Катерина Алексеевна, — хотя это тоже. Кашу маслом не испортишь, что хорошо, не грех и повторить. Но есть у нас и новенькое оружие. Вот например, как вам, товарищ командующий, такое, дай-ка Никита, — она взяла у Хрущева лист бумаги и прочла: «Пусть то безымянное поле, где нынче пришлось нам стоять, вдруг станет той самой твердыней, которую немцам не взять. Ведь только в Можайском уезде слыхали название села, которое позже Россия Бородином назвала». Костя мне перед самым отъездом сюда принес. По-моему, неплохо.