Пандемониум - Оливер Лорен - Страница 1

• 1/65
• Следующая

Алекс и я, мы вместе лежим на одеяле на заднем дворе дома тридцать семь на Брукс-стрит. Деревья кажутся больше и темнее, чем обычно, — листья почти черные и такие густые, что сквозь них не разглядеть небо.

— Наверное, это был не самый лучший день для пикника, — говорит Алекс.

И только тогда я понимаю, что да, конечно, мы не съели ничего из того, что принесли с собой. У нас в ногах стоит корзина с полусгнившими фруктами, на фруктах кишмя кишат маленькие черные муравьи.

— Почему? — спрашиваю я.

Мы лежим на спине и смотрим на полог из густой листвы у нас над головами.

— Потому что идет снег, — со смехом отвечает Алекс.

И снова я понимаю, что он прав — действительно идет снег, вокруг нас кружат крупные снежинки цвета пепла. И еще очень холодно. Дыхание облачками вырывается у меня изо рта. Чтобы не замерзнуть, я прижимаюсь к Алексу.

— Дай мне руку, — прошу я, но Алекс не отвечает.

Я пытаюсь пристроиться у него под мышкой, но его тело неподатливое, оно словно закоченело.

— Алекс, ну, пожалуйста, мне холодно.

— «Мне холодно», — механическим голосом повторяет Алекс.

У него синие потрескавшиеся губы, он, не мигая, смотрит на листья.

— Посмотри на меня, — прошу я, но Алекс не поворачивает голову, не мигает, вообще не двигается.

Внутри меня нарастает паника, истеричный голос все повторяет, что так быть не должно. Тогда я сажусь и кладу ладонь на грудь Алекса. Он холодный как лед.

— Алекс, — говорю я, потом уже кричу: — Алекс!

— Лина Морган Джонс!

Я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность. В реальности вокруг меня раздаются приглушенные смешки.

На меня злобно смотрит миссис Фиерштейн, преподаватель двенадцатого класса в средней школе для девочек «Куинси Эдвардс», Бруклин, семнадцатый район, секция пять. Это уже третий раз на неделе, когда я засыпаю у нее на уроке.

— Раз уж от сотворения естественного порядка тебя клонит в сон, — говорит миссис Фиерштейн, — могу предположить, что поход в кабинет директора тебя взбодрит.

— Нет! — вырывается у меня.

Я произношу это громче, чем следовало бы, что провоцирует моих одноклассниц на новые смешки. Меня зачислили в «Куинси Эдвардс» сразу после зимних каникул, то есть чуть больше двух недель назад, а моя репутация стоит уже первым номером среди девушек со странностями. В школе меня обходят стороной, как будто я больная… как будто я заразная.

Если бы только они знали.

— Это последнее предупреждение, мисс Джонс, — говорит миссис Фиерштейн, — Вы меня поняли?

— Этого больше не повторится, — отвечаю я, старательно изображая покорность и раскаяние.

Я прогоняю от себя кошмар, который только что увидела, гоню мысли об Алексе, мысли о Хане и моей старой школе. Гоню прочь, как учила меня Рейвэн. Старой жизни больше нет, прошлое умерло.

Миссис Фиерштейн в последний раз бросает на меня гневный взгляд — как я понимаю, для устрашения — и снова поворачивается к доске. Лекция о божественной энергии электронов продолжается.

Лина из прошлого испытывала бы ужас перед такой учительницей — она старая и злая, похожа на помесь жабы и питбуля. Миссис Фиерштейн из тех людей, глядя на которых думаешь, что им нет необходимости проходить через процедуру исцеления. Невозможно представить, что она, даже если останется не исцеленной, сможет когда-нибудь влюбиться.

Но Лина из прошлого умерла.

Я ее похоронила.

Я оставила ее за пограничным заграждением, за стеной из дыма и огня.

Тогда

Первое, что я чувствую, — огонь.

Огонь в ногах, в легких, он разрывает каждый нерв, каждую клеточку моего тела. Так я рождаюсь заново — раздираемая болью, выныриваю на поверхность из удушающей жары и мрака. Я заставляю себя пройти через черное влажное место, полное незнакомых звуков и запахов.

Я бегу, а когда бежать уже нету сил, иду, еле переставляя ноги, а когда и это невмоготу, ползу, впиваясь ногтями в землю, дюйм за дюймом скольжу, как червь, по заросшей поверхности этого странного дикого места.

И еще, рождаясь заново, я истекаю кровью.

Не знаю, как далеко я углубилась в Дикую местность, как долго продиралась через густой лес, но только замечаю, что ранена. Один из регуляторов, должно быть, все же сумел зацепить меня, когда я перелезала через ограждение. Пуля задела меня чуть ниже подмышки, и теперь футболка намокла от крови. Но мне повезло — рана неглубокая. Когда я вижу кровь и рану, все вокруг становится реальным — это незнакомое место, огромные деревья, жуткие заросли, то, что произошло, то, что я оставила позади.

То, что у меня отобрали.

В желудке пусто, но меня все равно выворачивает. Я кашляю и сплевываю желчь на ковер из блестящих от влаги листьев. Над головой чирикают птицы. Какой-то любопытный зверек подкрадывается ближе узнать, в чем дело, и тут же убегает обратно в заросли.

«Думай, думай. Алекс. Думай о том, как поступил бы он в этой ситуации».

«Алекс здесь, он рядом. Представь это».

Я снимаю футболку, рву ее по шву и обвязываю себя вокруг груди, прижимая самый чистый кусок к ране. Это помогает остановить кровотечение. Я понятия не имею, где я и куда иду, знаю только, что нельзя останавливаться, надо идти вперед, глубже в лес, дальше от пограничного заграждения, от мира псов, автоматов и…

От Алекса.

«Нет, Алекс здесь. Ты должна верить в то, что он рядом».

Шаг за шагом, отбиваясь от колючек и мошкары, от толстых веток, через тучи москитов и повисший в воздухе туман. В какой-то момент я набредаю на речку. Я настолько ослабла, что меня чуть не уносит течением. Ночью льет проливной дождь, безжалостный и холодный. Я укрываюсь между корней громадного дуба, а вокруг меня в непроглядной темноте взвизгивают, ворчат, суетятся невидимые зверьки. Я боюсь заснуть, если я усну, то умру.

Я родилась не сразу, новая Лина не появилась на свет одним рывком.

Шаг за шагом… Дюйм за дюймом.

Ползком, корчась в грязи, со вкусом дыма во рту.

Впиваясь ногтями в мокрую землю. Как червь.

Так она приходит в этот мир. Новая Лина.

Когда я больше не могу двигаться вперед, даже по дюйму, я кладу голову на землю и жду смерти. Я слишком устала, чтобы бояться. Надо мной — чернота, вокруг меня — чернота, звуки леса — мое отпевание. Я на своих похоронах. Меня опускают в узкое темное место. Рядом стоят тетя Кэрол, и Хана, и моя мама, и сестра, и даже мой давно умерший отец. Они наблюдают за тем, как мое тело опускают в могилу, и они поют.

Я в черном туннеле. В туннеле туман, но мне совсем не страшно.

На выходе из туннеля меня ждет Алекс, он стоит в лучах солнца и улыбается.

Он протягивает ко мне руку, зовет…

«Эй! Эй! Очнись!»

— Эй! Очнись! Ну давай же, давай.

Голос вытягивает меня обратно из черного туннеля. Я вижу перед собой незнакомое лицо и на секунду чувствую разочарование. Это не Алекс. Я не могу думать, мир рассыпался на отдельные фрагменты. Черные волосы, острый нос, яркие зеленые глаза — кусочки пазла, который мне не собрать.

— Давай же, вот так, не отключайся, оставайся со мной. Брэм, где, черт подери, вода?

У меня под шеей чья-то рука. А потом вдруг — избавление. Холод и влага. Вода заполняет мой рот, мое горло, стекает по подбородку, она смывает грязь и вкус дыма. Сначала я кашляю, давлюсь, почти плачу. Потом глотаю, поглощаю, всасываю, а чья-то рука остается у меня под шеей, и голос продолжает меня поддерживать.

— Вот так, правильно. Пей сколько надо. Все хорошо. Теперь ты в безопасности.

Черные распущенные волосы как палатка надо мной. Женщина. Нет, девушка. Девушка с тонким ртом, у нее морщинки вокруг глаз, а руки жесткие, как ивняк, и большие, будто корзины.

«Спасибо, — мысленно говорю я, — мама».

— Ты в безопасности. Все хорошо. Ты в порядке.

• 1/65
• Следующая