Неисповедимый путь - Маккаммон Роберт Рик - Страница 1

• 1/102
• Следующая

— Да, — наконец произнесла женщина, поднимая свой приятно очерченный подбородок, покоившийся на одной из тонких коричневых рук, и опираясь локтем на подлокотник кресла-качалки вишневого дерева. Все время пока двое костлявых, одетых в заплатанные накидки и стоптанные рабочие башмаки мужчин говорили, она глядела на пламя в камине. Несмотря на внешнюю хрупкость и тонкость, газельи глубоко посаженные глаза женщины излучали глубокую внутреннюю силу. Звали ее Рамона Крикмор, и она была на четверть индианкой. Это было заметно по ее острым гордым скулам, глянцевым красновато — коричневым волосам до плеч и глазам, темным и спокойным, как лесное озеро в полночь.

Когда она начала говорить, Джон Крикмор, сидевший в противоположном углу комнаты, беспокойно заерзал на стуле. Он не встревал в разговор, не желая оказаться причастным к происходящему. Он держал на коленях потрепанную Библию, смотрел на огонь и думал о том, что со всех сторон его окружает Ад, все быстрее сжимающий свое кольцо. Его вытянутое, худое, обветренное, покрытое морщинами лицо напоминало поверхность тонкого осеннего льда. Густые курчавые волосы имели рыжевато-коричневый цвет, а глаза были голубыми. Много раз Рамона говорила ему, что видит в них голубое небо, когда он был весел, облака, когда он сердился, и дождь, когда он был печален. Если бы она внимательно присмотрелась к его глазам сейчас, то могла бы увидеть надвигающийся шторм.

Двое мужчин стояли неподвижно, прислонясь по обе стороны камина и напоминая два одетых в голубые джинсы держателя для книг. Джон положил ладони на Библию и уставился в затылок Рамоны.

— Да, — тихо произнесла Рамона. — Я пойду.

— Нет, она не пойдет! — резко сказал Джон. Двое мужчин взглянули на него, а затем снова стали ждать, что скажет женщина. Это разозлило Джона и он продолжил:

— Вы двое приехали сюда из Чипена попусту! Я сожалею, что сегодня такой холодный день и тому подобное. Я знаю, почему вы здесь, и знаю, почему вы думаете, что моя Рамона может вам помочь, но с нас хватит! Все это в прошлом, и мы оба стараемся забыть это.

Джон поднялся со стула, все еще сжимая в руках Библию. В нем было добрых шесть с лишним футов, а широкие плечи распирали фланелевую рубашку.

— Моя жена не может вам помочь. Неужели вы не видите, что она на восьмом месяце?

Рамона осторожно прикоснулась к своему животу. Иногда она чувствовала, как ребенок бьет ножкой, но сейчас он — да, это должен быть мальчик, это будет мальчик — лежал идеально спокойно, как будто показывая свои хорошие манеры в обществе гостей. Но она чувствовала, как в глубине ее, напоминая мягкое трепетание пытающейся взлететь птицы, бьется его сердечко.

— Мистер Крикмор, — тихо произнес более высокий человек с бородой Санта-Клауса с вкраплениями серого цвета, чье имя было Стентон. Он был настолько бледен и худ, что Джону показалось, будто он весьма близок к тому, чтобы сварить суп из своих ботинок. — Мы не можем оставить все, как есть, неужели вы не понимаете? — Лицо мужчины исказилось, словно от боли. — Боже мой, мы просто не можем!

— Не произносите в моем доме имя Божье всуе! — прогремел Джон. Он сделал шаг вперед, подняв Библию как оружие. — Если бы ваши люди в Чипене следовали Святому Слову как должно, тогда, возможно, у вас не случилось бы этой беды! Может быть, Господь этим дает вам понять, что вы согрешили. Может быть, это значит…

— Это не выход, — устало произнес Захария, второй мужчина. Он повернулся к огню и подтолкнул ногой выпавшие из камина кусочки поленьев. — Бог свидетель, мы не хотели приезжать сюда. Но…

Это мучительная вещь, совсем не из тех, о которых хочется много думать или говорить. Люди знают о вашей жене, мистер Крикмор, вы не можете этого отрицать. О, не все, я имею в виду, а некоторые. Те, кто в ней нуждался. А теперь… — Захария взглянул через плечо прямо в глаза женщине, — в ней нуждаемся мы.

— Но у вас нет на это прав!

— Да, может быть, — кивнул Захария. — Но мы пришли, попросили, и теперь ждем ответа.

— Я дам его, — Джон поднял Библию еще выше, и на ее кожаном переплете отблеснул огонь камина. — Вам нужно ЭТО, а не моя жена.

— Мистер Крикмор, — сказал Захария, — вы не поняли. Я — чипенский священник.

У Джона отвисла челюсть. Кровь отхлынула от его лица, а Библия медленно опустилась вниз.

— Священник? — эхом откликнулся он. — И вы…

Вы тоже видели эту штуку?

— Я видел, — сказал Стентон и быстро перевел взгляд на огонь. — О, да, я ее видел. Не очень ясно и недостаточно близко…

Но видел ее. Последовала долгая пауза, лишь огонь потрескивал в камине, да ноябрьский ветер тихо напевал на крыше. Рамона, скрестив руки на животе, качалась в кресле и смотрела на Джона.

— Так что, — произнес священник, — мы не хотели приезжать сюда. Но это…

Это нечестиво — не пытаться сделать хоть что-нибудь. Я сделал все, что смог, а смог я, как понимаю, очень мало. Как я сказал, есть люди, которые знают о вашей жене. Благодаря им мы и узнали о ней. Я молил Бога об этом, хотя, видит Бог, не понимаю этого, но однако мы пришли сюда и попросили. Вам понятно, мистер Крикмор?

Джон вздохнул и со стиснутыми челюстями и хмурым взглядом снова уселся на стул.

— Нет. Совершенно не понятно.

Но теперь его внимание было приковано к жене в ожидании ее реакции. Библия холодила его руки как металлический щит.

— Такого не может быть, — сказал он. — Никогда не бывало. Никогда не будет.

Рамона слегка повернула голову в его сторону, и ее изящный профиль четко очертился на фоне огня. Двое мужчин ждут, они проделали долгий путь холодным утром из-за реальной необходимости и теперь должны получить ответ.

— Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут вдвоем, — обратилась она к священнику.

— Конечно, мэм. Мы выйдем и подождем в грузовике.

Двое мужчин вышли наружу в сгущающиеся сумерки. В открытую дверь влетел холодный ветер, заставивший языки пламени неистово трещать.

Рамона некоторое время молча качалась, ожидая начала разговора.

— Ну? Что дальше? — спросил Джон.

— Мне надо ехать.

Джон испустил долгий глубокий вздох.

— Я думал, что все переменилось, — произнес он. — Я думал, ты не можешь больше…

Делать эти вещи.

— Я никогда такого не говорила. Никогда.

— Это нечестиво, Рамона. Тебе грозит Ад. Ты знаешь это?

— Чей Ад, Джон? Твой? Я не верю в такой Ад, который находится в центре земли и где черти бегают с вилами и сковородками. Ад находится прямо здесь, на земле, Джон, и люди могут попасть туда, даже не подозревая об этом, а назад им уже не выбраться…

— Прекрати!

Джон внезапно вскочил со стула и быстро подошел к камину. Рамона перехватила его руку и прижала ее к своей теплой щеке.

— Неужели ты не понимаешь, что я стараюсь делать все возможное? — мягко спросила она дрожащим голосом. — Так все в этом мире: нужно стараться делать все возможное, все, что в твоих силах… Неожиданно Джон опустился на колени рядом с Рамоной и поцеловал ее руки. Когда ее колени прижались к его щеке, Рамона почувствовала влагу его слез.

— Я люблю тебя, Рамона; Бог свидетель, как я люблю тебя и ребенка, которого ты мне собираешься принести. Но я не могу сказать «да» всему этому. Просто…

Не могу… — Его голос сорвался. Он высвободил руку и встал, повернувшись спиной к Рамоне. — Это в тебе, я понимаю. Навсегда. Это нечестиво, вот все, что я знаю, и если ты хочешь идти этим путем, то бог тебе судья. — Джон вздрогнул, услышав, что Рамона поднялась с качалки.

Она тихонько коснулась его плеча, но он не обернулся к ней.

— Это не то, что я выбрала, — произнесла Рамона. — Это то, для чего я родилась. И я буду нести этот крест.

Она вышла в маленькую спальню, где маленькие ветерочки просачивались сквозь мельчайшие щели в сосновых стенах. Прямо над изголовьем кровати висело прекрасно выполненное рукоделие, на котором был изображен пламенеющий красными и оранжевыми красками осенний лес. Это был вид с передней террасы дома. Возле комода из кленового дерева, свадебного подарка матери, — календарь на 1951 год. Первые пятнадцать дней ноября были зачеркнуты.

• 1/102
• Следующая