Абсолютные новички - Макиннес Колин - Страница 4

• Предыдущая
• 4/50
• Следующая

Я щелкнул пальцами, пытаясь обратить его внимание на себя.

— Здорово, — сказал он, глядя вверх и улыбаясь мне. — Ты хочешь, чтобы я позировал для тебя возле моей «Веспы»?

— Вам не могли выдать что-нибудь с четырьмя колесами? — сказал я. — Вы, наверное, из какой-нибудь испорченной маленькой страны?

М-р Микки П. был не очень доволен.

— Я разбил ее, — сказал он. — Это был Понтиак Конвертибл.

— Это наше правило левой стороны такое неудобное.

— Я знаю правила, в меня просто врезались.

— Как всегда, — сказал я.

— Что?

— Стойте спокойно, пожалуйста, и улыбайтесь, если хотите такой снимок.

Я щелкнул его несколько раз. Он стоял возле своего скутера, как будто это был арабский пони.

— В вас всегда врезаются, — объяснил я. — Всегда вина лежит на другом.

М-р Пондорозо прислонил свой скутер к стене Уэйн Мьюз Уэст.

— Ну, я не знаю, — сказал он, — но в вашей стране очень много плохих водителей.

Я перемотал катушку.

— А в вашей стране они какие? — спросил я его.

— В моей, — сказал он, — это не имеет значения, потому что дороги широкие, а автомобилей меньше.

Я поглядел на него. Мне хотелось выяснить, откуда он, но я не хотел задавать прямых вопросов, что всегда мне казалось грубым путем разузнать вещи, которые при некотором терпении люди скажут тебе сами. К тому же, мы все еще были на подготовительной стадии, необходимой при встрече со взрослыми, неважно, какой расы.

— Вы латиноамериканец? — спросил я у него.

— Я родился там, да, но живу в Соединенных Штатах.

— О, да. Вы представляете обе страны?

На его лице появилась дипломатическая улыбка.

— Я работаю в ООН. Пресс-атташе делегации.

Я не спросил у него, какой.

— Интересно, могу ли я спрятаться у вас дома от этого яркого света, чтобы поменять катушку?

— Чтобы что?

— Перезарядить камеру. Кстати, — сказал я, разглядывая его в галерее, — я думаю, что нам с вами надо поговорить о фотографии. Сюзетт прислала меня, вы ее встретили у Хенли.

Он поглядел на меня осмотрительно и пустым взглядом, потом вновь вернулся к дипломатической улыбке и похлопал меня по плечу.

— Заходи, — проговорил он, — я ждал тебя.

Изнутри квартира выглядела клево и дорого — знаете, с покрытой стеклом белой металлической мебелью, американскими журналами, комнатными растениями и сифонами, но было ощущение, что ничто из этого не принадлежало ему, в чем я и не сомневался.

— Выпьешь? — спросил он.

— Спасибо, нет, я не буду, — сказал я ему.

— Ты не пьешь?

— Нет, сэр, никогда.

Он уставился на меня, держа бутылку и стакан и казалось, что он впервые по-настоящему заинтересовался мной.

— Тогда как же ты сдерживаешь себя?

Мне так часто приходилось разъяснять это старшим собратьям, что это превратилось уже почти в рутину.

— Я не использую кайф от алкоголя, — сказал я, — потому что весь нужный мне кайф я получаю от себя самого.

— Ты вообще не пьешь?

— Либо ты пьешь много, либо, как я, ты не пьешь вовсе. Ликер создан не для придачи энергии, а для оргий или для полного воздержания — это единственно мудрые отношения между мужчиной и бутылкой.

Он покачал головой, и налил себе немного смертельного варева.

— Так значит, ты — фотограф?

Я понял, что мне нужно быть очень терпеливым с этим типом.

— Так точно, — ответил я и продолжил, еще не подозревая, с какими странностями мне придется столкнуться. — Какие снимки вам нужны?

Он выпрямился и напряг свой торс.

— О, я бы хотел, чтобы ты сфотографировал меня.

— Вас?

— Да, это что, необычно?

— Ну, да, немного. Мои клиенты обычно заказывают снимки с моделями, делающими то и се…

Я пытался осторожно намекнуть ему на его странности. Но он сказал,

— Я не хочу моделей, только себя.

— Да я понимаю. А что вы будете делать?

— Атлетические позы, — ответил он.

— Только вы один?

— Конечно. — Он видел, что я все еще был растерян. — В моей гимнастической форме, — добавил он.

Он поставил стакан и бутылку и отправился в соседнюю комнату, пока я листал американские журналы, посасывая тоник. Потом он вышел одетый — клянусь, что ничего не выдумываю — в пару голубых баскетбольных кроссовок с белыми шнурками и черные трико. Его обнаженная грудь была покрыта густыми волосами, как рождественская открытка, а на голове у него была маленькая круглая купальная шапочка.

— Можешь начинать, — сказал он.

— Сколько поз вы хотите?

— Около ста.

— Серьезно? Это обойдется вам недешево… Вы хотите делать что-нибудь конкретное или просто позировать?

— Я полагаюсь на твое вдохновение.

— О" кей. Тогда просто ходите вокруг. Ведите себя естественно.

Щелкая аппаратом, я продумывал основные вопросы, которые мог бы задать ему; мне было интересно, был ли он банкротом, или лунатиком, или у него были столкновения с законом, как у многих жителей столицей в эти дни. Этот сумасшедший латиноамериканец неуклюже бродил среди мебели в своих апартаментах, принимая нарциссические позы, будто он уже восхищался снимками этого огромного великолепного мужчины.

Через какое-то время после этих движений в тишине — он потеет, я гоняюсь за ним, щелкая фотоаппаратом, словно профессор с сачком для бабочек, — он схватил свою выпивку, рухнул в белое, покрытое блестящей кожей кресло, и сказал:

— Возможно, ты способен мне помочь.

— Я тоже так думаю, М-р Пондорозо.

— Зови меня Микки.

— Как скажете, — сказал я ему, делая непоколебимый вид, и перезаряжая свой аппарат.

— Дело вот в чем, мне нужно закончить исследование для своей организации о пути британского народа середины ХХ столетия.

— Отлично, — произнес я, думая, как бы скорее добраться до сотни, и щелкая его сидящего, с животом, вываливающимся избалетных трико.

— Я исследовал англичан, — продолжил он, — но у меня очень мало интересных идей насчет них.

— Как долго вы их исследовали?

— Недель шесть, думаю; я знаю, это не очень долгий срок. Но даже за это время я не увидел никаких перспектив.

Микки П. вопрошающе глядел на меня в промежутках между глотками.

— Даже погода неправильная, только взгляни в окно, — сказал он, — Английское лето должно быть холодным.

Я понял, что он имел в виду. Старое солнце Сахары неожиданно вылезло на небо и перепекло нас в совершенно другую форму, отличающуюся от обычной сырой мягкотелой массы.

— Попробуйте задавать мне вопросы, — проговорил я.

— Ну, давай возьмем две главные политические партии, — начал он, и я сразу понял, что он подготавливается к большой речи.

— Нет, благодарю, — выпалил я, — я не хочу быть задействованным ни в той, ни в другой.

Его лицо немного вытянулось.

— Они тебя не интересуют, в этом все дело?

— А как же иначе?

— Но ведь ваши судьбы разрабатываются по их инициативе…

Я сфотографировал его небритое лицо ужасным крупным планом.

— Если кто-либо, — перебил я его, — и разрабатывает мою судьбу, так это уж точно не эти парламентские чуваки.

— Ты не должен презирать политиков, — возразил он мне. — Кому-то ведь надо заниматься домашним хозяйством.

Здесь я отпустил свой Роллейфлекс, и начал бережно выбирать слова.

— Если бы они занимались лишь домашним хозяйством и прекратили бы играть в Уинстона Черчилля и Великую Армаду, так как время оловянных солдатиков прошло, тогда бы их никто не презирал. Их бы просто не было заметно.

М-р Пондорозо улыбнулся.

— Я думаю, сказал он, — это бы подошло политикам.

— Я надеюсь, — ответил я.

— Тогда что ты скажешь о Бомбе? — спросил М-р П. — Что ты будешь делать с этим?

Все понятно, я связался с настоящим зомби.

— Послушайте. Никто во всем мире моложе двадцати лет ни капельки не заинтересован в этой вашей бомбе.

— Ага, — оживился чудак-дипломат, его лицо при этом стало хитрым. — Вы, может и не заинтересованы — я имею в виду, здесь, в Европе, — но как насчет молодых людей в Советском Союзе и в США?

• Предыдущая
• 4/50
• Следующая