Выбери любимый жанр

Стезя смерти - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 8

Изменить размер шрифта:

– Выходит circulus vitiosus[12], – словно бы подслушав его мысли, продолжал Ланц, замедляя шаг. – Они работают из рук вон, мы правим их ошибки, исполняем их службу вместо них, а они, видя это, продолжают работать еще хуже, зная, что мы за них все сделаем. А не делать, как я уже сказал, совесть не позволяет…

– Если они будут продолжать ездить на шее у Конгрегации, – вмешался Курт тихо, – это ничем хорошим не закончится – люди станут всю вину сваливать на нас и болтать, что инквизиторы придираются ко всем и каждому, норовя отыскать преступление там, где его нет.

– Ну, пока Бог миловал, – возразил Ланц, заворачивая к лестнице. – На нынешний день все наоборот. Не так давно была еще история – студенты местного университета закатили пирушку в честь окончания весенней сессии; понимаешь, надо полагать, что там было. А уж что учинили те, кто в том году университет окончил – и вовсе словами не передать…

Курт невольно усмехнулся. Когда «церковные мальчики», они же выпускники академии святого Макария, будущие инквизиторы, были отпущены в город отметить завершение своего обучения, тамошние студенты наутро горячо жали им руки, качая головами с уважительным изумлением. Тогда же и сам выпускник номер тысяча двадцать один с удивлением узнал, что учащиеся университетов вовсе не мирные книгоглотатели, а пусть и образованные, но все же головорезы, склонные подчас к такому веселью, что оно могло легко квалифицироваться как Конец Света местной значимости…

– И вот наутро, – продолжал Ланц с усмешкой, – в штабеле пьяных в дугу студентов обнаружилась девица – причем не из трактирных девок, а из вполне доброй семьи, чтоб не сказать – известной в своем кругу. Девица была попользована не раз, причем до синяков и местами едва не до крови. Протрезвев, она тут же обвинила одного из студентов; мальчик был, скажу сразу, по сравнению со своими дружками смирный и безобидный, но никто и не подумал усомниться. Его уж было скрутили, но тот вдруг возьми и – в ноги нашему старику. От вины, сказал он, не отрекаюсь, если докажете, а только я ничего такого не помню, а стало быть, вполне может иметь место колдовство, кто-то меня заворожил. И написал надлежащую бумагу.

– Умно, – хмыкнул Курт; Ланц усмехнулся в ответ:

– Керн тоже оценил сообразительность, и хоть было ясно, что колдовство в этой истории рядом не валялось, делом все ж занялись. Как парень и рассчитывал, уж мы-то прошерстили всех и каждого, кто в тот вечер с ним пьянствовал, опросили трактирщика, друзей, соседей, словом – всех, едва ли не бродячих котов в округе; и выяснилось, что девица сама не помнит, кто с ней был, сколько раз и что выделывал, а поскольку отцу наутро показаться было боязно, сочинила обвинение на самого безропотного и тихого из этой братии… Словом, дознание показало, что мы снова раскрыли вполне светское дело, однако не сказать, чтоб зря старались.

– Еще бы… А девица что?

– Ну что – девица… Хотели вздернуть за лжесвидетельство, уже не мы – светские, но этот добряк все пороги оббил, просил для нее снисхождения. Образец милосердия… Заменили штрафом, хоть, надо сказать, весьма изрядным. Однако, насколько я слышал, инквизицию в полном объеме ей отец устроил домашними средствами.

– И где теперь этот студент?

– А, – отмахнулся Ланц, – он родом не из наших краев, домой и уехал. Перед этим я с ним побеседовал – так, интереса ради, без протокола, чтоб подтвердить свою мысль. Разумеется, он даже и не думал, что мы что-то раскопаем, просто, сказал он мне, сегодня в Кёльне никто, кроме следователей Конгрегации, не умеет или не хочет вникать в обстоятельства дел, и некоторым образом ввести нас в заблуждение было единственным способом добиться справедливости и спасти свою шкуру. Стало быть, как сказал после этой истории Керн, «не зря работаем». Если светским горожане начинают предпочитать нас – это уже дорогого стоит…

Вслух Курт не сказал ничего, но мысленно помянул все то, что ему приходилось преодолевать, расследуя свое первое и единственное пока дело в глухой провинции, где каждый смотрел на него если (и это в лучшем случае) не со страхом, то с ненавистью или хотя бы отчуждением; с ним говорили через силу, замалчивая, отнекиваясь, лукавя и уходя от ответов, и само слово «инквизитор» среди тех людей было синонимом изувера и являлось едва ли не ругательным.

Похоже, здесь ему придется ко многому привыкать…

– Итак, – остановившись у широкого прохода, ведущего в полутемный коридор, провозгласил Ланц, широко поведя рукой, – в той части подсобные помещения: оружейная, кладовая, мастерская, второй этаж – архив и библиотека, подвал пустует.

– Неужто? – не сдержал удивления Курт; сослуживец рассмеялся, довольно внушительно хлопнув его по плечу:

– А-а, сразу о деле… Нет, этот подвал здесь, в этом крыле.

– К слову, если память мне не изменяет, – нерешительно произнес Курт, озираясь, – это здание в свое время было поменьше?

– Да, абориген, твоя память тебе верна, как лучшая из жен. Подсобная часть – это старая башня, что была ранее, а вот это крыло, где мы теперь стоим, было пристроено лет шесть назад. Здесь, на этом этаже, комнаты для допросов, та часть архива, что должна быть под рукой, на третьем – как ты уже знаешь, общежитие, на первом – приемная, лаборатория и часовня. В подвале, соответственно – подвал. Кстати, из него в часовню ведет отдельная лестница, посему, если в допросной покажется, что перегнул палку – милости просим каяться. Только учти, что Керн проведением месс и исповедей развлекается редко, посему предаваться мукам совести предстоит наедине с Создателем; но, если припрет, можешь обратиться к старику с нарочной просьбой – не откажет… Подвал посмотреть интересно?

Курт отмахнулся:

– Успеется. Да и чего я там не видел…

– Как знать, – хмыкнул Ланц, – может, чего и не видел.

– Там у тебя ящик с «Malleus»’ами – на случай, если тот износится?

Дитрих перекривился, скосив взгляд в его сторону с подозрением и почти неприязненностью.

– Я надеюсь, ты не из тех человеколюбов, что призывают исключить допрос крайней степени всецело?

– Нет, – заверил его Курт категорично, качнув головой, – этим не грешен. На своем предшествующем деле, скажу начистоту, я не раз пожалел, что не могу кое-кого из свидетелей припереть к стенке и ответов требовать уже иначе.

– А знаешь, – на лице Ланца отобразилось столь заинтересованное нетерпение, что он насторожился, – я тут кое-что о вашей академии слышал…

– Воображаю себе, – пробормотал Курт с тяжким вздохом; тот развел руками, усмехнувшись почти извинительно:

– Что ж поделаешь, такая у вас репутация.

– Какая?

– Как у дома призрения для душевнобольных, – без церемоний отозвался Ланц. – И среди прочих слухов разгуливает сплетня о том, что один из ваших наставников в выпускной день каждого курсанта заводит в подвал и устраивает практикум на тему «каково быть по ту сторону дыбы».

Курт, не утерпевши, улыбнулся, глядя под ноги, и разразился вздохом.

– О, Господи… – проронил он едва слышно, и, подняв взгляд к Ланцу, встретил взгляд почти разочарованный.

– Неужто нет подвала?

– Подвал-то, само собою, в академии имеется, и даже допросная в нем наличествует, но никто в ней курсантов на дыбу не вздергивает. Это… в некотором роде демонстрационное помещение, просто exemplar[13] – того, что применялось, что применяется и того, что теперь использовать воспрещено; дверь открыта, и любой из курсантов старших курсов может войти, осмотреться. Никто, в целом, не возражал и в том случае, если приходило в голову испробовать.

– Ну и как? – с непритворным интересом осведомился Ланц. – Далеко зашел?

– Это дозволь оставить при себе, – мимовольно это прозвучало несколько вызывающе, и Курт улыбнулся: – «Молотом» себе по лбу, скажу сразу, стучать не додумался.

вернуться

Порочный круг (лат.).

вернуться

Образец (лат.).