Землемер - Купер Джеймс Фенимор - Страница 36

— Действительно, счастливый для вас случай, — сказал я, когда радость его несколько затихла, — особенно если вы не должны были возвращать захваченного правительству.

— А зачем возвращать? Правительство было бедное, я согласен, но все же оно было и будет богаче меня. Когда вещь переходит из рук в руки, то и владельцы меняются.

О, бедная человеческая натура! Тебя везде встретишь.

Человек, дурно поступивший, всегда ищет средство извинить себя. Когда рассудок его омрачен страстями, он всегда требует новых правил, новых условий для своей защиты.

— Не случалось ли вам когда-нибудь быть по своим делам в суде? — осмелился я спросить у скваттера.

Мильакр, перед тем, как ответить, немного подумал.

— Да, случалось. Мне сказали однажды, что если я знаю право, по которому владею землей, то могу смело защищаться от законного владельца. Я явился в суд, но, господин Мордаунт, меня ощипали там как цыпленка, и больше меня туда не заманят. После этого уже прошло много времени; это случилось до войны с французами.

— А если Литтлпэдж узнает, что вы живете здесь, и если он захочет заключить с вами контракт, какие были бы ваши условия?

— О, я люблю торги. Это душа жизни, а так как генерал Литтлпэдж имеет права на эту землю, то я много требовать с него не стал бы. Если бы он согласился решить дело без шума, так, между нами, как полагается хорошим людям, я не стал бы долго ломаться. Не люблю судейских приговоров — они проучили меня.

— Какие же были бы ваши условия? Вы мне ничего не сказали.

— Мои условия? Очень выгодные. Я никогда не употребляю во зло прав моих. Вот в каком положении дело: господин Литтлпэдж имеет права на эту землю на бумаге, как я слышал, а я владею этой землей. Да и смешно было бы не воспользоваться таким местом, где есть и лес, и место для мельницы, и другие условия.

Мильакр снова захохотал; если ему приходилось хоть раз быть в веселом расположении духа, то радость его выражалась так продолжительно и шумно, что он поневоле должен был прерывать разговор. Насмеявшись вдоволь, он продолжал:

— Кто имеет понятие о лесах, тот согласится, что жить здесь очень выгодно, и этой выгодой я теперь пользуюсь. Вот шестьдесят три акра земли, которые чисты как ладонь: чище этого места не найдешь во всем кантоне.

— Не думаете ли вы, что Литтлпэдж будет смотреть на это, как на улучшение, когда срублены все деревья?

Вам должно быть также хорошо известно, как и мне, что лес придает ценность земле, особенно в этой стороне, где доставка его так свободна по Гудзону.

— Боже мой! Молодой человек, неужели вы полагаете, что я сам не думал об этом прежде, чем перенес сюда свою хижину? Не вам учить меня, старика, где лучше начинать вырубку. У меня сейчас на берегу реки и на дворе сто двадцать тысяч лучших досок, да еще есть довольно деревьев, из которых можно напилить столько же. Мне кажется, судя по вашему разговору, что вы должны знать этого Литтлпэджа; а так как я не люблю идти кривым путем к делу, а люблю правду и справедливость, то согласен сказать вам мои намерения для того, что если бы вам случилось встретить Литтлпэджа, то чтобы вы могли сказать ему про Мильакра, как про умного человека. Но условия мои крайние. Если генерал не помешает мне спокойно отправить мой лес на рынок, собрать хлеб, унести двери, окна и все железные вещи, одним словом все, что можно взять от мельницы, то я согласен удалиться отсюда весной, чтобы тот, кто займет это место, мог бы сделать посев.

Вот мои условия! Уступки — никакой! Это я согласен выполнить тихо, без споров. Я шума не люблю, спросите хоть у жены.

Я хотел ответить, но Зефан, старший сын скваттера, вдруг подошел к отцу, схватил его за руку и отвел в сторону. Этот молодой человек с самого нашего выхода из хижины и в продолжение всего разговора не переставал вглядываться в меня. Сначала я принял это за любопытство, очень естественное в дикарях, которые рассматривают наряд каждого нового человека, желая перенять что-нибудь. Такое любопытство свойственно низкому классу в Америке. Но я скоро заметил, что ошибся. По совершенно другой причине я обратил на себя внимание и брата и сестры.

Я убедился в своей ошибке потому, что Мильакр, поговорив со своим сыном, вдруг поменял свое отношение ко мне. Он повернулся лицом ко мне и стал рассматривать меня недоверчиво и даже угрожающе. Снова стал слушать своего сына и опять начал рассматривать меня. Это не могло продолжаться долго, и через несколько минут я стоял лицом к лицу с человеком, которого должен был считать не иначе как врагом.

— Послушайте, молодой человек, — сказал Мильакр, подойдя ко мне, — сын мой Зефан имеет против вас подозрение, которое лучше выяснить, прежде чем мы расстанемся. Я уже сказал, что люблю откровенность, а скрытность презираю, душевно презираю. Зефан думает, что вы сын Литтлпэджа и что вы явились сюда инкогнито. Правда ли?.. Да или нет?

— Откуда могли взяться у Зефана эти подозрения? — ответил я хладнокровно. — Он меня не знает, и мне кажется, что я в первый раз с ним встречаюсь.

— Конечно, справедливо, но иногда можно видеть и то, что не бросается в глаза. Мой сын часто бывает в Равенснесте, и недавно был там добрых два месяца. Я иногда посылаю его для небольших торгов с господином Ньюкемом.

— С Джаоном Ньюкемом?

— Да, с советником Ньюкемом, как он имеет полное право называться. Мое правило называть черта — чертом.

Поэтому Зефан нынешним летом оставался долго в Равенснесте, а может быть, ему там и приглянулась какая-нибудь, да он не сознается; наконец, возвратился оттуда и сказал мне, что с минуты на минуту ожидают сына Литтлпэджа.

— Вы знакомы с Ньюкемом? — спросил я, чтобы немного отклонить разговор. — Вы с ним имеете дела?

— Очень большие. Ньюкем взял у нас весь лес, который был срублен в прошлую весну, и дал нам за него материи, рому и разных разностей, а сам продал лес в свою пользу. Он недурно обработал это дело, как я слышал; он хотел взять и этот лес, да я думаю, лучше послать ребят на рынок. Впрочем, что до этого, не тем мы заняты сейчас. Ведь вы мне сказали, что вас зовут Мордаунт?

— Да, и сказал правду.

— Да как ваше данное имя?.. Однако, послушай жена, — сказал он, обращаясь к Пруденс, которая приблизилась к нам, чтобы послушать разговор, предупрежденная, вероятно, своим сыном. — Однако.., ведь этот молодой человек может быть так же невинен, как и твои собственные дети.

— Мордаунт, это имя, которое мне дали при крещении, — сказал я в какой-то рассеянности, — а Литтлпэдж…

Вдруг рука индейца прикрыла мне рот и не дала говорить больше. Но было поздно, скваттеры поняли, что я хотел сказать. Пруденс бросилась в сторону, и я услышал, как она, подобно наседке, начала звать своих детей.

Мильакр повернул дело иначе. Лицо его омрачилось, он что-то тихо сказал Лавинии, которая тут же побежала выполнять поручение, поглядывая бессознательно в сторону.

— Понимаю!.. Понимаю!.. — вскричал скваттер таким отчаянным голосом, как будто дело шло об оскорблении чести. — Между нами шпион; не так давно еще кончилась война, чтобы забыть, как поступают со шпионами. Зачем вы пришли на мою землю?.. Зачем вошли в мой дом?

— Я пришел осмотреть и уберечь собственность, которая мне принадлежит. Я сын генерала Литтлпэджа…

— Если вы думаете, что Мильакр из тех людей, которые позволят врагу отнять у себя землю, которые будут спокойно, сложа руки смотреть на это, — о! вы страшно ошибаетесь… Лавиния, собери скорее всех!.. скорее!.. Мы избавимся от вас… Найдем место, куда спрятать вас.

Пора было подумать о своей защите. Я знал, что индеец был вооружен, и, решив продать свою жизнь дорого, я протянул руку, чтобы взять у него карабин. Но, к великому моему удивлению, Сускезус скрылся.