Бабье царство. (СИ) - "Анатоль Нат" - Страница 105

Но в Совет донос напишу, — погрозил он в след, медленно тронувшейся с места подводы. Глядя на медленно проходящий мимо обоз, презрительно проворчал:

— И где только таких кляч набрали, — всё же не удержался он от шпильки, пропуская мимо себя последнюю телегу. — Сидор ваш мог бы вам и получше лошадушек выделить, а то и купили бы, чай не бедные. Не то, что мы, сирые.

— Побили на перевале, — донёсся до него голос возчика с последней подводы. — А этих рыцари дали, в счёт возмещения убытков и за недогляд на их территории.

— Во как, — уже много тише проговорил Сысой, провожая настороженным взглядом последнюю телегу, свернувшую на улочку, ведущую в южную часть города.

Колька! — негромко крикнул он в тёмный проём калитки воротной башни. — Колька! — повысил он голос.

— Здесь я, — донёсся голос из-за спины.

— Руки в ноги и бегом до Головы, — не поворачиваясь, негромко проговорил воротный. — Скажешь, что пришёл банковский обоз с перевала. Вернулись те, кого Машка-банкирша отправляла ещё по весне на лодьях куда-то в Западные баронства на какую-то там ревизию. Скажешь, что вернулось хорошо, если треть от прежнего числа. Привезли четыре трупа и какие-то бумаги. Среди мёртвых на последней телеге лежал Опанас Мотня, того что Машка отправила тогда за главного.

Ну, — задумался он на миг, — этого пока хватит. Остальное я сам, при встрече доскажу.

Никогда Маша не думала что придётся срываться ночью из дома и нестись в город сломя голову, по ночной дороге, не жалея ни лошадей, ни своей шеи. Но вести, принесённые дежурным егерем от Изабеллы, вырвали их с Корнеем из Берлога и погнали не дожидаясь рассвета в город.

Бела писала, что вечером прибыл обоз с банковскими бумагами из западных филиалов банка и её незамедлительное присутствие на месте обязательно.

Ничего больше в письме от неё не было, но сам тон письма недвусмысленно извещал ее, что там что-то произошло, что-то такое, ради чего надо срываться и нестись посреди ночи в город.

Запах! Запах смерти шибанул ей в нос, как только они внеслись на лошадях во двор сидоровой землянки. Запах смерти и беды. И больше уже этой ночью её не отпускал.

И запах грязных, давно не мытых тел, мокрых, кислых кож и протухших сапог, густым, удушающим слоем висящий в гостиной, куда они ворвались туда вместе с Корнеем.

— Семь? — это было первое, что она заметила. Семеро сидящих за столом в гостиной угрюмых, мрачных мужиков. Семь человек и запах беды.

— Да, — скрипучий, хриплый голос Степана, зама Опанаса в этом походе, раздался от пылающего во всё зево камина. — Осталось нас семь. Ещё четверо во дворе, во льду на последней телеге. А остальные по погостам баронств разных разбросаны. Тех нам уже не привезти было, — тихо проговорил он. — Далеко, да и льда столько не хватило бы. А порой и не до того было. Порой так быстро бежали, что лошади подковы на ходу теряли.

— Рассказывай, — тяжело опускаясь на свободное, стоящее у стены кресло, тихо и обречённо проговорила Маша.

Подошедшая незаметно Изабелла подала ей высокий, гранёный стакан с каким-то кислым напитком. Глядя ей в глаза, Маша в этот миг поняла, что разговор сейчас будет долгий, трудный и очень тяжёлый.

— Первым делом мы остановились в баронстве Гарс, — начал рассказ Семён. — Там как раз начинались то ли перевыборы какого-то герцога, то ли ещё что, так что мы успели как раз на начало праздника.

— Это было единственное место, где всё было хорошо. Мы так тогда радостно и подумали: "Как хорошо всё начинается". Больше подобного не было.

Рассказ, дополняемый короткими, деловыми вставками всех вернувшихся егерей был детален, подробен, точен и… страшен. Страшен своей безысходностью и полной, жестокой определённостью.

Никаких богатых филиалов у банка "Жемчужный" в западных баронствах и княжествах больше не было. Всё было разграблено, продано, разворовано, а деньги, находившиеся раньше там на счетах, пропали безследно, буквально растворившись в воздухе.

И везде, на всех бумагах, подо всеми финансовыми обязательствами, везде стояли подписи Марьи Ивановны Корнеевой, заместителя управляющего банка "Жемчужный" господина Кидалова. Везде, на самой малой бумажке стояли её подписи.

И нигде на счетах не было денег. Как не было ни самих счетов, ни персонала, ни помещений, ни зданий, стоимость которых по самым скромным подсчётам шла на миллионы. Ничего не было.

А потом, под утро, пришли вдовы. Пришли молодые вдовы парней, погибших в походе егерей. И это было самое страшное. И рассказ повторился по новой.

С рассветом пришли уже отцы и братья погибших, а потом целый день кто-нибудь да приходил, из всё новых, новых и новых. И так эта тягомотина тянулась весь день.

Потом этот длинный, тяжёлый день кончился. Тела погибших забрали родственники и в их домах приступили к подготовке похорон и тризны. А на следующее утро город взорвался. Весь город, все вкладчики, все, у кого были хоть какие-т вложения в банке "Жемчужный" потянулись в кассу, забирать свои деньги. И казавшееся ещё вчера могучее древо, казалось бы, ещё недавно непотопляемого банка с неисчислимыми капиталами и богатым имуществом в даьних баронствах затрещало и наклонилось.

Банк не рухнул чудом, и под своими обломками никого не похоронил. Но лишь потому, что Маша с профессором распродали все, что только было можно из имущества компании, вложили эти деньги в банк и расплатились абсолютно со всеми. А сами остались нищие, словно церковные крысы.

А потом неожиданно оказалось, что всем всё банк "Жемчужный" выплатил полностью и платить больше просто некому. И все распродажи имущества мгновенно прекратились.

У компании землян, ранее бывшей чуть ли не в списках самых богатых людей города, на руках осталась сущая безделица от былого.

Один спиртоводочный заводик из множества бывших и строившихся. Который не купили просто по тому что никому из желающих не нужны были обгорелые брёвна ограды и корпусов завода на Рожайке.

Как амазонки его при набеге сожгли, так и восстановить до сих пор не успели.

Рыборазводный пруд с многопильной лесопилкой на Быстринке остался, из-за которого у Сидора в своё время вышел грандиозный скандал с Советом, с так до конца и не достроенной плотиной. И которая теперь. при номинальной принадлежности к Компании, исправно работала на других.

Земельные участки остались, с висящими на них огромными долгами перед городом; с которыми никто и не подумал связываться, беря себе на шею такой хомут.

Куча каких-то никому не нужных лесных участков, с какими-то непонятными насаждениями. Ещё что-то такое же, по мелочи, что сразу и не упомнишь.

Ни свою собственность в горах, ни стекольный, ни железодельный завод не тронули, хоть желающие купить были.

Остались у них на руках и куча всяких, ни на что толком не годных бумаг, которые никто не знал куда теперь и деть.

Много чего осталось, разного. Не было только денег. Таких маленьких, круглых монеток, жёлтого и серебристого цветов. Впрочем, в своём нынешним положении они бы согласились и на медные кругляши. Но не было и меди.

И ещё у них на шее осталась большая, огромная проблема, собственно из-за наличия которой они так и не смогли пойти на ликвидацию банка и объявления его банкротом.

На руках у них остались в хранилищах банка проклятые поморские изумруды, и свои, и людей Бугуруслана, оповещать о наличии которых у банка им всё же хватило ума. Пусть они и лишились очень многого из уже нажитого за эти годы, но приносить в город весть о появлении пропавших много лет назад поморских изумрудах, приносить в город войну, никто из них не захотел.

Не было ни одного дня за это прошедшее время, когда бы профессор не помянул недобрым словом и Сидора, и Димона, и этого их хитроумного компаньона Бугуруслана, навязавших им на шею такой неподъёмный долг.

Теперь он узнал истинную причину, по которой Маша так упорно не желала ликвидировать прогоревший банк, и каждый раз при встрече, он снова и снова извинялся за собственную глупость.