Дело Фергюсона - Макдональд Росс - Страница 38

• Предыдущая
• 38/53
• Следующая

— Насколько мне известно, нет. А что, по-вашему, ей могли бы паять?

— Да ничего такого. — Она неуклюже отступила с опасной высотки. — Вы же адвокат, вот мне и подумалось... то есть я и подумала, ей чего-нибудь паяют.

— Нет. Но ее разыскивают. А где вы ее видели недели две-три назад?

— Да тут и видела. В этой самой квартире. Уже лет шесть-семь, как она сбежала — не то чтобы я ее очень винила. И вдруг как с неба сваливается, разодетая в пух и прах — одних драгоценностей тонну на себя нацепила. Как Дотери выражается, ударь вы меня паровым молотом, я бы на ногах не удержалась. А он накинулся на нее, как собачья свора. Всегда ее на дух не переносил, да и вообще он видеть не может, когда кто-то чего-то добивается. И давай ее с усмешечкой своей подкалывать, спрашивать, какую она себе кормушку нашла, что так одевается.

— И что она сказала?

— Да ничего. Пыль ему в глаза пускала. Дескать, она актриса и в кино ее нарасхват рвут. А откуда у нее деньги, не сказала. Так откуда они? По какой причине ее разыскивают?

— Почему вы решили, что ее разыскивают?

— Так вы же сами сказали, что ищете ее.

— Потому что не знаю, где она.

Но мысли ее упрямо катились по одному желобу.

— Ну колечки и брошки свои она не в коробках с кукурузными хлопьями нашла. А что не в кино на них заработала, это уж я знаю.

— Вы уверены?

— Я Хильду знаю как облупленную, и пока ее тут не было, она ни чуточки не изменилась. Всегда была ломака и врунья, задирала нос и притворялась, будто она и то и это. Как же такой девчонке пробраться в кино?

— В кино берут не за моральные качества, миссис Дотери. Приготовьтесь к неожиданности.

— Она что — померла? — тоскливо спросила женщина.

— Нет, насколько мне известно. Но ваша дочь действительно была киноактрисой и снималась с большим успехом, пока не вышла замуж.

— Во-во! Так она нам и говорила. И уж конечно за миллионера выскочила, — добавила она с неуклюжей иронией.

— Совершенно верно, миссис Дотери.

— Господи, так это правда, что ли? Она не врала?

— Об этом — нет.

— Подумать только! — произнесла она с благоговением. Ведь ее дочь сделала явью американскую мечту: стала киноактрисой и вышла замуж за миллионера.

Миссис Дотери поглядела вниз на свое тело, источник всех этих чудес, и одобрительно потерла бедро под передником.

— Мужиков к ней всегда тянуло. Что так, то так. Дотери это не нравилось. Но больше по злобе. Он на всех девочек злобился, чуть они подрастали. Выжил всех их из дома не мытьем, так катаньем. Вот я ему скажу!

Ее восторг отдавал тоскливым злорадством. Она, казалось, хотела извлечь как можно больше из счастливой новости, прежде чем, по обыкновению, новость эта окажется вовсе не счастливой.

— Могу ли я узнать, что вас привело сюда? — вдруг осведомилась она по всем правилам хорошего тона, словно ответ на столь светский вопрос не мог не оказаться приятным. — Вы же говорите, что устроилась она хорошо и драгоценности эти некраденые. Так адвокат тут для чего?

— Это долгая история. (Не такая уж долгая, но мне надоело стоять в дверях, и я хотел посмотреть, в каких условиях росла Холли Мэй.) Вы не разрешите мне войти?

— Войдите, пожалуй. Правда, беспорядок тут. Никак не успеваю с уборкой. Весь день в лавке. Вечером только и убираюсь.

Она попятилась, снимая передник, как будто в результате должна была преобразиться она сама или комната. А комната в этом решительно нуждалась. Розовый фанерный ящик, заставленный дешевой мебелью и замусоренный осадками невеселой жизни — смятые газеты, пепельницы, извергающие окурки, немытые стаканы. Центром комнаты был телевизор. На нем стояла фарфоровая лампа в виде фигуры нагой женщины. Сквозь дырку в жалюзи, точно красный подмигивающий глаз, заглядывала неоновая вывеска бара напротив.

— Присядьте. — Она сняла с кресла охапку грязного белья и пошла с ним вон из комнаты, но по дороге остановилась возле телевизора и передником стерла пыль с фарфоровой женщины. Какие мечты о красоте и свободе воплощали для нее фарфоровые груди с алыми кончиками?

Кресло охнуло под моим весом и попыталось ужалить меня остриями пружин. В соседней комнате послышался звук льющейся воды, потом позвякивание бутылки. Миссис Дотери вернулась с двумя стаканами, до краев полными бурой жидкости.

— По такому случаю надо выпить. Ничего, что кола? Крепким я не угощаю, если могу. И всегда так. Дети ведь росли, и надо было кому-то подавать им хороший пример, раз уж Дотери не подавал. Ну, хоть у одной жизнь заладилась, чего не про всякую семью скажешь.

Она протянула мне стакан. Я почувствовал, что она оттягивает неизбежную минуту, когда счастливая новость обернется скверной. И подыграл ей:

— Сколько у вас детей? Она прикинула.

— Всего пятеро, а живых четверо. То есть надеюсь, что они живы. — И принялась загибать пальцы. — Хильда, Джун, Фрэнк, Рене и Джек. Фрэнк был третьим с обоих концов, тот, что разбился на машине. Хильда Фрэнка любила ну до того сильно, как ненавидела Джун — как старшая следующую, понимаете? На той неделе она чуть с ума не сошла, когда я ей сказала, что Фрэнк разбился. И ведь за рулем-то не он сидел. Я ей сказала: вот что бывает, когда девушка бросает свою семью, как она бросила. Хочешь вернуться, ан их уже никого и нет. Так вот и со мной и моей семьей было, когда я... когда я вышла за Дотери и мы переехали жить в Калифорнию. — Она продолжала, не меняя тона: — И хорошенькую жизнь он мне устроил со своими кроликами-шиншиллами, пышечными да магазинами новинок. А сам все время лакал спиртное.

— Что произошло с другими вашими детьми?

— Джун и Рене уехали, ну, как Хильда. Джун связалась с коммивояжером, который жил в отеле «Звезда». Он нейлоновыми чулками торговал. Ходил с ними от двери к двери, а ей в отцы годился. Когда Дотери узнал, он избил ее рукояткой молотка, да разве их этим остановишь! Последний раз я про нее слышала, что она ходила с чулками от двери к двери в Комптоне. Очень мне горько стало. Я ведь всегда думала, если из них кто чего добьется, так Джун. Всегда на нее надеялась. Только выходит, что Хильда. Ну Богу оно виднее.

— А Рене?

— Рене уехала и нашла работу, чуть ей восемнадцать сравнялось. Где-то в Сан-Франциско устроилась. Официанткой. Написала мне на Рождество, только обратный адрес на конверте поставить забыла.

— А Джек?

— Он мой младшенький. Ему еще семнадцати нет. Ну и хорошо, он ведь в исправительном заведении для малолетних. Полицейские мне сказали, что, будь он постарше, они бы его в тюрьму упрятали за кражу машины, которую он украл.

Тягостный итог. Да еще сразу вслед за миссис Хейнс с ее упорным отрицанием очевидного. Я не знал, то ли мне рассмеяться в лицо миссис Дотери, то ли разрыдаться в ее кока-колу, и спросил себя, что я делаю тут, в шестидесяти милях от своего дома, копаясь в развалинах жизней, которые для меня ничего не значат. Нет, поправился я, — жизней, которые прежде для меня ничего не значили.

Прихлебывая кока-колу, совсем уже теплую, и глядя на потухшее лицо миссис Дотери, я вдруг ощутил, как необъятна Земля, вращающаяся между светом и мраком, и что это значит — давать жизнь детям в нашем мире. Что-то землетрясением всколыхнулось в таких глубинах моего сознания, о каких я и не подозревал, — безмолвная молитва за Билла Гуннарсона-младшего.

— Вы не разрешите мне позвонить, миссис Дотери?

— У нас тут телефона нет. Если очень важно, так он внизу, в магазине. — Она замялась, а потом рискнула: — Вы ведь хотели мне про Хильду рассказать.

— Да. Она внезапно исчезла при подозрительных обстоятельствах. Ее муж очень за нее тревожится. Кстати, я представляю его.

— При каких таких подозрительных?.. Так она, значит, все-таки что-то натворила?

— Не исключено. Но, возможно, что и нет. Видимо, она каким-то образом связана с человеком, которого зовут Гарри или Генри Хейнс.

— Это что же, она с ним по-прежнему путается? — Волна краски поднялась от ее шеи до самых глаз.

• Предыдущая
• 38/53
• Следующая