Звездный десант - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 39

• Предыдущая
• 39/233
• Следующая

Но, знаете, стоит привыкнуть, и так даже лучше. Хочу сказать, если девчонка с самого начала выглядит здорово, то и с гладкой, как шар, головой она будет выглядеть ничуть не хуже. И так легче отличать флотских девушек от гражданских цыпочек — что-то вроде отличительного знака, как золотые черепа за боевой десант. Кармен выглядела необычно, она приобрела достоинство, и впервые за все это время я осознал, что она офицер, воин — и весьма симпатичная девчушка.

Я вернулся в казармы в аромате духов, а из глаз сыпались звезды. Кармен поцеловала меня на прощание.

История и философия морали — единственный курс, о котором я намерен рассказать.

Я удивился, обнаружив его в расписании. В ИФМ ничего не говорится о ведении боя или командовании взводом; если там есть что-то о войне (когда есть), так это о том, почему она ведется, а этот вопрос каждый кандидат решил задолго до поступления в офицерское училище. Десантник дерется потому, что он — десантник.

Я решил, что курс для тех из нас (наверное, трети), кто не проходил его в школе. Больше двадцати процентов кадетов были родом не с Терры (удивительно, что в армию чаще идут колонисты, а не жители Земли), а три четверти землян прибыли с присоединившихся территорий и прочих мест, где ИФМ не изучают. А раз так, я предположил, что уже будет полегче и я отдохну от действительно трудных уроков.

Опять ошибся. В отличие от школьного курса его надо было сдавать. Хотя и не на экзамене. То есть что-то вроде него было, так же как контрольные и зачеты,— но без отметок. Требовалось только убедить преподавателя, что ты годишься в офицеры.

Если он считал иначе, то по твою душу собиралась комиссия и вопрос стоял уже не о том, можешь ли ты быть офицером, а годен ли ты для армии в любом звании, и неважно, насколько ловко ты обращаешься с оружием. Решалось — давать тебе второй шанс... или просто вышибить вон и позволить стать гражданским лицом.

История и философия морали работает, как бомба с замедленным механизмом Просыпаешься посреди ночи и думаешь: «А что инструктор имел в виду?» А я ведь учил этот предмет в школе, пусть и не понимал, о чем говорил нам полковник Дюбуа. Мальчишкой я считал этот курс большой глупостью. Это же не физика и не химия, какая же это наука? Пусть отправляется к прочим дополнительным занятиям, там этому предмету самое место. Я обращал внимание на него только из-за диспутов.

Я понятия не имел, что «мистер» Дюбуа старался научить меня, почему следует воевать, задолго до того, как я решил воевать.

Итак, почему же я должен сражаться? Не абсурд ли — подставлять свою нежную шкуру насилию со стороны недружелюбных чужаков? Особенно если плата за любое звание не стоит того, чтобы ее тратить, рабочий день — жутко не нормирован, а условия работы — хуже некуда Когда мог бы сидеть дома, а подобные страсти оставить тем толстокожим парням, которым такие игры доставляют удовольствие. И между прочим, незнакомцы, с которыми я воюю, лично мне ничего плохого не делали до тех пор, пока я не явился к ним и пнул ногой их чайный столик. Ну не чушь ли?

Драться. Потому что я десантник? Брат мой, ты пускаешь слюну, как собака Павлова. Завязывай и принимайся думать.

Наш преподаватель майор Рейд был слеп и имел сбивающую с толку привычку, обращаясь к тебе, смотреть прямо в глаза. Мы перемалывали события после войны Русско-англо-американского союза и Китайской гегемонии, 1987 год и последующие. Но был день, когда мы услышали о разрушении Сан-Франциско и долины Сан Хоакин. Я думал, майор заговорит об этом. В конце концов, сейчас даже гражданским стало ясно — или жуки, или мы. Сражайся или погибай.

О Сан-Франциско майор Рейд даже не упомянул. Ему захотелось, чтобы кто-нибудь из нас, горилл, дал оценку переговоров в Нью-Дели[11]. Потом принялся обсуждать, как это соглашение проигнорировало военнопленных... и таким образом закрыло эту тему навсегда; прекращение военных действий привело к мертвой точке, пленные остались там, где были. Другая сторона своих пленных освободила, и те за время Смуты вернулись домой — или не вернулись, если не захотели.

Жертва майора Рейда перечислила неосвобожденных пленных: уцелевших из двух дивизий британских парашютистов, несколько тысяч гражданских, в основном взятых в плен в Японии, на Филиппинах и России и обвиненных в «военных преступлениях».

— Кроме того,— бубнила жертва майора,— многие военнопленные были захвачены в предыдущей войне, их тоже не освободили. Общее количество военнопленных неизвестно. Наилучшая оценка... примерно шестьдесят пять тысяч.

— Почему наилучшая?

— Ну, так в учебнике написано, сэр.

— Прошу вас следить за своим языком Пленных было больше или меньше ста тысяч?

— Ну, я не знаю, сэр.

— И никто не знает. Больше тысячи?

— Вероятно, сэр. Скорее всего.

— Еще бы, потому что гораздо больше тысячи человек со временем бежали и вернулись домой, они известны пофамильно. Вижу, вы не читали задание как следует. Мистер Рико!

Теперь в жертвы угодил я.

— Да, сэр.

— Является ли тысяча неосвобожденных пленников достаточным поводом для начала либо возобновления войны? Примите во внимание, что могут быть и несомненно будут убиты миллионы ни в чем не повинных людей, если возобновится или начнется война.

Я не колебался:

— Так точно, сэр! Более чем достаточный повод.

— Более чем достаточный. А один-единственный военнопленный?

Тут я замешкался. Я знал, как ответил бы десантник, но кажется, преподавателю был нужен другой ответ.

— Давайте, мистер, не тушуйтесь! — резко сказал майор.— Верхний предел у нас тысяча. Я предлагаю вам найти нижнюю границу. Вы ведь не платите по чеку, в котором написано: «что-то между одним и тысячей фунтов», а ведь начало войны — посерьезнее траты денег. Будет ли преступлением подвергнуть опасности страну, а точнее — две страны, чтобы спасти одного человека? Особенно если он того не заслуживает. Каждый день от несчастных случаев погибают тысячи... так почему вы колеблетесь из-за одного? Отвечайте! Отвечайте «да» или «нет», вы задерживаете урок.

Он меня достал. И я выдал ему десантный ответ:

— Так точно, сэр!

— Так точно что?

— Нет разницы — один или тысяча, сэр. Нужно драться.

— Ага! Количество пленных значения не имеет. Хорошо. Теперь обоснуйте свой ответ.

Вот тут я застрял. Я знал, что ответ был правильный. Но не знал — почему. Майор продолжал погонять меня.

— Отвечайте же, мистер Рико. Это точная наука. Вы сделали математическое заявление, вы должны его доказать. Не то некоторые скажут, будто вы по аналогии заявили, что одна картофелина стоит столько же, сколько тысяча клубней. Нет?

— Никак нет, сэр!

— Почему? Докажите.

— Люди — не картошка.

— Уже легче, мистер Рико. Думаю, для одного дня мы достаточно натрудили ваши усталые мозги. Завтра представите классу в символической логике письменное доказательство вашего ответа на мой изначальный вопрос. Дам вам намек. Посмотрите примечание семь к сегодняшней главе. Мистер Саломон! Как развивался нынешний политический строй во время Смуты? И что есть его нравственное обоснование?

Салли запутался еще в первой части. Вообще-то никто не может точно сказать, каким образом появилась Федерация; просто взяла и выросла. К концу двадцатого века правительства оказались в кризисе, чем-то нужно было заполнить вакуум, и затычкой стали ветераны. Они проиграли войну, у многих не было работы, многих тошнило при одном упоминании о договоре в Нью-Дели, особенно болезненно ребята воспринимали вопрос о военнопленных. А еще они умели сражаться. Но это не было переворотом, скорее — как в России в семнадцатом году. Одна система рухнула, возникла другая.

Первый известный случай произошел в Абердине, Шотландия. И он типичен. Несколько ветеранов собрались и организовали «Комитет бдительных», чтобы остановить грабежи и беспорядки, кое-кого повесили (включая двоих своих) и решили не принимать к себе никого, кроме ветеранов. Принцип был выбран случайно: друг другу они немного, но доверяли, а больше не верили никому. То, что началось как экстремальная мера, стало конституционной практикой... через одно-два поколения.

• Предыдущая
• 39/233
• Следующая