Флетч в Зазеркалье - Макдональд Грегори - Страница 28

• Предыдущая
• 28/37
• Следующая

Часы показывали десять вечера.

Флетч закрыл дверь.

– Не желаете коньяку? – спросил Редлиф.

– Вы пьете коньяк? – спросил Флетч, направляясь к хозяину кабинета.

– Бывает.

– С удовольствием.

Бутылка и две стопки стояли на полочке у окна, разделяющего стол и стеллажи. Редлиф разлил коньяк. На столе лежала книга Флетча «Пинто». Флетч взял стопку.

– Благодарю.

– Мистер Флетчер. – Редлиф понюхал коньяк. – Я хочу поблагодарить вас и вашего сына за проявленную ко мне заботу… за то, что нашли время приехать, чтобы помочь разрешить, как вам представляется, возникшие у меня затруднения.

– Моего сына?

– Да. Юношу, что приставлен к бассейну. Джека Фаони. Молодого человека, который перед обедом обносил гостей закусками.

– Вам известно, что он мой сын?

– Вы вдвоем кружили по террасе, перешептывались, всем своим видом показывая, что знать друг друга не знаете. Такое захватывающее зрелище даже в театре увидишь нечасто.

Джек говорил Флетчу, что рядом с Редлифом чувствуешь себя, как в компании атомного авианосца: жалкой букашкой.

– Вы не можете знать, что Джек Фаони – мой сын. Даже вашей любовнице, Шане Штауфель, это неизвестно.

Редлиф улыбнулся:

– Проживающие в Виндомии уверены, что все телефоны прослушиваются, за исключением того, что у супермаркета.

– А прослушивается только он, – кивнул Флетч.

– Дешевле и эффективнее прослушивать один телефон, а не несколько десятков. Уж вы-то это понимаете.

– Да, понимаю. – Значит, Редлиф слышал каждое слово Джека, сказанное ему, когда он двигался по дороге в Вайоминг. – Вы пригласили меня, чтобы я вам что-нибудь спел под аккомпанемент Джека?

– Я пригласил вас, чтобы поблагодарить. И заверить, что все в полном порядке.

– Отнюдь.

– Вы уже успели поговорить с сыном, и он выложил вам все, что узнал обо мне и моем окружении.

– Совершенно верно.

– Шана позвонила Джеку без моего ведома или разрешения. Я очень удивился, прочитав распечатку ее разговора с Джеком по телефону у…

– …магазина.

– Эта распечатка подтвердила то, что я уже знал о ней, и открыла кое-что новое. Подтвердила, что она действительно меня любит и боится, как бы со мной чего не случилось. И не догадывался я о том, что ее возбуждает снег.

– Простите?

– Судя по всему, несколько лет назад, в снежную ночь, она набросилась на вашего разгоряченного, вспотевшего сына в Стоу, штат Вермонт, разорвала на нем рубашку и затащила в постель, где они несколько часов предавались любовным утехам.

– Однако.

– Он вам этого не рассказывал?

– Пока еще нет.

– Год назад, в Берлине, в снежную ночь, мы с Шаной на улице играли в снежки, пытались насыпать свежего снега друг другу за шиворот. – Редлиф застенчиво улыбнулся. – Кончилось это тем, что остаток той ночи мы провели в одной кровати. На основе этой, новой для меня информации следующей зимой в Европе я буду проводить деловые совещания исключительно в Сен-Морице.

– Шана действительно вас любит, – вставил Флетч. – Вы говорите об этом?

– Со всей страстью. Это же хорошо, правда?

– Изумительно.

– Итак, она позвонила Джеку. Джек приехал. И позвонил вам. Приехали вы. Между прочим, я читал «Пинто». Мне понравилось.

– Никаких пометок на полях?

– Разумеется, пометки есть. Нет вопросов. Во всяком случае, тех, что запомнились.

– Это хорошо. Я боялся, что этим вечером мне придется держать экзамен.

– Экзамена не будет, – ответил Редлиф. – Я лишь хотел поблагодарить вас и заверить, что никаких проблем нет.

– Проблемы есть.

– Вас действительно интересует Бьерстадт?

– Я бы хотел взглянуть на него.

– Отлично. Я покажу вам его утром, как и планировалось, до вашего отъезда.

– Доктор Редлиф, кто-то, и не один человек, пытаются вас убить.

– И что? – Пальцы Редлифа потирали грудь.

– Разве этого мало?

– Сколько попыток покушения на мою жизнь насчитали вы, Джек и Шана? Четыре?

– Кофеварка, взорванный коттедж, сломанная ось джипа, отравленная лошадь…

– Остановитесь на восемнадцати. Хорошее число. Или на двадцати четырех.

– Неужели их было так много?

– Я ничего не знаю о полученном вами образовании, мистер Флетчер, но, думаю, понятие научного метода вам не чуждо. – Редлиф поднял левую руку. Согнул, разогнул. – Когда вам известно о четырех или пяти попытках покушения на мою жизнь, у вас есть все основания для тревоги. Если же вы знаете о двух дюжинах, причем ни одна не удалась…

– Одна удалась. И я не думаю, что доктор Джим Уилсон думал о главенстве научного метода, умирая от ядовитого газа, который ждал вас в вашей же лаборатории.

– Согласен, меня. Но кого вы подозреваете? Мою жену? Вы знаете, что я и Шана Штауфель – любовники.

– За обедом я сидел рядом с вашей женой. Она все говорила о «доминирующих страстях». Спрашивала, есть ли такие у меня. Она уверена, что всеми, кто ее окружает, движет какая-то страсть, за исключением ее самой.

– Да, – кивнул Редлиф. – Амалия иной раз зрит в корень.

– Как раз вашу жену я не обвиняю.

– Вы обвиняете моих детей? Полагаю, вы уже догадались о том, что я в курсе страстей, которые ими движут.

– Доктор Редлиф, вы создали в Виндомии очень необычную среду обитания.

– Необычную? – Редлиф посмотрел в потолок. – Разве это не идеальная среда для моих сотрудников, друзей, родственников? Разве вам не нравится в Виндомии,[14] мистер Флетчер.

– Вы создали диктатуру.

– Неужели вас не учили в школе, что лучшая форма управления – милосердная диктатура?

– Меня учили, что милосердными диктатуры остаются очень недолго.

– Моя вот остается. Мне не надо собирать налоги. Наоборот. Мне не надо вести войны.

– Но вы предъявляете требования. Вы загоняете одного сына в политику, другого – в бизнес, дочь – в кинозвезды…

– Я имею полное право требовать. Посмотрите на все то, что я им дал. Получив так много, они должны что-то и отдать, если не мне, то миру. Формула проста. – Он тряхнул левой рукой, словно хотел сбросить с нее капельки воды. – Я ненавижу вторые поколения, которые транжирят свои ресурсы.

– Должен ли я напомнить вам результаты, к которым привело практическое использование этой «формулы»?

– Я знаю, знаю. Моя дочь, Аликсис, прошлой ночью забралась в постель вашего сына.

– Забралась?

– В вашем сыне есть что-то магнетическое.

– Он играет на гитаре.

– Я его слышал. Хорошо играет. Полагаю, молодой человек, умеющий использовать пальцы, несомненно, обладает сексуальной привлекательностью.

Флетч вздохнул. Он выпил только капельку коньяка, а его уже потянуло в сон.

Очень уж длинным выдался день.

– И мой сын, герой футбольных полей, член «Фи-Бета-Каппа», Чет, трахает соседского мальчика. В смысле, соседа вашего сына. А Дункан со следующего понедельника будет проходить курс лечения. В одном из коттеджей, здесь, в Виндомии.

– И ваша трижды замужняя дочь шантажирует вас.

– Это процесс взросления, мистер Флетчер. В наши дни.

– Вам это так представляется.

– Безусловно. Детский бунт. Они делают именно то, что меня повергает в ужас. К сожалению, повод для бунта у них только один… я. А я терпеливо жду, когда они вырастут, повзрослеют, добьются уважения окружающих, начнут приносить пользу обществу, чего я от них и жду.

– Вы рассчитываете дожить до этого времени?

– В Виндомии у них есть все шансы выжить. – Отблеск ламп на очках доктора Редлифа не позволял Флетчу заглянуть ему в глаза. – Они повзрослеют. Должны.

– Доктор Редлиф, кто-то убил, мы думаем, по ошибке, доктора Джима Уилсона.

– Я не желаю слышать ни одного плохого слова о моей семье, жене, теще, сыновьях или дочерях. То, что вы и ваш сын здесь узнали, не должно стать достоянием широкой публики, или я гарантирую вам…

– Что?

– Что ваш сын вновь отправится в федеральную тюрьму за преступление, которое он не совершал, только на этот раз он проведет за решеткой всю жизнь. Я могу это устроить.

• Предыдущая
• 28/37
• Следующая