Точка невозврата. Волчья кровь (СИ) - Ли Галина Викторовна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/54
• Следующая

Я хотела обидеться, но не смогла — Валгус так искренне веселился, что мне самой стало в итоге смешно. И, правда, нашла что сказать — прям детский сад! Ну и пусть, пусть детский сад! Все равно будет по-моему!

Я вывернулась из объятий, села напротив юноши, пристально глядя ему в глаза, и потянула вверх футболку друга, пытаясь его раздеть. Валгус перехватил мои руки, осторожно соединил их ладонями и сказал:

— Дичок, подожди. Хочу еще раз тебя спросить… Ты, правда, готова пожертвовать всем что имеешь и остаться рядом со мной?

Слова завязли в горле — разве это еще не подтвердила?! — и я кивнула, выдавив: — До конца своих дней! Если… ты тоже этого хочешь.

Вместо ответа парень чиркнул ногтем себе по запястью, прошептав какие-то слова.

Я дернулась от боли в груди, когда с руки друга закапала кровь, словно это меня поранили.

Что происходит?! Зачем?!

Я не успела задать этот вопрос, оторопев от того, что увидела — красная влага не пролилась на ковер, а застыла в воздухе сияющим алым шаром, словно вокруг царила невесомость.

Магия? Что-то важное творилось сейчас, я чувствовала это всем сердцем. Валгус решился на какой-то шаг… Как и я… Но спросить что происходит, даже в голову не пришло — я доверяла юноше как себе. Нет! Намного больше.

Перехватил внимательный взгляд Валгуса, поняла, чего от меня ждут, и рассекла на запястье кожу. Боли не почувствовала совсем, ее заслонило другое, более сильное чувство: моя душа замерла в ожидании. И воздух тоже застыл. И даже время оцепенело. Ничего больше не существовало кроме меня и Валгуса, а еще нашей крови, которая слилась в один шар. Он висел в воздухе и медленно вращался вокруг своей оси, колеблясь и меняя очертания, словно живой.

Невероятно!

Валгус протянул мне руку, и наши пальцы переплелись. Теперь мы стояли на коленях друг напротив друга, а между нами висела в воздухе наша смешавшаяся кровь.

Валгус завел руку так, чтобы наши ладони оказались прямо над шаром и мягко, с величайшей нежностью в каждом слове, произнес:

— Дичок, эри моя, я люблю тебя и вверяю тебе жизнь и сердце. Я не вижу других женщин кроме тебя. Возлюбленная моя, я не прошу у тебя ответной клятвы и приму твое слово на веру, потому что ты — это я. Навсегда.

Эти слова опечатались в моем сердце и в душе, словно клеймо.

Я не очень хорошо помню, что ответила. Вернее — я совсем не помню, что ответила. Я даже не слышала свой шепот, его заглушил звон в ушах. Одно знаю точно — говорила не я, а мое сердце. Иначе чем объяснить то, что произошло дальше?

Вращение шара стало сильнее, он растянулся в диск, затем — в кольцо, потом разорвался на две части, и красными лентами обвил наши запястью. Кожу словно огнем обожгло. Чтобы не вскрикнуть, я прикусила губу. И потом боль прошла, а на коже остался четкий узор коричневой татуировки, красивый и сложный, сплетенный из слов чужого языка.

И как только татуировка погасла, Валгус наклонился, осторожно охватил ладонями мое лицо и поцеловал. Нежно и ласково.

У меня неожиданно закружилась голова, и я ухватилась за плечи друга, чтобы не упасть.

Он поддержал меня, потом взял за руку, внимательно осмотрел запястье, осторожно тронул губами узор и виновато пробормотал: — Извини. — А потом вздохнул, — Ритуал непростой, но скоро все пройдет, обещаю! — И грустно улыбнулся, — хотел бы я, чтобы все было, как полагается. Как принято у вас или у нас.

Я покачала головой: — Не надо… Мне никто не нужен кроме тебя! И ничего не нужно! — И спросила. — Теперь ты… мой?

Валгус улыбнулся: — Не так. Теперь ты — моя! Эри моя!

Последние слова прозвучали громко и торжественно, словно юноша это не мне одной говорил. Я потянулась к нему за поцелуем, и оказалась в замке рук, требовательных и сильных.

Похоже, Валгусу больше не было дела до условностей мира людей, и со своим он уже разобрался. А я… со своим? Да, давно — во время грозы в лесу.

Сквозь сон я почувствовала, как ускользает от меня уютное тепло, и еще не осознавая, что происходит, потянулась за ним следом — оно давало невероятное чувство защищенности.

— Дичок, — пробормотал над ухом любимый голос.

Я открыла глаза и сонно прищурилась, глядя на Валгуса, а потом обняла его, с удобством устроившись на плече друга.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил юноша, ответно смыкая руки на моей спине. В его голосе явственно сквозила тревога.

От удивления я отпрянула и в недоумении посмотрела на друга, пытаясь понять, к чему такой вопрос. Мне казалось, что повода для сомнений я не дала.

Близость с любимым была так… желанна и так… естественна, в душе не мелькнуло даже тени страха или стеснения. После нее мы стали друг другу еще дороже. Даже больше… теперь я "читала" эмоции Валгуса как свои.

Да, вчера мне было хорошо. Очень хорошо! И мой парень прекрасно об этом знал.

Валгус понял, что меня смутило, и улыбнулся: — Я о другом. — Перехватил мой удивленный взгляд и напомнил: — Ритуал достаточно сложен даже для нас, для тех, кто его придумал. А ты… просто не знаю, как на него отреагировало твое тело.

Я прислушалась к себе: никакого дискомфорта или недомогания. Все в норме, только вставать не хочется, совсем не хочется.

Потянулась как кошка:

— Все отлично, Валгус. Неужели по мне не видно? Только есть очень хочу.

Аппетит и, правда, разыгрался просто волчий.

Парень сначала недоверчиво хмыкнул, разглядывая мое лицо, но потом улыбнулся:

— Тогда встаем?

Уже? Я сморщила нос и уткнулась лицом в теплое тело юноши, осторожно пробуя губами его кожу на вкус, и пробормотала:

— А если попозже?

Валгус крепче сомкнул объятия и охотно согласился:

— Можно и попозже.

До кухни мы добрались часа через два. Я сразу сунулась в холодильник — у меня ужасно крутило желудок, словно пришлось голодать несколько дней — и хотела по-быстрому приготовить бутерброды, но Валгус простыми путями не ходил. Он решил, без мяса не обойтись и кинул на сковородку два куска телятины, поинтересовавшись: — Прожарить или с кровью? — и тут же, не дожидаясь ответа, сказал. — С кровью!

Я возражать не стала — чем быстрее, тем лучше! Если верить поговорке — горячее сырым не бывает, и с кровью пойдет.

Свою порцию умяла моментально, даже не дождалась, пока немного остынет. И хотя чувство голода унялось, вялость осталась. Не помог даже кофе. И вообще… я ощущала себя непривычно слабой. Словно потеряла много крови… А когда пошла в ванну, чуть не упала — ноги внезапно подкосились, и я ударилась плечом о косяк. Хорошо, Валгус этого не видел.

Я постояла, приходя в себя и разглядывая отражение. Вид в зеркале мне не понравился — бледная как… поганка, под глазами круги, и губы почти одного цвета с кожей.

Что, интересно, изменил во мне ритуал? Что дал, кроме проблем с координацией и возможности "подслушивать" эмоции любимого?

Гладкое стекло и собственное отражение отвечать не желали, и я перевела взгляд на запястье, хотя знала — рисунка там не найду. Словно и не было ничего: татуировка исчезла, не оставив следов, еще ночью. Валгус сказал — так и должно быть, она пропадает после того, как … скрепляют… союз.

Я смущенно поежилась, вспоминая подробности ночи, потом довольно хмыкнула — а и черт с ней, с этой слабостью, оно того стоило! — и полезла под душ.

Встречу с семьей пришлось перенести на утро отъезда, оно как раз выпадало на выходной. А чтобы гарантированно не промахнуться, я позвонила и предупредила, что зайду рассказать о планах, без подробностей, конечно. Мама звонку обрадовалась — сказала, что соскучилась и приготовила подарок, а затем помолчала немного и добавила, что хочет со мной поговорить.

Слово "поговорить" прозвучало напряженно, оно таило в себе скрытый смысл — так я его ощутила. Получалось, обычным прощанием не обойтись. Это не радовало — тайны в последнее время удовольствия не доставляли, ни свои, ни чужие. Ну… разве кроме самых личных.

• Предыдущая
• 35/54
• Следующая