Тугая струна - Макдермид Вэл - Страница 42
- Предыдущая
- 42/111
- Следующая
Он вышел из дома, не забыв тщательно запереть за собой дверь, и открыл машину Шэз. Постаравшись как следует запомнить, в каком положении находится сиденье, он влез в нее и так отрегулировал его, чтобы поместились его длинные ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться в управлении. Важно было убедиться заранее, что он сможет одной рукой переключать скорость и крутить руль. Потом он включил зажигание и поехал, остановившись только затем, чтобы на углу Лэдброук-Гроув бросить объемистый конверт в почтовый ящик. Добравшись в самом начале двенадцатого до въезда на автостраду-1, он позволил себе легкую, про себя, улыбку. Шэз Боумен очень и очень пожалеет, что встала у него на пути. Но жалеть об этом ей осталось совсем недолго.
Первое, что она почувствовала, была острая до судороги боль в левой ноге, пронзившая ее одурманенный забытьём мозг, – словно зазубренным ножом по костяшкам пальцев. Она бессознательно попыталась вытянуть ногу и расслабить мышцы, и эта попытка вызвала вспышку новой страшной боли в запястьях. Еще затуманенная голова отказывалась соображать, она пульсировала, как ушибленный молотком палец. Шэз заставила себя открыть глаза, но темнота никуда не ушла. Тут она заметила, что лицо ее укутано какой-то влажной тряпкой. Это было похоже на капюшон из толстой ткани с мягким начесом. Капюшон плотно облегал голову и на шее был чем-то прикручен, отчего ей было трудно глотать.
Постепенно она начала сознавать, что с ней и где она находится. Она лежала на боку на чем-то твердом, руки были скручены за спиной чем-то, что безжалостно врезалось в кожу запястий. Ее ноги тоже были связаны в лодыжках, путы были наложены так, что почти не давали ей двигаться. Любое движение, вроде попытки вытянуть ноги или изменить позу, давалось ценой немыслимой боли. Она не знала, насколько ограничена ее свобода, и не имела никакого желания это выяснять после тех мучений, которых стоила ей попытка перевернуться.
У нее не было ни малейшего представления о том, сколько времени она была без сознания. Последнее, что она помнила, было смеющееся лицо Джеко Вэнса, маячившее где-то высоко над ней. Было похоже, что он совершенно безмятежен, словно изначально и полностью уверен в своей безнаказанности, поскольку никто и никогда не согласится принять всерьез какую-то ничтожную девчонку-детектива. Нет, не совсем так. Что-то другое копошилось в ее памяти, не давая покоя. Применив технику полного расслабления, Шэз попробовала глубоко дышать, а затем попыталась представить себе, что же она видела. Память поддалась, и воспоминания постепенно приобрели очертания. Она вспомнила, как боковым зрением увидела его руку, поднимающуюся для удара, а потом обрушивающуюся вниз наподобие бейсбольной биты. Это было последнее воспоминание.
Вместе с памятью к Шэз пришел ужас, пронзивший ее сильнее, чем любое из физических страданий. Никто не знал, куда она направлялась, – кроме Крис, которая не ждет от нее звонка. Больше же никто ничего не знает, даже Саймон. Выслушивать их насмешки, пусть и самые дружеские, ей казалось выше ее сил. Сейчас этот страх перед тем, что над ней будут смеяться, может стоить ей жизни. Шэз не питала на этот счет никаких иллюзий. Она задала Джеко Вэнсу вопросы, из которых ему все стало ясно. Он понял – ей известно, что он – серийный убийца. Но поняв это, он вопреки ее предположениям не запаниковал. Вместо этого он сделал для себя вывод, что она действует в одиночку. А это означало, что, хотя ее выводы представляли для него несомненную угрозу, он мог выиграть время, избавившись от нее – белой вороны, на свой страх и риск проверяющей собственные еретические идеи. Даже в самом худшем случае он, убрав с дороги Шэз, выигрывал время, чтобы замести следы или даже уехать из страны.
Шэз почувствовала, как кожа вдруг стала влажной от пота. Все было предельно ясно. Ей предстояло умереть. Единственный вопрос – как.
Она оказалась права. И теперь правота будет стоить ей жизни.
Полин Дойл не знала, что ей делать. Полиция отказывалась видеть в исчезновении Донны что-то иное, чем обычное для подростка бегство из дома. «Вероятно, она отправилась в Лондон. Бессмысленно искать ее здесь», – раздраженно сказал ей один из полицейских в форме, когда она, в очередной раз придя к ним, умоляла их заняться поисками дочери.
Полин могла кричать на всех углах, что дочь похитили, но для полицейских, по горло загруженных работой, пропажа одежды была более чем достаточным доказательством того, что Донна Дойл – просто очередной подросток, которому осточертела жизнь дома, что она сбежала в уверенности, что где-то в другом месте есть молочные реки и кисельные берега. Стоило один раз взглянуть на фотографию, на эту искушенную улыбку, и сразу становилось ясно, что девочка уже давно не тот невинный ребенок, которого упрямо продолжала в ней видеть ее бедная глупая мать.
Когда полиция не проявила никакого интереса, разве что, как положено, внесла Донну в список пропавших, Полин почувствовала себя загнанной в угол. Без официальной поддержки ей не приходилось и мечтать о горячих призывах с телеэкрана с просьбами помочь в поисках пропавшей дочери. Исчезновением Донны не заинтересовалась даже местная газета, хотя женщина-редактор какое-то время тешила себя замыслом написать заметку о подростках, убегающих из дома. Но, как и полиция, лишь только она увидела фотографию Донны, как сразу передумала. В Донне было что-то такое, что пресекало всякую попытку изобразить ее как невинную девочку, которую ее детские мечты вовлекли в беду. Что-то в линии губ, подбородка говорило, что она уже переступила черту. Женщина-редактор подумала про Донну Дойл: она – все равно что Лолита, из тех женщин, что заставляют их товарок мечтать о шорах на глазах мужей.
Отчаяние Полин выражалось в слезах, которыми по ночам она орошала подушку, и в конце концов она решила, что пора брать дело в свои руки. Работа в агентстве недвижимости была не слишком прибыльной. Денег хватало лишь на еду и одежду для них с Донной и оплату жилья – дополнительные расходы исключались. У нее, правда, оставалась еще пара тысяч страховки, выплаченной когда-то за Бернарда по полису. Но Полин берегла эти деньги до того времени, когда Донна должна была отправиться в университет, – вот тогда-то им придется затянуть пояса.
Однако, если Донна не вернулась, нет смысла беречь их до университета, рассудила Полин. Разумнее будет потратит эти деньги на то, чтобы попытаться найти ее и вернуть домой, а высшее образование как-нибудь устроится. И вот Полин, взяв фотографию Донны, отнесла ее в местную типографию, заказав несколько тысяч листовок, где одну из сторон занимала фотография. На обратной стороне шел текст: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВОЧКУ? В четверг, 11 октября, ушла из дома и не вернулась Донна Дойл. Последний раз ее видели в четверть девятого по дороге в среднюю школу для девочек города Глоссопа. На ней была школьная форма – коричневая юбка, коричневый жакет и блузка с открытым воротом. На ногах у девочки были черные «кикерсы», сверху – черная куртка с капюшоном. С собой у нее был черный рюкзак фирмы «найк». Видевших девочку позже указанного времени очень просим звонить ее матери, Полин Дойл». Были указаны их адрес по Корана-стрит и оба телефона Полин – рабочий и домашний.
Полин взяла недельный отпуск и с утра до вечера ходила, рассовывая листовки по почтовым ящикам. Начала она с центра, где совала листки с фотографией Донны в руки каждому, кто соглашался взять, и, постепенно расширяя круг, двигалась в направлении окраины, взбираясь на крутые холмы и стирая ноги до пузырей.
Никто не звонил.
В то время как Шэз Боумен лежала на жестком полу в Лондоне, испытывая боль и страх, Джеко Вэнс обследовал ее дом. Он быстро добрался до Лидса, по дороге остановив машину только один раз, чтобы заправиться и посетить туалет для инвалидов на бензозаправке. Ему понадобился туалет, чтобы избавиться от пленки, которую он извлек из диктофона Шэз. Саму кассету он раздавил каблуком на стоянке для машин, предоставив раскидывать ее остатки штормовому ветру мидландских просторов.
- Предыдущая
- 42/111
- Следующая
