Жара - Макбейн Эд - Страница 20
- Предыдущая
- 20/46
- Следующая
– Только не вплотную, – предупредил Клинг. – Но не теряйте ее из виду.
– Это вы что же, всегда так делаете? – поинтересовался таксист.
– Что именно?
– Ну, на такси ездите, когда вам надо кого-то поймать?
– Иногда да.
– А кто ж за это платит-то?
– У нас есть специальный фонд.
– А, ну да, конечно! А на самом деле за все платит налогоплательщик, вот как!
– Только не потеряйте ее, ладно? – попросил Клинг.
– Отродясь никого не терял, – ответил таксист. – Вы что думаете, вы первый коп, который вскакивает ко мне в машину и велит за кем-то гнаться? И знаете, за что я терпеть не могу таких вот копов? За то, что они вечно катаются за бесплатно! Выскакивают из машины в погоне за преступником и даже по счетчику не платят, не то чтоб на чай дать!
– Я заплачу, не волнуйтесь.
– Ну да, конечно, денежки-то несчитанные, верно?
– Прибавьте, пожалуйста, скорость, – попросил Клинг.
От этой мелодраматической погони (Клинг невольно все время думал об этом как о мелодраме) было бы, наверно, больше проку, если бы такси не привезло Огасту прямехонько к дому 21 на Линкольн-стрит, где находилась «Студия Куперсмита», – это Клинг тоже выяснил вчера вечером, пока Огаста нежилась в ванне. Клингу, конечно, больше всего хотелось убедиться, что его жена ни в чем не повинна. Он напомнил себе, что человек считается невиновным до тех пор, пока вина не доказана – это основной принцип американского уголовного законодательства. Однако в то же время какая-то извращенная часть его души жаждала столкновения с ее неведомым любовником. Если бы такси отвезло ее куда-то в другое место, ее искусная ложь оказалась бы разоблачена. Вписать в календарь съемку в «Студии Куперсмита», а вместо этого отправиться в более фешенебельную часть города, на свидание с каким-нибудь высоким смазливым ублюдком. Но нет, она приехала сюда, на Линкольн-стрит, 21, вышла из такси, сунула в открытое окно пачку купюр и бросилась к стеклянной двери, украшенной парой широких косых полос, одна синяя, другая красная, над которыми красовались огромные скошенные цифры «21». Клинг заплатил таксисту и дал пятьдесят центов на чай.
– Ну на-адо же! – протянул таксист и сунул деньги в карман.
Клинг прошел мимо дома и заглянул внутрь сквозь стеклянную дверь. В маленьком вестибюле ее уже не было. Он распахнул дверь и быстро подошел к единственному лифту, расположенному в глубине вестибюля. Стрелка указателя медленно ползла вверх. Пятый, шестой, седьмой – она остановилась на восьмом этаже. На стене рядом с входной дверью Клинг нашел список владельцев. На восьмом этаже была расположена «Студия Куперсмита». Не стоит звонить ей снова с этой затертой байкой насчет обеда. Она действительно там, где должна быть.
Ждать пришлось недолго. Огаста вышла из здания вскоре после двенадцати и направилась прямиком к пластмассовой телефонной будке на углу. Клинг следил за ней из подъезда на противоположной стороне улицы. Она порылась в сумочке, выудила монету. Уж не к нему ли в участок она звонит? Клинг продолжал следить за ней. Говорила она довольно долго. Наконец повесила трубку, но из будки не вышла. Клинг озадаченно следил за ней, потом сообразил, что у нее кончились монеты и она попросила своего собеседника перезвонить ей в автомат. Телефонного звонка Клинг не слышал – все заглушал шум уличного движения. Но он видел, как Огаста схватила трубку и снова заговорила. На этот раз она разговаривала еще дольше. Клинг видел, как она кивнула. Потом кивнула еще раз и повесила трубку. Она улыбалась. Клинг думал, что она будет ловить такси, но вместо этого Огаста пошла в сторону центра. Клинг не сразу понял, что она направляется к станции подземки на следующем углу. Он невольно подумал: «Господи, Гасси, ты что, с ума сошла – ездить в подземке в этом городе?» Потом ускорил шаг и принялся спускаться по ступенькам следом за ней. Он увидел ее у кассы. К платформе подходил поезд. Клинг показал контролеру в кабинке свою бляху и протиснулся через проход слева от турникетов в тот самый момент, как Огаста вошла в вагон.
Кто-то ему говорил, что один знаменитый американский писатель считает граффити особой формой искусства. Наверно, знаменитому писателю никогда не приходилось ездить в метро. Вагоны снаружи и изнутри были сплошь расписаны идиотскими надписями, сделанными с помощью специальных баллончиков с краской. Надписи покрывали и таблички, сообщавшие, откуда и куда идет поезд, и схемы линий, и рекламные плакаты, и окна, и стены, и даже многие сиденья. Содержание надписей составляли в основном имена владельцев баллончиков с краской (может, потому знаменитый писатель и счел их искусством?), названия улиц, где они проживают, и иногда еще названия «клубов», к которым они имеют честь принадлежать. Граффити напоминали о том, что за воротами обитают дикари, и что многие стены уже пали, и по улицам разгуливают злые павианы. Граффити служили оскорблением и уведомлением: мы не любим этот ваш город, это не наш город, нам на него насрать! Клинг стоял в конце вагона, загнанный в движущуюся клетку со стальными стенами, окруженный кричащими красками, повернувшись спиной к Огасте, молясь, чтобы она не признала его, если вдруг случайно обернется в его сторону.
Во время обычной слежки в подземке в преследовании участвуют двое детективов. Каждый из них садится в вагон, соседний с тем, в котором едет подозреваемый, и встает у застекленной двери, ведущей из вагона в вагон. Все как в детективных романах. В последние годы увидеть что-то сквозь эти застекленные двери сделалось не так-то просто, потому что они сплошь расписаны. Нужно было вглядываться сквозь надписи и присматривать за подозреваемым, обложенным с обеих сторон, чтобы быть готовым выйти вслед за ним. Но сейчас, как ни странно, эти росписи были на руку Клингу. Посмотрев на стекло в двери, он обратил внимание, что оно расписано только снаружи, темно-синей краской, так что сквозь него было ничего не видно, но зато создавался зеркальный эффект, так что Клинг мог хорошо видеть отражение Огасты, даже стоя к ней спиной.
Она села лицом к платформам и каждый раз, как поезд тормозил, напряженно всматривалась сквозь разукрашенные окна. Клинг насчитал девять остановок. На Хоппер-стрит она внезапно встала и двинулась к выходу. Клинг вышел на платформу одновременно с ней. Она свернула налево и поспешно направилась к выходу на улицу. Ее каблучки звонко щелкали по полу. Его жена ужасно спешила. Клинг последовал за ней, держась на безопасном расстоянии. Дошел до конца платформы, толкнул дверь и увидел ее уже наверху. Ее длинные ноги так и мелькали, сумочка болталась на плече.
Он взлетел по лестнице через две ступеньки. После сумрака тоннелей солнечный свет показался ослепительным. Клинг быстро посмотрел на угол, обернулся в другую сторону и увидел ее: она стояла у светофора, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Клинг остался на месте. Через улицу он перешел одновременно с Огастой и последовал за ней, держась на расстоянии квартала. На часах рядом с банком было уже полпервого. А следующая встреча Огасты была назначена на два, на другом конце города. Видимо, ленчем она решила пожертвовать... Вопреки очевидности, Клинг отчаянно надеялся, что ошибается. Он бы отдал свою правую руку за то, чтобы Огаста зашла в одну из столовых или ресторанов, которых в этой части города было полным-полно. Но она продолжала быстро шагать по улице, не глядя на названия улиц и номера домов. Видимо, она точно знала, куда направляется. Этот район представлял собой смесь картинных галерей, бутиков и магазинчиков, торгующих антиквариатом, цветами, обувью, бижутерией и прочей мишурой. Огаста шла в сторону Скотч-Мидоус-парка, расположенного в самом сердце квартала, населенного художниками. «Художник, – подумал Клинг. – Этот сукин сын – художник».
Он прошел вслед за ней два квартала, до угла улиц Хоппер и Мэттьюз. Потом Огаста внезапно, ни на миг не замедляя шага, не глядя на номер дома – она явно была здесь не в первый раз, – свернула в подъезд одного из старых зданий, которые когда-то были фабричными, а теперь превратились в жилые дома, квартирная плата в которых была просто астрономической Клинг подождал пару минут, заглянул в дверь, чтобы убедиться, что в подъезде никого нет, и вошел в вестибюль. Стены были выкрашены в темно-зеленый цвет.
- Предыдущая
- 20/46
- Следующая
