Вечерня - Макбейн Эд - Страница 60

• Предыдущая
• 60/68
• Следующая

— Я хотел бы, Крисси, задать тебе несколько вопросов. Надеюсь, ты не будешь возражать?

— Не надо быть таким серьезным! — улыбнулась она.

— Прежде всего, расскажи мне, где ты была вечером двадцать четвертого мая между 6.30 и 7.30?

— О, Боже! — воскликнула она и округлила глаза. — Ты это серьезно?

— Совершенно!

— То есть тогда, когда был убит отец Майкл, не так ли?

— Да!

— И ты хочешь знать, где я...

— Да. Где ты была, когда его убивали?

— Я, я?

— Да, — сказал он.

— А что ты будешь спрашивать потом? Состояла ли я с ним в связи?

— Так это правда?

— Что касается того, где я была тем вечером, — сказала она, — я могу тебе пересказать по минутам!

— Прошу тебя!

— Я все записываю в свой дневник, — сказала она, раскрывая сумочку и доставая блокнот в черной пластиковой обложке. — Хотя не могу признаться, что благодарна тебе за приглашение на ужин под фальшивым предлогом.

— Крисси, — устало произнес он, — я расследую убийство!

— Тогда надо было сразу сказать по телефону, что это будет деловая встреча!

— Я тебе сказал, что я...

— Ты сказал, что хочешь видеть меня, — сказала она, сердито встряхнув волосами, стриженными под «паж», — ты хотел меня видеть, а не допрашивать! Ага, вот тут «Май». Давай посмотрим, что я делала двадцать четвертого, хорошо?

К столу вновь подошел официант.

— Джин с тоником? — спросил он.

— Для дамы, — ответил Хейз.

До него дошло, что она так и не ответила, была или нет у них любовная связь с отцом Майклом.

Официант поставил напиток, повернулся к Хейзу и сказал: «И диет-пепси!», одарив его взглядом, в котором ясно читалось, что настоящие мужчины пьют крепкие напитки! «Приятного времяпрепровождения!» — сказал он, мило улыбнулся и отошел. В другом конце зала пианист наигрывал мелодию песни о прощании. Крисси попробовала свой напиток и тут же вернулась к календарю.

— Двадцать четвертого мая, — сказала она.

Хейз сидел в ожидании.

— Для начала, двадцать четвертого мая — четверг, значит, тот день был у меня рабочим, я работала в церкви по вторникам и четвергам, ты помнишь?

— Конечно!

— Следовательно, я была там с девяти до пяти часов, а моя первая встреча была назначена на полшестого, видишь здесь? — сказала она. — С Элли, вот ее имя!

Она повернула блокнот так, чтобы Хейз мог видеть запись.

— Это мой агент — «Элли Уайнбергер Ассошиэйтс». Я встретилась с ней в «Красном шарике» в полшестого.

— О'кей, — сказал Хейз. Он уже, забегая вперед, читал, что было записано в календаре на четверг, 24 мая. Следующая встреча у Крисси была...

— В восемь я ужинала с мужчиной, он готовит Бродвейское ревю известных пародий и водевилей, и он хотел побеседовать со мной о постановке одной из них. Я никогда этим не занималась, а тут представлялась чудесная возможность! Его зовут Гарри Грюндль, я встретилась с ним в ресторане под названием... читай здесь: восемь вечера, Гарри Грюндль, у «Тернера». Вот где я была!

— Когда ты рассталась со своим агентом?

— Примерно в половине седьмого.

— Где этот «Красный шарик»?

— На Круге.

— Куда ты пошла потом?

— Домой — принять ванну и переодеться для ужина.

— А где этот «Тернер»?

— В Квартале. Совсем недалеко от моей квартиры.

— Ты водишь машину?

— Нет.

— Как ты добиралась из одного места в другое?

— От церкви до «Красного шарика» на метро. Домой приехала на такси, а к «Тернеру» пришла пешком.

— Помнишь, во что была одета?

— На мне было хлопчатобумажное повседневное платье, в котором я встречалась с Элли. Потом я переоделась во что-то более элегантное.

— Что именно?

— Синий костюм, кажется. Тоже из хлопка. День был очень жаркий.

— А на работу ты пришла в платье какого цвета?

— Синего.

— И то, и то — синее, так?

— Это мой любимый цвет, — сказала она и захлопнула блокнот.

Он прикинул: чтобы добраться на метро от церкви до Круга у Гровер-парка, потребуется не более 20 минут. Если она рассталась со своим агентом, как она сказала, в шесть тридцать, она могла бы вернуться в пригород без десяти семь. Патера убили где-то в начале восьмого. И у нее еще оставалось время вернуться в центр и встретиться с Грюндлем.

Он также подумал, что надо бы проверить у миссис Хеннесси, в каком платье Крисси была в тот день на работе. И надо бы встретиться с Гарри Грюндлем и выяснить, в чем она была в тот вечер. Потому что, если она не поехала домой принять ванну и переодеться...

— Ладно, а что скажешь про воскресенье на Пасху? Есть что-нибудь в твоем календаре на этот день?

— Не люблю, когда ты такой!

— Какой?

— Как самый говнистый коп из тех, кого я знаю!

— Извини, — сказал он, — но я — коп!

— Ты не должен быть таким...

— Где ты была в воскресенье на Пасху между половиной третьего и тремя часами дня?

— Знаешь, я подумала, мне, вероятно, надо пригласить адвоката?

— Прочесть тебе инструкцию о твоих правах? — спросил он вместо ответа, через силу улыбаясь. Но что-то тревожило его всерьез. Не то, что у нее не было надежного алиби на эти полтора часа между 6.30 и 8.00 24 мая, а то, что она заняла оборонительную позицию с той минуты, когда он начал задавать вопросы. Может, его методика была никудышной, может быть. Или, может...

— Правда, я не считаю, что тебе нужен адвокат, — сказал он. — Итак, помнишь ли ты, где была на Пасху?

— Конечно, помню, где я была на Пасху! — Она снова хлопнула блокнотом. — Когда, черт возьми, была эта Пасха?

— Думаю, пятнадцатого. Апреля.

— Наверняка я была за городом. У моих друзей есть домик в деревне, и я точно провела Пасху у них.

Она перелистывала страницы, пока не дошла до апреля.

— Пятнадцатое, — сказала она почти неслышно.

— Да, — подтвердил он.

— На этот день у меня ничего не записано, — сказала она и подняла глаза. — Странно! Могу поклясться, что я была в деревне. Не могу себя представить на Пасху в одиночестве. Если только у меня не было какой-нибудь репетиции. В таком случае...

Она снова перелистала блокнот.

— Ага, вот! В субботу вечером я оформляла витрину. В воскресенье я, наверное, учила роль, потому что, на следующий день — репетиция, в понедельник шестнадцатого, вот!

Она тыкала указательным пальцем в календарь.

«Репетиция» — гласила отдельная запись. 7.00 вечера.

— Кто-нибудь был с тобой? — спросил он.

— О, да! Мы репетировали сцену из новой пьесы, были, по крайней мере...

— На Пасху. Когда ты разучивала роль.

— Думаю, я была одна.

— И никто тебе не суфлировал?

— Нет. Кажется, я была одна.

— И в тот день ты не ходила в Святую Екатерину?

— А зачем мне было идти туда?

— Понятия не имею! Так ходила?

— Нет!

— Какие у тебя были отношения с отцом Майклом?

— У меня с ним не было любовной связи, если ты опять возвращаешься к этой теме!

— Было ли между вами что-нибудь, выходящее за рамки строго служебных отношений?

— Да, — ответила она, немало удивив его.

— Что именно?

— Я находила его весьма привлекательным. И я полагаю... если быть честной до конца... флиртовала с ним при случае.

— Как флиртовала?

— Ну, например, походка... сам знаешь.

— Что походка?

— Знаешь, как женщины могут ходить, когда хотят привлечь внимание?

— Угу.

— Ну, и зрительный контакт, как я считаю. Случайно обнажаешь ножку, вот так. Ну, ты же знаешь, как флиртуют женщины!

— Ты католичка?

— Нет.

— Поэтому ты считаешь вполне допустимым флиртовать с патером.

— А ты сердишься, — сказала она, улыбнувшись.

— Нет, я не сержусь. Я просто стараюсь...

— И все-таки ты сердишься!

— А флиртовать со священником — это в порядке вещей? Правильно? Походка, зрительный контакт, случайно приоткрытая ножка, так ты все это называешь? Все это вполне нормально?

• Предыдущая
• 60/68
• Следующая