Вечерня - Макбейн Эд - Страница 42

• Предыдущая
• 42/68
• Следующая

— Нейт тянется за пластиковым пакетом, когда вдруг Бобби говорит ему, чтоб он исчез, растворился, пропал, ниггер, в общем, такие словечки. Нейт сразу же, естественно, понимает, в чем дело, но прикидывается дурачком, и тогда Бобби говорит ему это по слогам. Что же это такое («О, парень, ты, наверное, разыгрываешь меня?» — недоумевает Нейт): якобы в предыдущее воскресенье, когда Нейт делал свою обычную покупку, он заплатил за наркотики фальшивыми деньгами («Нет, парень, ты ошибаешься, хочу тебе сказать!»), а сейчас, в это воскресенье, Бобби держит четыре банкноты, но не собирается отдавать Нейту дурман, вместо этого он говорит Нейту, чтоб тот запихал этот бизнес себе в задницу, что он не хочет иметь дела с типами, которые платят за товар деньгами, напечатанными в тюремной камере.

«Эй, парень, брось, парень!» — говорит Нейт, хотя понимает, что Бобби будет стоять насмерть, и он соображает, что это — конец всем их отношениям. Теперь ему придется искать поставщика в другом месте. Но без наличности наркотика не купишь, а четыреста долларов уже в кармане у Бобби. Единственное, что еще слабо смахивает на конвертируемую валюту, — пакет, полный крэка. А в нем сто флаконов. Отношения разорваны, и черт с ними, поскольку Нейт — очень быстрый бегун с хорошим чувством ритма...

— Он схватил пакет, — догадался Карелла.

— Именно это он и сделал, — сказала Серония.

...он рванул, как черт, думая удрать с Одиннадцатой улицы и отсидеться у себя, пока все не затихнет. Захочет Бобби отыскать его — пусть придет на черную беговую дорожку, где все имеют чувство ритма и где твоя жизнь не будет стоить и никеля, если ты побежишь наперегонки с братом. Вот тогда Бобби и ударил его по затылку бейсбольной битой.

От удара Нейт покачнулся вперед, он чуть не выпустил пакет, но продолжал бежать, зная, что домой сейчас ему нельзя, зная, что кровь течет слишком сильно, чтоб идти домой, но он не хотел выпускать из рук эту сотню флаконов. И вдруг впереди он увидел церковь!

Он дернул дверь — незаперта! Вбежал в церковь и закрыл за собой дверь, повернув большой медный ключ, торчавший в замке; услышал снаружи крики вопов, топот по ступенькам. И тут он сообразил, что ему надо спрятать дурман, потому что из-за него вся эта кутерьма плюс его разбитая голова. А они уже колотят по двери битами, наваливаются на нее, может, у них уже есть и таран? Нейт не знает этого. Все, что он знает, — дверь вот-вот поддастся, а ему надо спрятать дурман. И он вдруг услышал, что где-то в церкви идет спор, а он знает, что надо бежать, он должен спрятать этот наркотик до того, как кончится спор и его увидят, или до того, как разобьют дверь, что и происходит через три секунды после того, как он прячет наркотик.

— Где? — спросил Карелла.

— Понятия не имею! — ответила Серония.

— Но где-то в церкви?

— Где-то в церкви, — подтвердила она. — И это, по-твоему, не смешно? Нейт превращает церковь в склад наркотиков!

— Да, очень смешно, — согласился Карелла. — Ну и что дальше?

— Дальше он тебе рассказывал. Священник вышел, раскричался, кто-то позвонил в полицию, потом все идут домой, а священник ведет Нейта в госпиталь, где ему бинтуют голову. Конец истории.

«Не совсем», — подумал Карелла.

— Ты не против, если я уйду? — спросила Серония. — Мне надо зарабатывать на жизнь.

Отцу Фрэнку Орьелле было уже за шестьдесят. Он родился еще в те дни католической церкви, когда мессы служились по-латыни, рыбу ели каждую пятницу и было обязательным ходить на исповедь перед святым причастием. В наши дни его часто сбивали с толку эти вселенские нововведения, которые появились с тех пор, как он стал священником. Ну, например, лишь неделю назад он присутствовал при заупокойной службе в церкви на Калмз-Пойнт, где — возможно, желая ускорить вознесение усопшего на небеса, — священнослужитель играл на гитаре и распевал что-то наподобие поп-песни! И это — в католической церкви! И все это происходило не в какой-нибудь маленькой церквушке, крытой жестью, где-то далеко на юге! Это была добротная, внушительных размеров католическая церковь! Где священник играл на гитаре и пел! Вспоминая этот эпизод, отец Орьелла всякий раз качал в недоумении головой.

Был вторник. Днем Карелла и Хейз приехали в церковь, где отец Орьелла ломал голову над тем, как привести в порядок свой новый офис, который когда-то занимал отец Майкл. Ему досталась маленькая церковь в бедном районе. Дом священника в Святой Екатерине больше походил на коттедж, чем на настоящий дом. Отделанный тем же камнем, что и дорожки в прилегающем саду, он состоял из двух спален, маленькой кухоньки и еще меньшего офиса, который согласно официальной клерикальной терминологии именовался «канцелярией». Домик с церковью соединял длинный коридор, проходивший через ризницу. У себя в пригороде отец Орьелла наслаждался удобствами жизни в куда более богатом доме!

Его секретарь, состоявшая при нем уже тридцать лет, по имени Марселла Палумбо, к которой он обращался то по-английски, то по-итальянски, распаковывала картонные коробки с документами, а отец Орьелла раскладывал их по ящикам зеленых металлических шкафов. Оба, и Орьелла, и Марселла, были седовласыми, и оба были одеты в черное. Очень похожие на городских пингвинов, они озабоченно сновали по маленькому офису. Священник жаловался, что с ним поступили негуманно, переведя из прихода, где он прослужил более сорока лет. А его секретарь, разгружая коробку за коробкой, ворчливо поддакивала. Карелла понял, что бумаги, над которыми они хлопотали, относились к прежнему приходу Орьеллы, и здесь они вряд ли будут иметь какую-то ценность. Но кто знает, может быть, он перевез их из сентиментальных соображений.

— Я, конечно, могу понять ход мыслей епископа, — говорил Орьелла, — но мне от этого не легче!

Его акцент не был basso profundo buffone; он не был похож на недавно прибывшего иммигранта. По интонациям, модуляциям его речь была скорее четкой, обдуманной, до некоторой степени формальной. Марселла, напротив, изъяснялась с явным неаполитанским акцентом, что свидетельствовало о долгих годах, проведенных ею на этих берегах.

— Епископ считает, — говорил Орьелла, — что после такой трагедии здесь нужен более опытный, более зрелый настоятель, способный сплотить свою паству. Тут все ясно. Но подумали ли они хоть немного, что станется с моей старой паствой? Ведь есть прихожане в церкви Святого Мученика Иоанна, которые молятся в ней с тех самых пор, как я был назначен в этот приход. А было это сорок два года назад! Некоторым из них уже по восемьдесят, девяносто лет. Как они будут реагировать на такие перемены? На нового священника?

— Vergogna, vergogna, — поддакивала Марселла, распаковывая следующую коробку.

— Может быть, было бы разумнее, — сказал Орьелла, — послать нового священника сюда, а не к Святому Иоанну. Здешняя паства уже пережила шок. А теперь будет два шока, один — здесь, а другой — там.

— Конечно, что они знают? — сказала Марселла.

Но из-за экзотического произношения понять ее было почти невозможно.

— Белла Марселла, — сказал он, довольный тем, как она замахала руками в ответ на его игривую характеристику, — начала работать со мной, когда в подземке еще было чисто и можно было без риска для жизни ездить после десяти часов вечера. Я с трудом убедил ее перейти сюда вместе со мной. Она живет в Риверхед, всего в нескольких кварталах от Святого Иоанна. Для женщины ее лет не так легко добираться каждый день в город из пригорода. А еще этот район, при всем моем уважении к его обитателям, — явно не лучший в мире район, не правда ли?

— Да, не самый лучший, — признал Карелла.

— Но жалобой на пастбище ограду не починить, правильно? — сказал он. — Эти бумаги — итог жизни, мои проповеди, письма священников со всего света, статьи об Иисусе и католической церкви, рецензии на пришедшиеся по сердцу книги, все, что касается духовной жизни. Оставить их в Святом Иоанне — все равно, что бросить своих детей!

• Предыдущая
• 42/68
• Следующая