36 рассказов - Арчер Джеффри - Страница 47

• Предыдущая
• 47/144
• Следующая

Следующее утро я провел, осматривая собор святого Матиаса и древнюю крепость, — два из немногих сооружений, на которых не оставили свой след война и восстание. Затем я совершил небольшое путешествие вниз по Дунаю, а днем отправился в Олимпийский бассейн поболеть за наших пловцов. Ровно в шесть я вышел оттуда и вернулся в гостиницу. Переоделся в командный блейзер и серые брюки, решив, что так буду выглядеть более элегантно. Заперев дверь, направился было к лифту, но вовремя спохватился и вернулся в номер, чтобы забрать кипу газет и журналов, которые собрал у товарищей по команде.

Найти дом профессора оказалось сложнее, чем я ожидал. Плутая по мощеным улочкам, я время от времени размахивал адресом профессора перед очередным встречным, пока, наконец, не вышел к старому многоквартирному дому. Я в несколько прыжков одолел шесть пролетов лестницы, успев подумать, как много, наверное, времени занимают у профессора ежедневные подъемы по ней. Остановился у квартиры с его номером и постучал.

Старик отозвался тут же, будто специально ожидал под дверью. Я обратил внимание, что одет он в тот же костюм, что и накануне.

— Извините, что опоздал, — выпалил я.

— Ерунда! Мои студенты тоже находят, что в первый раз найти меня бывает не так-то просто, — ответил он, пожимая мне руку. А подумав немного, уточнил: — Нехорошо использовать в предложении одно и то же слово дважды. «Считают» было бы лучше, не так ли?

Не дожидаясь ответа, хозяин засеменил впереди меня. Судя по всему, жил он один. Профессор провел меня по узкому, темному коридорчику в гостиную. Ее размеры меня потрясли. Три стены украшали мутные акварели и эстампы с английскими видами, а четвертую занимал огромный стеллаж. Я разглядел корешки книг Шекспира, Диккенса, Остин, Троллопа, Харди и даже Во с Грэмом Грином. На столе лежал пожелтевший экземпляр «Нью стэйтсмен». Я оглядел комнату, чтобы убедиться, что мы здесь одни: ни малейшего намека на присутствие жены или ребенка — ни лично, ни в виде фотографии. Да и стол был накрыт лишь на двоих.

Старик обернулся и теперь с каким-то детским восторгом взирал на кипу газет и журналов у меня в руках.

— «Панч», американский «Тайм» и «Обсервер» — прямо пиршество какое-то! — провозгласил он, принимая у меня из рук ношу и любовно раскладывая ее на диване в углу комнаты.

Затем профессор открыл бутылку «Сюркебарат» и на время оставил меня разглядывать картины, пока он приготовит горячее. С этими словами он ловко скользнул в углубление в стене, такое небольшое, что я поначалу и не сообразил: а в этой комнате, оказывается, есть еще и кухонька. Он по-прежнему засыпал меня вопросами об Англии, на большую часть которых я просто не знал, как ответить.

Через несколько минут он вернулся и предложил мне занять свое место.

Хозяин поставил передо мной тарелку, на которой лежала ножка цыпленка, кусочек салями и помидор. Мне стало грустно: не потому, что меня что-то не устраивало в еде, а оттого, что профессору это все казалось верхом изобилия.

После обеда, который вопреки всем моим стараниям есть не спеша и поддерживать беседу с хозяином, занял не так уж много времени, старик сварил кофе (он сильно горчил) и стал набивать трубку, прежде чем продолжить дискуссию. Мы обсудили Шекспира и его биографию A. Л. Роуза, после чего разговор плавно перешел на политику.

— Правда ли, — поинтересовался профессор, — что в Англии скоро будет лейбористское правительство?

— Опросы показывают, что, скорее всего, да, — ответил я.

— Должно быть, британцы не считают, что сэр Алекс Дуглас Хьюм годится для эпохи «веселых 60-х», — заявил профессор, пыхтя своей трубкой. Он выдержал паузу, пристально глядя на меня сквозь клубы табачного дыма: — Я не предложил вам трубку, поскольку решил, что после досрочного вылета из соревнований вы вряд ли станете курить.

Я лишь улыбнулся в ответ.

— Но сэр Алекс, — продолжал он, — человек с большим политическим опытом, а для страны неплохо, когда ею управляют опытные джентльмены.

Выскажи подобное суждение кто-нибудь из моих преподавателей, я бы от души посмеялся.

— А что вы думаете о лидере лейбористов? — спросил я, намеренно не упоминая его имя.

— Этот человек выкован в горниле технологической революции, — сказал профессор. — Впрочем, не уверен. Мне лично нравился Гейтскелл. Разумный и проницательный человек. Такая безвременная кончина… — Он покачал головой. — Эттли, как и сэр Алек, был настоящим джентльменом. Ну а что до Гарольда Вильсона, полагаю, история еще проверит его пыл — да простится мне этот каламбур — в этом самом горниле, и тогда мы узнаем, каков он.

Я не нашел, что ему ответить.

— После того как мы вчера расстались, я много размышлял, — продолжал старик, — какие последствия мог иметь Суэц для народа, который десятью годами раньше выиграл мировую войну. Американцы должны были поддержать вас. Теперь нам задним числом поясняют — есть у историков такая вечная привилегия, — что в ту пору премьер-министр Иден был болен и утомлен. Но правда-то в том, что он не получил поддержки от ближайших союзников в тот момент, когда более всего в ней нуждался.

— Возможно, и нам следовало бы поддержать вас в 1956-м?

— Нет-нет! Тогда Западу было уже слишком поздно впрягаться в венгерские проблемы. Черчилль предвидел это еще в 1945 году. Он хотел продвинуться за Берлин и освободить все страны, граничившие с Россией. Но Запад был уже по горло сыт войной и позволил Сталину воспользоваться этой апатией. Когда Черчилль придумал выражение «железный занавес», он уже знал, что случится затем на Востоке. Удивительное дело: этот великий человек сказал однажды: «Британская империя должна простоять еще тысячу лет», а на самом деле ей оставалось жить всего четверть века. Как бы я хотел, чтобы он по-прежнему был в коридорах власти в 1956 году!

— Восстание сильно изменило вашу жизнь?

— Вы не подумайте, я не жалуюсь. Должность профессора английского языка в крупном университете дает определенные привилегии. Они не вмешиваются в дела моей кафедры, а произведения Шекспира пока еще не считаются подрывной литературой. — Он замолчал ненадолго и выпустил из трубки густой клуб дыма. — А чем вы намерены заняться, молодой человек, когда закончите университет? Вы всем наглядно продемонстрировали, что бегом на жизнь явно не заработаете.

— Хочу стать писателем.

— Тогда путешествуйте! Путешествуйте как можно больше! — посоветовал профессор. — Не надейтесь получить все необходимые знания из книг. Надо увидеть мир собственными глазами, если собираешься поведать о нем другим.

Я взглянул на старинные часы у него на каминной полке: как быстро пролетело время!

— Боюсь, мне пора идти. Нас всех к десяти ждут в гостинице.

— Конечно, конечно! — улыбнулся профессор этой неистребимой привычке учащегося частной английской школы. — Я провожу вас до площади Кошута, а оттуда уже видна ваша гостиница на холме.

Когда мы выходили из квартиры, я обратил внимание, что он даже не подумал запереть дверь. Ему мало что осталось терять в этой жизни.

Профессор быстро и уверенно вел меня по неисчислимым узким улочкам — а ведь всего несколькими часами раньше мне показалось, что ориентироваться в них совершенно невозможно, — успевая рассказать что-то про это здание и вон про то. Неисчерпаемый кладезь знаний о своей стране — и о моей, впрочем, тоже.

Когда мы добрались до площади Кошута, он взял меня за руку и — как это обычно бывает с одинокими людьми — долго не хотел отпускать.

— Спасибо, что позволили старику побаловать себя болтовней на любимую тему.

— А вам спасибо за гостеприимство, — отозвался я. — Когда будете в следующий раз в Сомерсете, обязательно заезжайте в Лимпшэм. С семьей моей познакомитесь.

— Лимпшэм? А где это? Я что-то не слышал, — сказал он с некоторым беспокойством.

— Не удивительно. Это деревенька, где проживают всего двадцать два человека.

— На две команды по крикету хватит, — задумчиво проговорил профессор. — Увы, эту игру мне, видно, не дано постичь.

• Предыдущая
• 47/144
• Следующая