Послушаем за Глухого - Макбейн Эд - Страница 25

• Предыдущая
• 25/40
• Следующая

– Да нет, просто в теннисе так обозначают цифру «ноль».

– Попробуем привязать к Вашингтону.

– Это должен быть Федеральный Банк в Вашингтоне, – сказал Бернс.

– Тогда зачем же ему присылать нам портрет Вашингтона? Не станет же он раскрывать нам место...

– А банк не означает место?

– Да, но разве не проще было бы послать нам фотографию Белого Дома или Капитолия на худой конец, а?

– А почему ты решил, что он хочет облегчить нам задачу?

– Хорошо, хорошо. Давайте посмотрим, к чему мы пришли. И Федеральный Вашингтонский Зеро тоже.

– Давай, веселись, мели чепуху, Коттон.

– Возможно, это и чепуха, но снимки пришли именно в таком порядке, и вполне может быть...

– А ты уверен, что порядок именно такой?

– Но ведь слово «банк» идет последним!

– Да, но...

– Я поставил его последним, потому что фотостат Бэнки пришел последним.

– А Гувер пришел первым, – сказал Мейер, – ну и что же из этого следует?

– А то и следует, что я ставлю его на первое место!

– Федеральный Вашингтонский Зеро Банк! Замечательно!

– А если предположить, что «Зеро» вообще ничего не значит? Рассматривать его как «ничего», «ноль»? Если это слово совсем отбросить?

– Попробуем.

– Федеральный Вашингтонский Банк.

– Это как раз то, о чем я уже говорил, – вмешался Бернс. – Федеральный Банк в Вашингтоне.

– И опять же, если банк там, то зачем он сообщает об этом именно нам?

– Вашингтон, – задумчиво произнес Хейз.

– Круг опять замкнулся.

– Вашингтон...

– Президент?

– Федеральный Президентский Банк?

– Нет-нет.

– Генерал или генеральный?

– Федеральный Генеральный Банк?

– Федеральный Марта Банк?

– Но, черт возьми, кем еще был Вашингтон помимо генерала и первого президента Соединенных...

– Первый Федеральный Банк! – вдруг выкрикнул Мейер.

– Что?

– Первый президент. Первый чертов Федеральный Банк! Понятно?

– Правильно! – воскликнул Бернс.

– Конечно!

– Именно так!

– Первый Федеральный Банк, – повторил, улыбаясь, Мейер.

– Достань-ка телефонную книгу, – сказал Бернс.

Все были чрезвычайно довольны своими дедуктивными способностями. Мейер просто сиял. Теперь им было известно не только число намеченного ограбления, но и само место преступления. Они принялись листать желтые страницы телефонного справочника в полной уверенности, что дальнейшая работа уже не составит большого труда.

В Айсоле, как выяснилось, находилось двадцать одно отделение Первого Федерального Банка, но на территории их участка не было ни одного.

В Калмз-Пойнте располагалось семнадцать отделений этого банка, в Риверхеде – девять, в Маджесте – двенадцать, наконец, в Бестауне – два. Таким образом, всего в городе оказалось шестьдесят одно отделение банка, намеченного Глухим для ограбления.

Да, временами работа полицейского в большом городе становится просто невыносимой.

Воскресенье.

Взгляните на город.

Разве можно его не любить?

Все его пять районов, словно иностранные государства, разделены невидимыми, на первый взгляд, границами. Например, многие жители района Ризола знают улицы английских и французских городов гораздо лучше, чем улицы соседнего района Бестаун, до которого рукой подать, ведь расположен-то через реку. Население города говорит на разных языках. Даже жители района Калмз-Пойнт иногда говорят с таким ужасным акцентом, что кажется, будто они полчаса назад прибыли из Уэльса.

Ну как можно не любить этого неряху?

Город – это сплошные серые стены. Город понастроил небоскребов, которые высятся, словно оборонительные бастионы времен войны с индейцами, хотя индейцы давно канули в лету... Город прячется от солнца, закрывается от зеркал своих рек. (Наверное, за всю историю человечества трудно отыскать город, который бы так наплевательски относился к прелестям своих рек. Если бы можно было сравнить реки города с его любовницами, то, наверняка, они оказались бы самыми неверными женщинами в мире). Город лишь на миг дает возможность оценить всю свою красоту, выставляя себя на обозрение по частям: там кусочек водной глади, там краешек неба, но никогда он не дает возможности насладиться полной панорамой, замыкая пространство серыми щитами стен, возводя новое строительство. И все же нельзя не любить этого сукиного сына с вечно продымленными волосами.

Город бывает шумен и вульгарен. Он умеет щеголять в модной одежде, стройней и красивый (вы знаете, что его можно уговорить на все, что угодно, но вам известно и то, что, поддаваясь на ваши уговоры, он может попросту врать вам в глаза, ибо не вы интересуете его, а ваше внимание – внимание, без которого он не может утвердиться в собственных глазах). Да и поет он иногда душераздирающе громко. Временами он даже прибегает к косметике. Часто ему бывает наплевать, в джинсах он или с голой задницей, он ругается, орет, толкается, толстеет, хромает, падает, бывает банален, скучен, даже надоедлив, может предать, бывает опасен, груб, его легко задеть за живое. Порой его глупость становится невыносимой, но время от времени он проявляет древнюю мудрость. Город может быть расточительным и одновременно скупым до смешного. Но ненавидеть его нельзя, потому что когда он предстает перед вами, пахнущий бензином и цветами, потом и смогом, вином и едой, пылью и смертью, вы припадаете к этим запахам, как к самым изысканным французским духам. Если вы родились и выросли в городе, вам хорошо знаком этот сводящий с ума аромат. Он, конечно, не идет ни в какое сравнение с запахом, исходящим от городков, поселков и тому подобного, назвавшись громко «городами», тешат себя честолюбивыми иллюзиями. Только этим трудно кого-либо провести. В мире, наверное, всего с полдюжины настоящих городов, и этот – один из них. Вы не устоите, если он выйдет к вам с обворожительной улыбкой на лице и скрытой иронией в глазах. Но в этих глазах вам никогда не удастся прочесть непредсказуемые его идеи. И если вы не можете относиться к городу как к живому существу, значит, вы никогда не жили в настоящем городе. Если вы не влюбились в него, не стали нежным и даже немного сентиментальным под его влиянием, значит, вы – иностранец, до сих пор изучающий его язык. Поезжайте тогда хоть в Филадельфию, там вам будет хорошо. Если вы хотите узнать город, вы должны сойтись с ним так близко, чтобы вашу связь можно было сравнить с интимной. Вы должны стать посвященным, вы должны так войти в таинство города, чтобы жить им и дышать.

Взгляните на этот город...

Вы не можете его не любить.

Все комиксы в воскресных газетах были давно прочитаны, и в комнате царила полная тишина.

В кресле сидел негр в возрасте примерно сорока семи-сорока восьми лет, в майке, джинсах и домашних тапочках на босу ногу. Ему удалось сохранить достаточно стройную фигуру. Карие глаза его выглядели непропорционально большими, и у смотрящего на него человека могло создаться впечатление, что на лице мужчины застыли испуг и удивление. От черного входа шел легкий сквозняк. Там игралась его восьмилетняя дочь, называя свое занятие подготовкой домашнего задания. Душистое дыхание ветра напомнило мужчине, что лето уже не за горами. Он зевнул и вдруг почувствовал какую-то тревогу, настолько неясную, что не смог сразу понять ее причину. Может, дело в том, что его жена пошла в гости к соседке по лестничной клетке, и теперь, оставшись совсем один, он почувствовал себя абсолютно покинутым? И почему это она не готовит ему обед, почему она болтает сейчас за стеной в то время, как он проголодался? А тут еще наступает лето, а вместе с ним эта ужасная жара...

Он встал из кресла, может быть, в сотый раз отметив про себя, что обивка сильно истрепалась на швах и из кресла торчат внутренности. Глубоко вздохнул, и вновь тревожное чувство овладело им. Взгляд упал на пол. С годами линолеум стерся, а кое-где даже порвался. И куда только девались яркие, сочные цвета? Может, стоит включить телевизор и посмотреть бейсбольный матч? Правда, еще рано, игры не начинаются так рано. Мужчина просто не знал, куда себя деть. Да, приближалось лето. Он работал в туалете, этот мужчина. Он сидел за маленьким столиком в небольшом туалете в нижнем городе. Стол был покрыт белой скатертью. На краю, аккуратно сложенные, стопкой лежали полотенца для рук. Рядом находилась расческа и щетка. На столе стояла небольшая тарелка, в которую этот человек, приходя на работу, спешил положить четыре монетки по двадцать пять центов в надежде, что это каким-то образом стимулирует желание мужчин-посетителей туалета дать ему на чай. Зимой он никогда не жаловался на свою работу. Обычно он дожидался, пока клиент сходит в кабинку, затем подавал ему полотенце и смахивал щеткой невидимую пыль с его пальто. При этом он старался выглядеть так, будто чаевые его абсолютно не волнуют. Большинство посетителей давали ему чаевые. Но не все. Каждый вечер он возвращался домой, и ему казалось, что туалетные запахи навсегда поселились у него в носу. Просыпаясь по ночам от крысиной возни, он ловил себя на мысли, что его туалет находится где-то рядом. Тогдаон шел в ванную, набирал в ладонь нюхательной соли и, разбавив водой, жадно вдыхал ее.

• Предыдущая
• 25/40
• Следующая