Поцелуй - Макбейн Эд - Страница 9

• Предыдущая
• 9/71
• Следующая

— Алло?

— Стив?

Это была мама. Она плакала.

— Мам? — произнес он. — В чем дело?

— Этот защитник... — проговорила она, всхлипывая. — Он такое говорил...

— Мам...

— Он утверждал, что человек, который убил отца, на самом деле не убивал его. Что нет никаких доказательств. Что даже пистолет ему не принадлежал и нет никаких фактов...

— Они всегда так говорят в своих первых заявлениях. У нас есть все доказательства. Поверь мне.

— Мне хотелось его убить, — сказала она. — Мне тяжело было сидеть там. Видел бы ты самодовольное выражение его лица, когда защитник говорил, что он невиновен.

— Мы еще увидим, какое выражение будет у него...

— Очень беспокоит меня адвокат.

— Но, мам...

— Он беспокоит меня.

— Но никаких оснований для этого нет.

— А если они его оправдают?

— Они не оправдают его.

— Но предположим, что оправдают?

— Мам, ты не должна так серьезно воспринимать адвоката. Это все игра на публику, это способ повлиять на присяжных.

— Но допустим, они поверят?

— Мам...

— Поверят во все, что он говорит им? Допустим, они поверят всему?

— Они не поверят.

— Ты доверяешь этому англичанину?

— Он не англичанин, мам.

— Тогда почему он говорит как англичанин?

— Он был в Оксфорде. Они все там так говорят...

— Он говорит неискренне...

— Ну...

— Я надеюсь, что присяжные не думают, что он говорит искренне.

— Они так не думают, мам, не беспокойся.

— Второй адвокат выглядел как Санта-Клаус. Он обращается прямо к присяжным и говорит им, что его подзащитный невиновен. Я боюсь, что они могут этому поверить.

— Мам, я очень прошу тебя, не беспокойся. Хорошо?

Он услышал, как она вздохнула на другом конце провода.

— Ты подвезешь меня завтра утром? — спросила она.

— Анджела сказала, что захватит тебя. Я встречу вас внизу.

— До завтра.

— Да.

— В здании суда.

— Да. И не беспокойся по поводу того, что говорил адвокат.

— Я беспокоюсь, — сказала она и повесила трубку.

Предметом этого заседания суда должно было быть жестокое убийство.

Казалось, это о нем гудит суровый январский ветер, который заставлял вибрировать высокие окна в зале суда. Окна на зиму были очень плотно закрыты, но, несмотря на это, пронзительный свист ветра был отчетливо слышен и порой заглушал шум движения транспорта на улице. Отделанное ореховыми панелями помещение суда оказалось слишком тесным для наполнивших его людей. Но было очень тихо, особенно когда помощник районного прокурора Генри Лоуэлл вызвал первого свидетеля обвинения.

— Мне хотелось бы вызвать Доминика Ассанти, — сказал он.

Высокий, молодой белый мужчина с густой черной шевелюрой и карими глазами вошел в зал через заднюю дверь, кивнул мужчине, сидевшему в последнем ряду, — несомненно отцу, судя по большому сходству, — и прошел к стенду свидетеля в центре зала. Служащий суда привел его к присяге. К свидетелю подошел Лоуэлл.

— Не могли бы вы назвать свое имя? — спросил он.

— Доминик Ассанти.

— Сколько вам лет, Доминик?

— Восемнадцать.

— Сколько вам было лет семнадцатого июля прошлого года?

— Семнадцать.

— Вам исполнилось восемнадцать лет где-то между этой датой и нынешним днем. Не так ли?

— Да, сэр. Шестого декабря.

— Мистер Ассанти, не могли бы вы вспомнить, как вы семнадцатого июля пошли в кино с девушкой по имени Дорис Франчески...

— Да, я помню.

— ...которая в это время была вашей подружкой. Не так ли?

— Да, но мы порвали отношения. Она больше не является моей подружкой.

— Но в то время была вашей подружкой.

— Да.

— В то время она жила по адресу 7914, Харрисон-стрит?

— Вроде бы это ее адрес...

— Мистер Ассанти, — мягко произнес Лоуэлл, — не могли бы вы точно вспомнить...

— Возражаю.

Это произнес адвокат Харольд Эддисон, белый мужчина шестидесяти с небольшим лет, бородатый и с большим животом Санта-Клауса. Он был к тому же краснощеким, с живыми глазами и производил впечатление мягкого, доброго дедушки, которому даже слово «возражаю» произносить неловко. Но когда дело касалось юридического процесса...

— Итак, мистер Эддисон?

— Он ответил на вопрос, Ваша Честь.

— Я так не думаю. Пожалуйста, повторите вопрос.

— В то время она жила по адресу 7914, Харрисон-стрит?

— Вы имеете в виду Френки?

— Вы так звали ее?

— Френки, да. Ее все так называли.

— И она жила по этому адресу?

— Да, именно там она жила, — ответил Ассанти.

Из третьего ряда справа, где он сидел вместе с матерью и сестрой, Карелла разглядел улыбку Эддисона, затерявшуюся в бороде Санта-Клауса. Он улыбался так победно, как будто выиграл битву. Карелла никак не мог понять причину этой радости. А судья Руди Ди Паско вздохнул, давая понять, как ему неприятно то, что делал «дедушка» Эддисон. Чтобы приковать внимание присяжных, Лоуэлл повторил вопрос:

— Итак, семнадцатого июля прошлого года Дорис Франчески жила по адресу 7914, Харрисон-стрит, в Риверхеде. Не так ли?

— Да, она проживала там, — ответил Ассанти.

— Спасибо. Теперь скажите мне, мистер Ассанти, этим вечером после фильма вы провожали мисс Франчески домой по адресу 7914, Харрисон-стрит?

— Я ее провожал.

— Вы не вспомните, в какое время это происходило?

— Это было после кинофильма.

— Да, но в какое время это происходило? Не могли бы вы вспомнить, когда кончился фильм?

— Это было около восьми тридцати. Около этого.

— Вы пошли прямо после фильма к дому мисс Франчески?

— Да.

— Когда вы подошли к дому?

— Я не помню.

— Хорошо, но разве кинотеатр не отделяет всего десять домов?..

— Ваша Честь...

Это опять Санта-Клаус. Снова вскочил. Голова склонилась вбок так, как будто он только что выскочил из дымохода и извиняется за то, что наследил на ковре.

— Да, мистер Эддисон? — произнес Ди Паско.

— Я не люблю прерывать нормальный ход опроса, — сказал Эддисон. — Ваша Честь, когда свидетель говорит, что не помнит чего-либо, то это безусловно можно считать прямым ответом на прямо поставленный вопрос. «Я не помню...» Для меня здесь нет оснований для переспрашивания... на каком бы языке этот ответ ни прозвучал. И если свидетель утверждает, что не помнит чего-нибудь, то это полновесный ответ, и, по моим представлениям, этот ответ не является преступлением в нашем независимом штате.

«Произошло убийство, — подумал Карелла, — а они пререкаются из-за мелочей».

— Мистер Лоуэлл?

— Это просто была попытка освежить память свидетеля, приведя некоторые факты, имеющие отношение ко времени и расстоянию.

— Возможно, вы сумеете найти другой путь получения нужной информации.

— Ваша Честь...

— Я уладил этот вопрос, мистер Эддисон.

— Спасибо, Ваша Честь. Но...

— Я сказал, что уладил этот вопрос.

— Благодарю вас, — произнес Эддисон и, садясь, закатил глаза, как бы показывая присяжным, что в суде что-то не совсем благополучно с американскими законами, если свидетелю не разрешается сказать, что он чего-либо не помнит.

— Как назывался кинотеатр, в который вы пошли? — спросил Лоуэлл.

— "Октагон".

— Спасибо. На какой улице находится этот «Октагон»?

— На Бентон-стрит.

— Как далеко, по-вашему, это от Харрисон-стрит? Точнее, от дома, где жила мисс Франчески на Харрисон-стрит.

— Около десяти домов.

— Сколько времени вам потребовалось, чтобы пройти эти десять домов? Что-нибудь около пяти минут?

— Больше.

— Десять минут?

— Больше, может быть, пятнадцать или двадцать минут.

— Означает ли это, что вам потребовалось пятнадцать или двадцать минут, чтобы пройти пешком от кинотеатра до ее дома?

— Да, ушло на это примерно столько времени.

— В котором часу вы попрощались с мисс Франчески?

• Предыдущая
• 9/71
• Следующая