Озорство - Макбейн Эд - Страница 40

• Предыдущая
• 40/75
• Следующая

Мы пойдем в центр на Холл-Авеню, как вы хотите...

— Я хочу попробовать ту проклятую витрину книжного магазина, — сказал Генри.

— Я тоже, — отозвался Ларри. — Неужели вы думаете, что все мы не хотим обработать то окно? Да оно ждет не дождется, чтобы его обработали. Как раз напротив ювелирного магазина, на одном из самых людных перекрестков центра. Будьте спокойны, мы обработаем то окно. У нас получится Аллея Союза, и мы прославимся! Но не сейчас, Генри. Пройдет немного времени, и тип выдохнется...

— Пока что это не предвидится, — возразил Генри.

— Фараоны повяжут его...

— Ха!

— Он уже убил троих, и легавые, должно быть, напали на его след, — вставил свое слово Эфраим.

— Нам недолго осталось ждать, — сказал Исаак.

Генри покачал головой и водрузил на нос очки. Из-за очков смотрели его глаза, в них выражалось скорее разочарование, чем гнев. Он рассчитывал на своих компаньонов и так надеялся, что они не подведут его. Самый старший в Союзе, он легко стал его естественным лидером, хотя был меньше всех ростом. Толстый коротышка. Торчавшие во все стороны жесткие волосы и приземистая фигура делали его похожим на перепуганного дикобраза. Шестнадцатилетний Ларри, высокий и очень красивый, не шел с ним ни в какое сравнение.

Слова и решимость лидера, казалось, заставили компаньонов задуматься над его позицией.

— Если вы не пойдете со мной, я сам обработаю то окно, — заявил Генри.

Все посмотрели на него.

— Не буду ждать до конца недели. Сегодня же и обработаю его.

Никто не проронил ни слова.

— Кто со мной? — спросил он.

Молчание.

— Ладно, собрание закрыто, — подытожил Генри.

Ему никогда не приходило в голову, что желание запечатлеть свое имя на всех окнах мира не согласовывалось с его ростом 168 см.

Она была, безусловно, права. Нужно прикончить еще одного. Он хотел остановиться на трех, но она, как всегда, оказалась права.

— Ты остановишься на третьем, — сказала она, — а они переждут и снова примутся за старое. Пришить троих и на этом успокоиться? Это не то, что уйти в отставку после получения третьей премии Академии Наук или покрасовавшись три года в списке бестселлеров. Не забывай, ты уничтожаешь пачкунов. Это твоя боевая задача. Понял? А человек, поставивший перед собой такую задачу, не должен останавливаться на третьем.

Это она говорила ему прошлой ночью в постели.

Они лежали и рассуждали о том, что будут делать после того, как прикончат последнего. Она вслух поинтересовалась, сколько их может быть? Пять? Шесть? Лежала на боку в подаренной им на Рождество пурпурной ночной сорочке очень маленького, почти кукольного, размера, без трусиков. Одна нога вытянута, другая согнута в коленке.

— Возможно, надо вовремя остановиться, — продолжала она. — Чем больше их ты приканчиваешь, тем больше рискуешь нарваться на неприятность. Но...

— Если бы ты знала, какая меня там берет жуть, — сказал он. — Глухая ночь.

— Охотно верю тебе, — согласилась она. — Но ты дал им понять, что не шутишь с ними шутки, а всерьез взялся за них.

— Я не дилетант.

— Правильно, не дилетант. Ты дал им понять, что с тобой шутки плохи.

— Ты читала, как газетчики честят меня?

— Мне это нравится, — проговорила она, усмехнулась и чуть отодвинула коленку согнутой ноги. Чуть отодвинула ее влево.

Он не мог спокойно думать о ней. И вот сейчас вспоминал вчерашнюю ночь, ее, лежащую на постели в короткой пурпурной ночной сорочке, ее небрежную манеру двигать взад-вперед коленкой, так что обнажалось самое сокровенное, усмешку на ее лице, которая, казалось, говорила: «Хочешь меня, малыш? Так возьми же, любимый». И кровь стучала у него в висках.

Стоило ему только подумать о ней, и его охватывало возбуждение.

Она пожелала, чтобы он пришил пятерых вандалов, он их пришьет. Шестерых, значит шестерых. Дюжину? Сколько хочешь. Это она подала ему мысль пришивать писак. Если она пожелает, чтобы он убил сотню, он и сотню убьет. Только сначала их надо найти.

Час ночи, на улицах пустынно.

Очень трудно предугадать их намерения. Представить себе, где они появятся в следующий раз. Он долго ездил на машине в поисках места с разрисованными стенами, хорошего места для охоты. Куда непременно придет крупная дичь.

Верно? Он искал среди загаженных пачкотней стен девственно чистую. Такую, которая привлечет к себе кого-нибудь из них.

Сегодня ночью он оказался в центре города.

Здесь пачкотни было не так уж много, но он вспомнил, что в сегодняшней газете описывалась работа одной компании. Они вырезали свои имена на витринном стекле. Где-то здесь. Гм-мм, подумал он, это что-то новое. Авось, повезет здесь.

Это было после того, как они всю ночь занимались любовью. Пурпурная ночная сорочка, господи. Он ушел от нее рано утром, купил газету в кондитерской на углу и прочитал ее в такси по дороге домой. Почти вся газета была заполнена сплетнями об убийце пачкунов. А в одной статье рассказывалось, как на прошлой неделе, в ночь с субботы на воскресенье, на Холл-Авеню кто-то расписал своими инициалами витринное стекло, а в правом нижнем углу вывел буквы СППУ. Полиция так и не разобралась, что это значило. Газетчик сообщал, что такого прежде не было — уродовать стеклянные и пластмассовые поверхности.

Он обдумывал это, когда мылся под душем, одевался, завтракал в кафе, обдумывал это на пути в центр города.

Стоит ли новинка того, чтобы ею заинтересовался убийца пачкунов, размышлял он.

Пресечь, так сказать, в корне?

Показать всему миру, что он никому не позволит бесчинствовать в своем городе?

Показать им, что он настроен серьезно?

Итак, он приехал в центр города, покружил по улицам в поисках того, кто показался бы ему подозрительным, предвкушая, как он поймает писаку, разрисовывающего витринное окно магазина, внезапно и немедленно пресечет его работу, уничтожит на месте преступления.

Ничего.

Никого.

Пока что все шло успешно, ему удалось навести страх на этих ничтожеств.

Ему не хотелось выходить из машины и вести поиски пешком. Здесь находились магазины, торговавшие шелками.

Если полицейский патруль заметит его, они, чего доброго, подумают, что это он вырезает свои инициалы на витринных стеклах проклятых магазинов. И он продолжал кружить. У него не было определенного плана. Проехал несколько кварталов по направлению к Холл-Авеню, потом повернул на север к Детавонер, потом поехал к центру, снова свернул на юг и покатил на улицу Джефферсона. По пути он внимательно наблюдал, не безобразничает ли какой-нибудь бездельник у витрины магазина.

На улице Джефферсона увидел мужчину, стоявшего у окна. Очень хорошо! Но оказалось, тот просто мочился.

Естественная надобность, подумал он и улыбнулся в темноте салона машины.

Его обогнала полицейская машина с буквами ЮЦР на бортах. Южный центральный район.

На следующем перекрестке он повернул направо и снова направился к Холл-Авеню, проехал по этой улице и опять свернул на Детавонер. Это был Северный центральный район. Он не хотел, чтобы тот же полицейский патруль заметил его в зеркале заднего вида.

Проехал шесть кварталов в сторону от центра, свернул направо, снова попал на Холл-Авеню, повернул налево, подъехал к большому перекрестку, где находился испоганенный ювелирный магазин, посмотрел на другую сторону улицы и увидел коротышку с торчащими во все стороны волосами. Тот стоял перед витриной книжного магазина.

Он притормозил.

Нажал на кнопку электропривода, оконное стекло со стороны пассажира опустилось. На малой скорости подъехал туда, где коротышка усердно царапал витринное стекло.

Коротышка услышал как остановилась машина и обернулся.

Слишком поздно.

— Эй, парень! — окликнул он коротышку и выпустил ему две пули в голову и одну в грудь. Потом пострелял в витрину. Для собственного удовольствия.

Человек говорит вам:

• Предыдущая
• 40/75
• Следующая