Озорство - Макбейн Эд - Страница 19

• Предыдущая
• 19/75
• Следующая

— Нет. Краскопульт? А что он им делал бы?..

— Миссис Уилкинс, а что если мы осмотрим вашу квартиру?

— Это еще зачем?

— Посмотрим кое-какие его вещи.

— Зачем?

— Может быть, выясним, зачем кому-то понадобилось его убивать.

— Не понимаю, как...

— Мой товарищ имеет в виду такие вещи, как расписание деловых встреч вашего мужа, его дневник, записные книжки и тому подобное, что...

— Он не вел...

— Нет я имел в виду...

— ...дневника.

— ...его кабинет.

Дебра пристально посмотрела ему в глаза.

— Полицейский, — наконец проговорила она, — как вы не понимаете, что убит-то был Питер? Как вы не понимаете, что жертва — он?

— Да, мэм, все, что я...

— Так зачем же вам рыться в его вещах? Почему вы не идете осматривать вещи проклятого убийцы? Почему вы там, на улице, не ищете проклятого убийцу?

— Мэм, — возразил Паркер, — ваш муж — второй пачкун, которого...

— Мой муж не был пачкуном, — возмутилась Дебра, — он был адвокатом.

— Я хочу сказать, — продолжал Паркер, — что если бы мы нашли в карманах его одежды, на полках, в его столе или еще где-нибудь вещь, которая помогла бы нам выяснить, что понесло его прошлой ночью к той стене, вот тогда, быть может, мы разыскали бы пачкунов среди его знакомых. Это все, что я хотел сказать. Мэм, здесь должна быть какая-то связь: два человека найдены мертвыми, их тела раскрашены краской. Я уверен, вы поймете это.

— Мой муж не был пачкуном, — повторила Дебра.

— Согласен, — сказал Паркер и пожал плечами словно говоря: «Интересно, хотите ли вы, чтобы мы разыскали того, кто убил вашего проклятого мужа или нет?».

Она посмотрела на него.

Потом на Клинга.

— Я покажу вам, где лежат его вещи, — наконец решилась Дебра и повела их в спальню.

На верхней полке шкафа ее супруга детективы обнаружили 22 жестяные банки с красками всех цветов радуги.

Перед тем как в ее жизнь вошел детектив Стивен Льюис Карелла, она жила своей жизнью.

Теодора Франклин.

Тедди Франклин.

На четыре пятых ирландка, на одну пятую шотландка, как любил говорить ее отец. Сообщал он это ей на языке глухонемых, с помощью пальцев, и подчеркивал шутку мимикой широкого выразительного лица, а чтобы усилить впечатление, выговаривал ее губами. Она считывала это с пальцев, лица и губ отца — единственная любимая дочь была от рождения глухой и немой, или, как говорят в наш просвещенный век, «с ослабленными слухом и речью». Слепых теперь тоже называют не слепыми, а людьми со слабым зрением. Но Тедди понимала, что слово «ослабленный» более сложное, чем слова «глухой» или «немой», в нем было что-то унизительное даже по сравнению с простым медицинским термином «глухонемой», но кому она могла это высказать, будучи глухой и немой от рождения?

Но если разобраться, не значит ли, что ослабленный есть дефективный? И не значит ли, что ослабленный есть поврежденный, испорченный или несовершенный? А не подразумевается ли под всем этим неполноценный или, что еще хуже, плохой? Она не желала считать себя неполноценной и очень долго о себе так не думала.

До Кареллы в ее жизни был только один мужчина с нормальным слухом. Совсем еще мальчик. В те времена большинство детей с ослабленным слухом ходили в школы для глухих, но ей как будто повезло: в их районе, на Речном Мысе, была средняя школа со специальными классами для таких, как она, детей. Детей, у которых были трудности со слухом.

Трудности с речью. Таких было четверо. Остальные ребята из ее класса были умственно отсталыми. До того дня, как Сальваторе Ди Наполи пригласил ее на свидание, она встречалась только с ребятами, у которых были трудности со слухом. Они учились вместе с ней в специальном классе.

Лидер школьной команды поддержки своих спортсменов на соревнованиях не увидел ничего плохого в том, чтобы взять в команду Тедди. Ну и что с того, что у нее не было голоса? Она была красивее всех других девочек. Черные с блестящим отливом волосы, выразительные карие глаза, соблазнительная грудь, которую обтягивал белый свитер с названием команды, стройные ножки, едва прикрытые плиссированной юбкой. Все честь честью, так почему же не взять ее, думал лидер. А то, что она не может выкрикивать слова поддержки — так это ерунда. Она, безусловно, может открывать рот, жестикулировать, а больше от нее ничего и не требуется. В орущей толпе нет безголосых. В ревущей толпе никому нет дела до того, что вы ничего не слышите, потому что никто никого не слышит.

На одном из футбольных матчей Тедди поймала на себе пристальный взгляд Сальваторе Ди Наполи.

— Пойдем в кино или куда-нибудь? — предложил он ей.

Это случилось в коридоре в понедельник после матча.

У него были голубые глаза и длинные тонкие пальцы. Он играл на скрипке. Все называли его Сальви, но однажды вечером он признался Тедди, что имя Сальваторе ненавистно ему и когда он достигнет совершеннолетия — ему было тогда шестнадцать, на год меньше, чем ей, — он в законном порядке поменяет его. Возьмет себе нормальное англосаксонское имя и будет чувствовать себя в Америке по-настоящему как дома. И это при всем при том, что он происходил от родителей, которые сами родились в Америке.

— Буду зваться Стивом, — сказал он.

Тогда она не нашла ничего интересного в его словах.

Он выбрал себе имя, Стив. Тедди не задумывалась, было ли это имя истинно англосаксонским. Имя Стив носили многие ее знакомые ирландцы-католики, но считали ли они себя настоящими англосаксами, ей это было совершенно безразлично.

Когда он в первый раз попросил Тедди переспать с ним, его голос звучал нерешительно, он запинался, его пальцы дрожали.

— Ты... возможно... мы могли бы... подумай... это счастье... возьмем его?..

Она поцеловала его и приложила его длинные тонкие пальцы к пуговицам своей блузки.

Весь год, до самого своего выпуска, она встречалась только с ним. Ему до окончания школы оставался еще целый год.

Тедди было восемнадцать лет, отец называл ее «молодой женщиной», а Сальви — только семнадцать. Она раздумывала, поступать ей в колледж или нет, а он перевелся в училище музыки и драмы. Когда они снова встретились, он был совсем другим человеком. У него появились новые друзья, новые занятия, новые стремления и цели в жизни. И хотя, когда они учились в школе, он уверял ее, что будет любить ее до гроба, она почувствовала, что он смотрит теперь на нее, как на существо из другого мира, глухую, с которой его однажды ненадолго свела судьба.

Много лет спустя она узнала, что он все-таки поменял свое имя. Но не на Стива, а на Сэма. Сэм Кнэпп. Сэмюэль Кнэпп звался он теперь, а не Ди Наполи. Тот самый Сэмюэль Кнэпп, который написал мюзикл, исполнявшийся в Чикаго, и любил теперь белокурую актрису с нормальным слухом, игравшую в его мюзикле главную роль. Тедди вспомнила, как однажды, когда они еще учились вместе в средней школе, он водил ее на «Травиату».

Когда ей было двадцать...

Она и думать не думала о полицейском...

В ее жизнь вошел Стив Карелла.

Той зимой, пятого февраля, в воскресенье, кто-то совершил кражу со взломом в канцелярии, где она работала. А в понедельник, шестого, детектив по имени Стив Карелла начал расследование происшествия.

Она подумала, что это был... да, просто случай... что он звался так, как хотел когда-то зваться Сальви Ди Наполи, выбравший себе в конце концов имя Сэм Кнэпп и влюбившийся в привлекательную маленькую блондинку с нормальным слухом. Актрису из провинциального города.

Стив Карелла.

К тому времени она уже хорошо знала, что существуют два почти несовместимых мира:, мир людей с нормальным слухом и мир людей, лишенных слуха. Или речи. И раз навсегда решила не иметь ничего общего ни с одним мужчиной из другого мира, мира людей с нормальным слухом. Потому что Сэм Кнэпп дал ей из своего далека почувствовать, какая она безнадежно-безнадежно неполноценная. Еще раз в своей жизни ощутить себя неполноценной? Никогда.

• Предыдущая
• 19/75
• Следующая