Ночные кошмары - Макбейн Эд - Страница 6
- Предыдущая
- 6/54
- Следующая
Терпение, повторял он себе, терпение.
К полуночи снег прекратился. А утром на мостовой осталась только снежная пыль, день выдался ясный и безоблачный. Оба копа шли с непокрытыми головами, подняв воротники пальто. Руки они засунули в карманы. Мейер болтал, не умолкая, и изо рта у него вылетал легкий пар.
– Как-то мы с Сарой ездили в Швейцарию. Это было несколько лет назад в конце сентября. Люди готовились к зиме. Подстригали траву, собственно, не подстригали даже, а косили. А потом сушили ее, чтобы коровам было что есть зимой. Запасались дровами, уводили коров с гор, в хлева, словом, целое мероприятие. Они знали, что скоро пойдет снег, и знали, что к зиме следует подготовиться. Да, времена года. А иначе что же? – всегда все одно, а это неестественно. Так я считаю.
– Ясно, – сказал Карелла.
– А ты как считаешь, Стив?
– Да никак, – Карелла считал, что сейчас холодно. Он считал, что для ноября слишком холодно. Он вспоминал прошлый год, когда в городе зимой ждали то жуткого снегопада, то оттепели. Вот и весь выбор. Не хотелось, чтобы и нынче было то же самое. Пожалуй, он не отказался бы жить во Флориде или в Калифорнии. Может, им там, во Флориде, нужны опытные полицейские? Прихватить какого-нибудь деревенщину, которому вдруг взбрело в голову обчистить банк. Сидеть в тени пальм, потягивая что-нибудь холодное. При этой мысли Кареллу передернуло от холода.
В свете дня дом, где жил Харрис, уже не казался таким мрачным, как вчера вечером. Разумеется, сажа на стенах никуда не делась – как же в этом городе без сажи, – но под чернотой все же проглядывал красный кирпич, и дом выглядел почти уютно. Вот этого-то как раз жители города и не замечали. Даже Карелла обычно воспринимал город всего лишь в различных оттенках двух цветов – черного и белого. Покрытые сажей здания, вонзающиеся шпилями в серое небо, черный асфальт мостовых, серые тротуары и бордюры, тусклый, устрашающе мрачный мегаполис. На самом деле все было не так.
Была своя расцветка у домов – красный кирпич вперемежку с желтым, песчаник рядом с деревом, выкрашенным в самые различные цвета – оранжевый, голубой, мраморный, пепельный, розовый. Был свой цвет и афиш и плакатов – приглашая в самые разные места – от концертов рок-групп до салонов красоты, – они налезали друг на друга, смешивались, слипались, и в результате получалось нечто вроде абстрактной живописи. И у уличного движения, и у уличных огней тоже был свой цвет – зеленый, желтый, красный: цвета эти плясали в лужах на асфальте, смешиваясь с отражениями шикарных машин, сошедших с конвейеров Детройта, и образуя удивительную мозаику всех мыслимых и немыслимых оттенков цвета. Цветом обладал и обычный мусор – отходов здесь было больше, чем в любом другом американском городе, и нередко он так и оставались нетронутыми из-за очередной забастовки мусорщиков. У стен жилых домов валялись зеленые, бежевые, бледно-желтые мешки и пакеты из пластика – кладбище отходов современной пищевой промышленности, вместилище остатков съеденного или выброшенного за ненадобностью восемью миллионами жителей города. И уж конечно, – спаси Господь всех, кто ездит в метро – есть свои краски у разнообразных надписей, намалеванных на стенах вагонов. И наконец, есть свой цвет у людей. Здесь живут не просто белые и черные. Цветов столько, сколько жителей в городе.
Двое полицейских молча поднимались по лестнице. Один думал о временах года, другой – о цветовой гамме Оба думали о городе. Добравшись до третьего этажа, они постучали в квартиру 3С. Никто не откликнулся. Карелла посмотрел на часы и снова постучался.
– Ты ей сказал, что заедешь в десять? – спросил Мейер.
– Да, – Карелла возобновил свои попытки. – Миссис Харрис? – Ни звука. Карелла прижал ухо к двери. Ничего не слышно. Он взглянул на Мейера.
– Что будем делать? – спросил тот.
– Пошли к привратнику.
Квартира привратника располагалась как обычно на первом этаже в самом углу площадки. Черный мужчина по имени Генри Рейнольдс, работающий здесь, по его словам, уже шесть лет, прекрасно знал Харрисов. Он явно не слышал, что вчера вечером Харриса убили. На лестнице он без умолку болтал, но и не заикнулся о трагедии, не поинтересовался он также причиной появления полиции в этом доме. Впрочем, ни Мейер, ни Карелла не нашли здесь ничего удивительного. Люди в этом городе редко задают вопросы. Они слишком хорошо знают полицию и полагают, что лучше не поднимать волны и делать, что велено. Рейнольдс постучал, прислушался, наклонив голову к двери, и, пожав плечами, достал связку ключей.
Изабел Картрайт Харрис лежала на полу рядом с холодильником.
Горло у нее было перерезано, а голова странно вывернута. Дверца холодильника оказалась широко распахнутой. Тарелки с мясом и винегретом вынуты, содержимое их выброшено на пол. Повсюду валялись открытые коробки и банки. На полу смешались кровь и мука, сахарный песок и кукурузные хлопья, молотый кофе и печенье, салатные листья и разбитые яйца. Кухонные ящики были выпотрошены до дна, и их содержимое – вилки, ножи, ложки, бумажные салфетки, палочки для спагетти, штопор, терка для сыра, свечи – тоже валялись вперемешку на полу.
– Боже милосердный, – прошептал Рейнольдс.
Тело увезли в полдень. Ребята из лаборатории управились к двум, и с этого момента квартира осталась в полном распоряжении Мейера и Кареллы. В гостиной и спальне царил тот же бедлам, что и на кухне. Диванные подушки были разрезаны вдоль и поперек. Обивка разодрана в клочья. Диван и мягкие стулья перевернуты и тоже выпотрошены до дна. Единственная лампа в гостиной осталась на месте, только абажур от нее лежал где-то в самом дальнем углу. В спальне с постели сорвали одеяло и простыни, распороли матрас, вытащили набивку. Ящики туалетного столика были перевернуты, комбинации и трусы, бюстгальтеры и свитера, перчатки и платки, носки и колготки, рубахи с глухим воротом и платья в беспорядке валялись на полу. Вся одежда была сорвана с вешалок и вышвырнута наружу. Сам шкаф тоже самым тщательным образом обыскали – коробки с обувью открыты, подошвы туфель отодраны. Клеенка, которой были покрыты полки шкафа, вырвана вместе с кнопками. Похоже, да что там похоже – здесь явно что-то искали. Более того, само упорство, с которым неизвестный убийца вел поиск, указывало на то, что он был уверен: искомый предмет находится где-то здесь.
О себе Карелла и Мейер того же сказать не могли: ничего определенного они не искали. Ну хоть какой-нибудь самый слабый след, который мог бы привести к объяснению случившегося! Двое стали жертвой зверского убийства, причем скорее всего в течение нескольких часов. Первое убийство можно квалифицировать как уличное: таких в этом городе торжества справедливости немало, и мотивы для них, как правило, не требуются. Но второе убийство иррациональным никак не назовешь. На протяжении двадцати четырех часов одинаковым способом убиты муж и жена – это требует какого-то разумного объяснения.
Почему? – спрашивали себя детективы. И искали какую-нибудь зацепку.
То, что оба – и мужчина и женщина – были слепыми, только затрудняло задачу. Нет ни адресов, ни календарей с пометками, ни записных книжек, ни списка покупок – всего того, что может оказаться в доме у зрячего. Вся корреспонденция, которую они отыскали, велась с использованием азбуки Брейля. Разумеется, это они возьмут с собой для последующего перевода, но сейчас толку никакого. В квартире оказалась старая пишущая машинка: с ней уже поработали, на предмет отпечатков, ребята из лаборатории. Нашлась и чековая книжка, выданная местным отделением Первого федерального банка. На общем счету у Харрисов было 212 долларов. Нашли они и старый, покрытый пылью, домашний альбом. К нему явно не прикасались годами. В нем были фотографии Джимми Харриса – ребенка, затем юноши. Снимался он в основном в компании черных. Даже Джимми-солдат окружен людьми одного с ним цвета кожи. В конце альбома была приклеена глянцевая, восемь на десять, фотография, для которой явно позировали. На ней было пятеро мужчин, двое белых и трое черных. Они сфотографировались на фоне какого-то летнего жилища: нижняя часть – деревянная, верхняя – застекленная мансарда. Все пятеро улыбаются. Один из них – на корточках, в первом ряду – прикрывает рукой грубо сделанную надпись: «Огневой расчет „Альфа“. Второе отделение».
- Предыдущая
- 6/54
- Следующая
